Фандорин искоса посмотрел на меня, и я кивнул.

Молодой Горалик с детства был молитвенник. Другие мальчишки носятся, играют, а Кальманчик в синагоге прилуживает, тоненьким голоском молитвы напевает. Все думали, он в ешиву поступит, ученым станет, но наука плохо давалась его жирному мозгу, и рисовал он всегда лучше, чем писал буквы.

- Вы мне не верите – ладно. – Голос бегемота задрожал. - Но вы не можете не поверить реб Менахему. В пятницу по вечерам я всегда хожу к нему на праздничную трапезу, и мы допоздна засиживаемся за божественными беседами. В этот раз я пробыл там до самого рассвета!

Фандорин взял меня за руку, отвел в сторону.

- Кто это – реб Менахем?

- Раввин ихней синагоги, что на Белостокской улице. Лично я туда отродясь не хожу, и реб Менахем Зельманович, честно вам скажу, не мой герой. Он любит тех евреев, кто богатый. И чтобы понравиться барчуку вроде молодого Горалика, вполне может терпеть его болтовню целую ночь напролет.

- А может этот раввин за мзду дать ложное свидетельство?

- Под клятву – никогда. Зельманович - толстосумский прихвостень, но он раввин, и он еврей. Никакой еврей именем Божьим брехать не станет. Кальман говорит правду.

- У меня стопроцентное алиби! – подал голос бегемот. - Вам, может, и не знакомо это слово, но настоящие полицейские, будьте уверены, его знают! И они меня подозревать не станут!

- Если Кальман вернулся только на рассвете, у него действительно алиби, - сказал Фандорин. - Судя по состоянию трупа, смерть наступила никак не позднее п-полуночи.

И громко:

- Хорошо, Кальман Либерович, свидетеля мы опросим, а пока вы свободны.

- Нельзя так обращаться с художником! – ломая руки, пожаловался бегемот. - Вы травмировали мою бедную психику! Пойду выпью капель.

Потопал наверх, охая и кряхтя.

- Видите, как я был прав насчет Кальмана, что он не способен на убийство? – сказал я на случай, если мой помощник забыл. - Но как нам с вами быть? Кока Крендель, который так бы отлично нам подошел, Либера не убивал. Сын, которому это выгодней всего, тоже. Остальные подозреваемые у нас с вами, прямо скажем, так себе. Что нам делать, дорогой Ватсон? Мы с вами остались у разбитого корыта. Вы знаете, откуда это? Это из машаля, который сочинил Александр Пушкин. Вам ведь известно, что Пушкин происходит от эфиопских евреев?

Русские очень любят говорить про Пушкина, но Фандорин меня не слушал.

- М-м-м… - протянул он. - Пожалуй, здесь пригодится метод, который называется «Лягушка Басё».

- Я решил, что ослышался.

- Лягушка? А жабе?

- Не жаба - лягушка. А Басё – это старинный японский поэт. У него есть знаменитое стихотворение про лягушку.

- На идиш «лягушка» - «жабе». То есть по-нашему стихотворение называется «Жабе с Басё»? Ну-ка, ну-ка, я люблю поэзию.

- Стихотворение такое:

В старый-старый пруд

Вдруг прыгнула лягушка.

И плеск воды: плюх!

- Ну допустим. Дальше? Что ж вы замолчали?

- Это всё. Басё писал стихотворения, в которых только три строчки, семнадцать слогов.

Я засмеялся.

- Это вы так шутите, да? Думаете, Арон Бразинский не знает, что такое стихи? Я вам сейчас покажу, что такое стихи.

Прекрасна ты, любовь моя, о сколь прекрасна ты!

Как очи голубиные глядят из-под кудрей!

И волосы спускаются, как козье стадо с гор! 

И зубы, как овечки белейшего руна!

Уста, как ленты алые, а щеки, как гранат!

Царь Соломон сочинил, не кто-нибудь! Это вам не «жабе плюх».

- Да, я знаю, - кивнул мой Ватсон. - Из «Песни песней» выросла вся западная поэзия. Она оставляет очень мало простора для мысли и воображения. Автор выполнил за читателя всю работу. Ты сразу видишь перед собой совершенно конкретную красавицу. У нее кудрявые волосы до плеч, она румяна, красногуба и улыбчива. Просто фотография. Если кому-то нравятся бледные, печальные девушки с прямыми волосами, он останется равнодушным. А японский поэт ничего тебе не навязывает. Он знает, что образ к-красоты у каждого свой. Как и мысли, чувства, ассоциации. Японское стихотворение направляет  душу и ум в определенную  сторону, а дальше уже дело ваше. Читатель становится соавтором стихотворения.

- Интересно, и куда же может направить душу это ваше «плюх»? – иронически спросил я.

- Ну, лично я думаю о том, что человек подобен лягушке, прыгающей в п-пруд вечности. «Плюх!» - это наша жизнь, такая же короткая, звонкая и бесследно исчезающая. Из-за того, что это мои собственные мысли, образ, созданный Басё, действует на меня гораздо сильнее, чем если бы поэт всё мне разжевал:

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью

Из ничтожества воззвал,

Душу мне наполнил страстью,

Ум сомненьем взволновал?

Цели нет передо мною:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум.

Спасибо, Александр Сергеевич, вы мне всё про себя рассказали, голову ломать не над чем.  И это еще короткое стихотворение, всего двенадцать строчек. Некрасов развел бы философию на целую п-поэму.

И нас, евреев, еще упрекают в том, что мы слишком говорливы и любим не ко времени умничать!

- Послушайте, Ватсон, - сказал я, - вы нашли время читать лекции о поэзии. У нас вон покойник тухнет. Семья Горалик нервничает, желает знать, кто таки его прикончил и кому достанется наследство. Чем нам с вами поможет ваш «плюх»?

- «Плюх» ничем. Дедуктивный метод, о котором я говорю, построен на ранней, малоизвестной версии классического трехстишья. Басё ведь не сразу создал свой шедевр. У него было несколько пробных концовок, прежде чем он нашел нужную.

Вот одна из них – та, которая нам пригодится:

В старый-старый пруд

Вдруг прыгнула лягушка.

Плеск воды. Эхо.

- А разница в чем?

- Внимание концентрируется не на самом прыжке, а на эхе. Не на акте, а на его отголоске.

- Слушайте, не морочьте мне голову! – рассердился я. - Скажите коротко и ясно, что нам делать.

- Коротко и ясно? Извольте. Соберите всех четверых в кабинете Либера Горалика. Скажите, что есть важная новость. И больше ничего им не объясняйте.

- А что я могу им объяснить, если я сам ничего не знаю. Какая-такая важная новость? Откуда?

- Понятия не имею. Лягушка еще не п-прыгнула. Ваша задача такая. Держитесь загадочно. Это раз. Когда я буду говорить, сурово кивайте. Это два. И следите за руками. Когда вы чем-то поражены, вы хватаете себя за бороду. Это  три.