Лицо Тарантула выглядело необыкновенно сосредоточенным. Сделав два неторопливых вальяжных шага, он очень серьезно произнес:

– Спасибо. Вы очень помогли следствию.

Варяг удивленно посмотрел на Константина, но промолчал. Следовало довериться интуиции начальника охраны. Наверняка он знает, как следует поступать в подобных обстоятельствах.

Тимофей Беспалый стоял во второй шеренге и поверх сомкнутых плеч слушателей с интересом, так же как и все остальные, разглядывал высокого старика в царском мундире и при орденах, степенно вышагивающего вдоль строя. Своим поведением тот напоминал цаплю, высматривающую на илистом вязком дне аппетитную жабу. Даже голову он наклонял как-то уж очень характерно, будто бы примеривался для удара.

Самое удивительное было в том, что вместе с царскими орденами на груди старика виднелось несколько наград Белой армии, и он безо всякого смущения стойко выдерживал пристальные комиссарские взгляды. Генерал бравировал своими знаками отличия, что только добавляло интереса к его персоне. Сразу было заметно, что ему льстят откровенно заинтересованные взгляды. Его острый подбородок, возможно помимо воли, горделиво задирался вверх. Что невероятно шло к его облику.

Весьма странно, что его не расстреляли большевики, такие колоритные экземпляры в топке Гражданской войны сгорали в первую очередь. Видно, его ценят и даже, возможно, считают незаменимым, если привлекли обучать курсантов царским методам контрразведки.

Остановившись, генерал резко развернулся, несмотря на годы, в нем чувствовался кадровый строевой офицер. Даже спину он держал необыкновенно прямо – весьма большая редкость в преклонном возрасте.

– Вот что я вам скажу, бойцы, на эти полгода я для вас царь и бог! – веско объявил генерал, победно посмотрев на застывшие шеренги. – Прошу зарубить эту истину у себя на носу! Как меня называть… – Старик выдержал значительную паузу. – Я привык к обращению ваше высокоблагородие и господин генерал-лейтенант. Но с поправкой на большевистский режим не буду обижаться, если вы станете называть меня… товарищ генерал-лейтенант! Мне известно, что все вы офицеры Красной армии. Так вот, хочу вас сразу предупредить, – заложив руки за спину, он продолжал, четко выговаривая каждое слово: – Меня на этот период ваши звания совсем не интересуют. Обращаться я к вам буду, как к бойцам. Возражения есть? – Голицын смерил суровым взглядом притихший строй. – Я так и думал… У нашей с вами родины много врагов, такое время… И это не только германский фашист! А потому я научу вас распознавать противника и уничтожать его. Я буду вас учить по методикам царских школ. Большевиками все это было уничтожено… Слава богу, что они наконец учатся рассуждать здраво и решили вспомнить опыт Российской империи. А он уникален! Сорок лет назад царская контрразведка была одной из лучших в мире. Именно на ее основе работала контрразведка Белой армии… Никто не посмеет сказать, что она действовала плохо. Я научу вас всему, что умею сам. И первое – это хорошо стрелять! – Поманив кого-то пальцем, генерал произнес: – Помоги мне, голубчик.

Сжимая в руках четыре пустые бутылки, вперед вышел ординарец. Аккуратно поставив бутылки на землю, он выжидающе посмотрел на генерала.

– Начинай, – кивнул Голицын.

Взяв по бутылке в каждую руку, ординарец подкинул их высоко вверх. Генерал Голицын мгновенно выхватил из плетеной кобуры «наган». Щелкнули два сухих выстрела, и бутылки осыпали мелкими колючими искрами макушки выстроившихся бойцов. В воздух взмыли еще две бутылки, – на сей раз в противоположные стороны. Генералу понадобились доли секунды, чтобы осознать ситуацию. Оставаясь совершенно неподвижным, он лишь дважды повернул кисть, и пули заставили разлететься бутылочное стекло, отшвырнув далеко за плац вытянутое горлышко и тяжелое непрозрачное донце.

На лицах бойцов застыл немой восторг.

Победно сунув «наган» в кобуру, генерал торжественно изрек:

– Обещаю вам, что через полгода учебы вы будете стрелять не хуже меня. Это говорит вам князь Голицын! А теперь, сынки, разойтись!

За два месяца, что Беспалый успел провести на курсах, он не помнил случая, чтобы генеральские сапоги были невычищены. На голенищах из тонкой лайковой кожи ни одного пятнышка. А на носках, отполированных до блеска, неизменно гулял солнечный лучик. В руке генерала всегда была тонкая палочка, и он методично постукивал ею по выпуклым голенищам, что должно было означать высшую степень раздражения.

– Если вы так будете держать пистолеты, то уверяю вас, уважаемые господа комиссары, вы отстрелите себе яйца! – заключил генерал безо всякой улыбки.

Никто из бойцов даже не шелохнулся. Строй застыл в ожидании. Уже на второй день пребывания в школе они осознали, что шутить дозволено только одному человеку, царскому генералу, и любая нездоровая инициатива подавлялась в корне, как самый дерзкий бунт. А потому, вытянувшись во фрунт, следовало с самым серьезным видом внимать незатейливому армейскому юмору состарившегося генерала.

А зубоскалить, надо признать, царский генерал умел, и от его слов попахивало самой настоящей гусарщиной, замешанной на конском навозе. Голицын был из того племени вояк, что на балу лучше всех умеют танцевать мазурку, а на отдыхе неисправимые ловеласы. Причем материться он умел так, что окопные солдаты в сравнении с ним выглядели неискушенными мальчишками. Голицын не однажды подчеркивал, что в прежние времена бранное слово приравнивалось к штыку, а потому Екатерина Великая щедро награждала фельдмаршалов за матерные изыски.

Слегка приподняв подбородок, он посмотрел поверх голов курсантов и уверенно заключил:

– А мужик без яиц, что баба без манды! – Опять никто не смеется, лишь на лицах отдельных бойцов промелькнули едва заметные улыбки. – С оружием нужно обращаться, как с крошечной птицей. Если птаху держать сильно, то непременно задушите ее, но если сжимать слабо, то она обязательно вырвется! А потому пистолет вы должны ощущать как собственные пальцы. Ясно? – коротко спросил генерал-лейтенант.

Вопрос был обращен ко всем, а потому на него полагалось отвечать дружно.

– Ясно, – невесело пронеслось по строю и неубедительно затихло где-то во второй шеренге.

Тоненький прут рассерженно хлестнул по голенищу.

– Ответа не слышу!

– Так точно, господин генерал-лейтенант! – на этот раз прозвучало с задором.

Голицын весело улыбнулся. Ответ пришелся ему по душе.

Несмотря на царскую форму и обилие орденов, которые давно уже не имели прежней силы, Голицын не выглядел бутафорским генералом. При надобности он мог от души приложить нерадивого бойца и потребовать, чтобы тот на подобное пожалование задорно отвечал:

– Рад стараться, господин генерал-лейтенант!

Резко развернувшись, Голицын подошел к мишени, недовольно похмыкал на пробоины и объявил:

– Дерьмо, господа, а не стрельба! Стрелять из пистолета – эта целая наука! Это вам, братцы, не подолы бабам задирать! Здесь с умом нужно подходить. Пистолет – он особого обхождения требует. Почему раньше дуэлянты хорошо стреляли? И попадали с пятидесяти шагов в мелкую монетку? Ну-ка, ты скажи, комиссар! – хитровато прищурившись, он ткнул прутом в грудь невысокому мужичку с крепкой короткой шеей.

– Не могу знать! – бодро отчеканил боец.

– Потому что жить хотели! – просветил генерал-лейтенант. – В стволе у дуэлянтов пушкинской поры был только один заряд! И промахиваться никто из дворян не имел права, потому что следующая пуля летела разине уже в лоб!.. Это сейчас палят очередями, да все в белый свет. Пистолет дворяне учились держать раньше, чем ложку, и тренировались в стрелковом деле с утра до поздней ночи! А если желания особого не было, так папенька им помогал… розгами! Прилежание воспитывал. Что делали дворяне во время прогулок?

Петр Михайлович неожиданно остановился напротив Беспалого и посмотрел ему в глаза.