- А вообразите себе, Евгений Николаевич, - никогда, кроме как в бою, публично не обращавшийся к другим на «ты» Николай и тут не изменил своим привычкам: - что вы, к примеру, в следующей турецкой кампании с нашим полком3 побывали в нескольких жарких делах, да ещё и приняли под свою команду приданную батарею, не раз вас выручившую. По выходе из боёв вы справляете свой день рождения, так что же вы, не поставите батарейцам угощение и откажетесь выпить с ними?

Офицеры вынуждены были согласиться с неуместностью подобного снобизма, и тема была закрыта. Николай же просто уклонился от объяснения двигавших им мотивов за доступной гвардейскому пониманию полуправдой. На самом деле, опыт прямого участия в двух сражениях показал ему, что нижние чины, несмотря на свою простоту и неразвитость, нисколько не уступают офицерам-дворянам ни в отваге, ни в умении, ни в способности учиться — а в безусловной преданности престолу и вовсе неизмеримо превосходят большинство из них. Не отдать им должного было бы просто недостойно.

Следующим днём «Мономах» и «Память Азова», сопровождаемые двумя канонерскими лодками и пароходами Доброфлота, покинули Шанхай, закончив погрузку угля и необходимых припасов. Пункт их назначения остался неизвестен. «Нахимов» же, охраняемый дополнительно канонеркой «Бобр», встал на необходимый ему ремонт. Японский консул осмелился было заявить о необходимости интернирования оставшихся русских кораблей в соответствии с международным законодательством о нейтралитете, однако ветры мировой политики уже отчётливо переменились, и китайский губернатор с презрением велел японцу убираться прочь, пока этот нейтралитет ещё не перешёл в присоединение Китая к формирующейся антияпонской коалиции европейских держав.

1 Иоанн Златоуст (347 — 407 гг. н.э.), архиепископ Константинопольский, один из «отцов церкви», был знаменит своим ораторским талантом

2 Слова из Манифеста Александра I по поводу победы над Наполеоном

3 Николай и Волков вместе служили в лейб-гусарском полку, причём Николай был на должности эскадронного командира, а Волков фактически исполнял его обязанности

Русская эскадра вновь шла в открытое море, держа курс на юго-восток, и на мостике «Мономаха» собралась ведущая задушевную беседу компания. Одержавший победы в трёх кровопролитных бойнях и скормивший демонам войны тысячи душ японских моряков Дубасов превратился на время в весёлое и жизнерадостное существо, добрейшей души человека, благорасположенного ко всем на свете. В обществе своего августейшего покровителя и своей правой руки на корабле, пригубляя драгоценный, невероятной выдержки коньяк, подаренный наследнику Советом шанхайского сеттльмента, Фёдор Васильевич искрился остроумием и был приятнейшим собеседником, готовым обсуждать любые темы с неизменным блеском изысканного красноречия. Николай, успевший соскучиться по легкомысленной столичной болтовне, прикладывался к коньяку несколько более основательно. Офицеры свиты, включая и Волкова, успели испытать на себе остроту языка Дубасова и предпочли укрыться от его тонких насмешек (доставлявших уставшему уже от их общества цесаревичу явное удовольствие и потому щедро рассыпаемых свежеиспечённым контр-адмиралом) в кают-компании. Цывинский, для которого разошедшийся адмирал делал исключение, не превращая его в мишень своего остроумия, чувствовал себя всё равно слегка не в своей тарелке, но ему было некуда деваться. Разговор, впрочем, хаотично менял своё направление, и сейчас склонился к более интересной Генриху Фаддеевичу тематике.

- Лимонники1 при всей их заносчивости, государь, были бы ничуть не более серьёзными противниками, чем японцы. Их флот со времён Крымской войны не воевал вообще ни разу, хуже даже и нашего, дурацкое рандеву «Шаха» с «Хуаскаром»2 не в счёт совершенно. Разница была бы только в том, что их корыта больше, и топить их пришлось бы несколько дольше.

- Меня, Фёдор Васильевич, беспокоит не то, большие корыта у наших врагов или маленькие, - Николай решительно взмахнул, слава Богу, уже опустевшим бокалом: - А то, что наши недостаточно хороши. Противник может быть любой, каждая нация строит по-своему, а наши корабли должны быть лучше любых иных.

Цывинский навострил уши, а Дубасов слегка посерьёзнел и взялся за бутылку:

- Позвольте долить вам, государь…

- Благодарю, Фёдор Васильевич… Так вот, мы имеем три фрегата, побывавших в бою, впервые за тридцать пять лет. Вдобавок мы ещё видели пару разбитых вражеских крейсеров, и таким образом можем судить, что хорошо и что плохо. Огневая мощь «Нахимова», к примеру, позволила отразить все атаки японцев, и стоила им половины флота — это превосходно. Башенные восьмидюймовки снесли всё, что попалось ему на пути — великолепно. Эти же пушки, вынужденные стрелять в корму, разворотили и подожгли собственные надстойки — это чёрт знает что такое. К чему было городить эти навесные палубы, если они мешают действовать главному, ради чего боевой корабль и строится — артиллерии? Бортовой залп батареи достаточно мощен, чтобы доставить бед любому противнику, а миноносец пустить ко дну сходу — хорошо. В нос и корму стреляет всего по одной пушке с борта — скверно. Противоминная артиллерия не способна остановить даже сорокатонную скорлупку, и приходится вводить в дело батарею — никуда не годится. Я ведь прав, господа?

- Абсолютно правы, государь, - Дубасов заботливо плеснул цесаревичу ещё коньяку, стараясь не перебить нити его размышлений. Вообще, после беседы с артиллеристами «Нахимова», и особенно под впечатлением от рассказа о сбитии боевого марса с «Такачихо», Фёдор Васильевич стал относиться к действиям и словам Николая особенно внимательно. Руку наследника, несомненно, направлял сам Господь — кто знает, может и мысль его теперь направляет Он же?

- Тогда продолжим наши рассуждения… Батарея «Нахимова» может доставить бед любому противнику, однако и он ей тоже. Попадание даже и мелкого снаряда вывело из строя орудие, и стоило нам полдесятка матросов, однако же соседние пушки были защищены переборками, и уцелели. На «Азове», - цесаревич, как завзятый «азовец», сделал ударение на А: - при мне же, во втором бою, пятидюймовый3 снаряд с «Чиоды» одним махом повредил два орудия, и убил и ранил больше дюжины матросов, хотя и вовсе не разорвался, а только развалился на куски. Там переборок в батарее не было. Как обстояло дело на «Мономахе»?

Цывинский выступил вперёд:

- Разрыв шестидюймового снаряда на верхней палубе вывел из строя два орудия, убитых и раненых ровно полторы дюжины, одно из орудий починено сразу, второе уже после боя. Два разрыва в рангоуте дали ещё более двух десятков раненых на палубе.

- Прибавьте сюда попадание с «Нанивы» в четвёртую башню «Нахимова» под занавес боя, пробившее её тонкую броню, и выведшее её из строя полностью. При том более толстый барбет её до того получил три таких же попадания, и выстоял. Что из этого следует? - Николай научился по-настоящему размышлять и строить логические цепочки буквально на днях, под действием шока от покушения, и теперь испытывал настоящую бурю эмоций, делясь новообретённым умением с окружающими. Офицеры свиты сами впали в шок от таких перемен в цесаревиче, а вот Дубасов и Цывинский оказались более подходящими собеседниками. Адмирал не подвёл, подхватив:

- Чтобы корабль сохранял свою ценность как боевая единица, а не утрачивал её от считаных попаданий вражеских снарядов, артиллерию надлежит защищать бронёй наравне с машинами и котлами.

- Именно так, Фёдор Васильевич! Предстоит ещё понять и проверить на практике, надлежит ли располагать её в двух- или трёхорудийных башнях, или в плутонговых казематах, способных вести огонь по одной цели, но выставлять её открыто на палубах или в незащищённых батареях определённо более не следует. Далее, вернёмся к «Нахимову». Фрегат побывал в одном бою, причём с противником, скажем честно, более слабым, и всё равно ему требуется теперь продолжительный и сложный ремонт. Были бы разрушения столь же велики, если бы его оконечности были бронированы хотя бы как у «Мономаха»?