Маргарет стояла у подножия лестницы, спокойная и собранная, готовая давать советы и распоряжения нанятым грузчикам. Ей помогали Шарлотта и кухарка. Обе девушки часто плакали во время перерывов и удивлялись, как юная леди в последний день перед отъездом могла быть настолько бесстрастной. В конце концов они решили, что она, прожив так долго в Лондоне, не очень печалилась о Хелстоне. А Маргарет, бледная и неразговорчивая, внимательно наблюдала за происходящим, и ее большие серьезные глаза замечали каждую деталь, даже самую незначительную. Обе девушки не понимали, как сильно болело ее сердце от тяжелого груза ответственности, который она не могла передать кому-нибудь другому. Это постоянное напряжение воли было для нее единственным способом удержаться от криков и рыданий. Ведь если бы она дала волю своим чувствам, кто бы тогда управлял погрузкой мебели и остальных вещей? Ее отец вместе с клерком из епархии находился в ризнице. Он сдавал по описи приходские документы, церковную утварь и книги. Когда мистер Хейл вернулся домой, он занялся упаковкой собственных книг, потому что никто иной не сделал бы это правильно. Одним словом, Маргарет не могла дать выход своим чувствам перед чужими людьми или даже перед домашними, такими как кухарка и Шарлотта. Нет, только не она!
Наконец четверо рабочих завершили упаковку ящиков и пошли на кухню пить чай. Чтобы размять затекшие ноги, Маргарет медленно отошла от лестницы, где она простояла почти весь день, пересекла пустую гостиную с ожившим эхом и вышла через стеклянную дверь в ранние сумерки ноябрьского вечера. Поскольку солнце еще не полностью село, мягкая вуаль тумана скорее затеняла, чем скрывала предметы, придавая им нежно-лиловый оттенок. Неподалеку пела зарянка, возможно, та самая, подумала Маргарет, которую отец называл своей зимней певчей подругой и для которой он повесил деревянный домик напротив окна кабинета. Красные листья ярко блестели в предзакатном свете, наверное, чувствовали, что первые заморозки скоро уложат их на землю. Один или два уже летели вниз, янтарно-золотистые в косых лучах заходящего солнца.
Маргарет пошла по дорожке вдоль южной стены и грушевых деревьев. После той беседы с Генри Ленноксом она намеренно не приходила сюда. Здесь, у этой клумбы тимьяна, он начал разговор, который теперь смущал ее ум. В те мгновения она смотрела на поздно расцветшую розу и, отвечая на его слова, была восхищена красотой морковных листьев, похожих на птичьи перья. Тот момент совпал с его последней фразой. Прошло лишь две недели, а все так изменилось! Где он теперь? Наверное, в Лондоне – следует своему распорядку: обедает со старыми знакомыми в особняке на Харли-стрит или проводит вечера с беспутными друзьями. Пока она печально обходила в сумерках сырой и скучный сад, где опадавшая листва постепенно превращалась в тлен, Генри Леннокс после трудового дня, отложив адвокатские книги, скорее всего, ублажал себя поездкой в Темпл-Гарденс. Там, у берега Темзы, слышался шум быстрого течения, похожий на отдаленный и неразборчивый рев многотысячной толпы, а на поверхности волн мелькали отражения городских огней, будто приходивших из глубин реки. Генри часто рассказывал Маргарет о своих вечерних прогулках по парку перед ужином. Пребывая в хорошем настроении, он так красочно описывал их, что будоражил ее фантазию.
К тому времени сад погрузился в безмолвие. Зарянка улетела в бездну ночи. Иногда дверь дома открывалась и хлопала, словно впускала усталого путника. Но эти приглушенные звуки приходили издалека, а вот крадущиеся шаги, внезапно послышавшиеся у садовой ограды, и шелест опавших листьев под чьими-то ногами казались очень близкими. Маргарет знала, что это был браконьер. Сидя в спальне у окна с погашенной свечой, наслаждаясь мирной красотой небес и земли, она много раз видела, как браконьеры бесшумно перепрыгивали через садовую ограду, быстро проходили по освещенной лунным сиянием лужайке и исчезали в черной неподвижности леса. Их дикая жизнь, опасная и свободная, возбуждала ее воображение. Она желала им удачи и нисколько не боялась их. Но этим вечером Маргарет, не понимая почему, испугалась до дрожи в коленях. Она услышала, как Шарлотта закрывала окна, запирая ставни на ночь. Девушка не знала, что кто-то из обитателей дома вышел погулять по саду. Небольшое дерево, возможно сгнившее или сломанное кем-то, рухнуло у самой кромки леса, и Маргарет, стремительно подбежав к двери, торопливо застучала по стеклу дрожащей рукой, чем сильно напугала Шарлотту.
– Впусти меня! Впусти! Это я, Шарлотта! Я!
Ее сердце успокоилось только после того, как она оказалась в гостиной, с закрытыми окнами и запертыми ставнями, в окружении знакомых стен, создававших безопасное пространство. Угрюмая и озябшая, она села на ящик и окинула взглядом пустую комнату – ни огня в камине, ни другого света, кроме длинной свечи Шарлотты. Служанка не сводила с нее удивленных глаз, и Маргарет, почувствовав смущение, поднялась.
– Я испугалась, что ты оставишь меня снаружи, – с усталой улыбкой сказала она. – А потом ты ушла бы на кухню и вообще не услышала мой стук. Мне пришлось бы сидеть на садовой скамье до самого утра, ведь ворота, ведущие на церковный двор, уже заперты.
– О, мисс. Мы быстро заметили бы ваше отсутствие. Рабочие ждут ваших указаний на завтрашний день. Я отнесла чай в кабинет хозяина. Там сейчас самое удобное место для вечерних разговоров.
– Спасибо, Шарлотта. Ты хорошая девушка. Мне очень жаль расставаться с тобой. Если тебе понадобится мой совет или какая-то помощь, напиши мне письмо. Я всегда буду рада весточке из Хелстона. Когда мы обзаведемся новым домом, я пришлю тебе наш адрес.
Стол в кабинете был готов к чаепитию. В камине пылали поленья, на полке стояли незажженные свечи. Маргарет села на ковер поближе к огню, так как вечерняя сырость вцепилась в ее платье, а усталость вызвала сильный озноб. Она обхватила колени руками, опустила подбородок на грудь и предалась унынию. Однако, услышав шаги отца на гравийной дорожке, девушка резко вскочила, поспешно откинула назад черные волосы и вытерла те неуместные слезинки, которые стекали по ее щекам. Когда мистер Хейл вошел в комнату, он выглядел подавленным и грустным. Маргарет с трудом выудила из отца несколько слов, стараясь затрагивать темы, которые могли бы заинтересовать его. Но каждый раз ее усилия были напрасны, и она думала, что это будет последняя попытка.
– Как далеко вы сегодня ходили? – спросила она, заметив, что отец не притронулся к еде.
– До самого Фордхэма-Бичс. Хотел навестить вдову Мэлтби. Она сильно опечалилась, оттого что не смогла попрощаться с тобой. Мэлтби сказала, что ее малышка Сьюзен два прошлых дня следила за дорогой в ожидании тебя… Дорогая, почему ты плачешь?
Мысль о маленькой девочке, так и не дождавшейся ее – не из-за забывчивости Маргарет, а из-за необходимости заниматься подготовкой к переезду, – стала последней каплей в чаше многих огорчений. Ее сердце разрывалось от горя. Она расплакалась, как дитя. Мистер Хейл расстроился при виде ее слез. Он встал и нервно зашагал по комнате. Маргарет пыталась успокоиться, но какое-то время не могла говорить от переполнявших ее чувств. Она слышала, как отец бормотал себе под нос почти бессвязные фразы:
– Это выше моих сил. Невыносимо смотреть на страдания родных и близких. Я думал, что переживу все тяготы с терпением. Но уже нельзя вернуть былого…
– Былого не вернуть, отец, – тихим уверенным голосом подтвердила Маргарет. – Печально понимать, что вы совершили ошибку. Но будет еще хуже, если окажется, что вы вели себя, как лицемер.
На последних словах она понизила голос, словно идея о лицемерии ассоциировалась у нее с неуважением к отцу.
– Мои слезы объясняются усталостью, – продолжила она. – Не думайте, что я осуждаю ваши взгляды и поступки. И давайте не будем говорить сегодня об этом.
Несмотря на усилия, ее плечи содрогались от рыданий.
– Я лучше отнесу маме чашку свежего чая. Первую она пила три часа назад, когда я была слишком занята, чтобы присоединиться к ней. Думаю, она с радостью выпьет еще одну.
