Его гражданское сожительство с Еленой Александра не то чтобы не одобряла, она его просто-напросто игнорировала. Не стало рыбалок, застолий за полночь, не стало ничего. Одно вот имя без отчества их теперь и связывало.

– С кофе, Санек, с кофе я стану есть твои пирожные, – уточнил он, мягко опустив второй ее вопрос.

Он ничего ни с кем не собирался обсуждать. Ни того, почему не высыпается. Ни того, отчего так скверно выглядит.

Устает он, понятно? Просто устает от работы, от новых отношений, которые предстоит еще строить и строить. Ведь и фундамента еще не возведено!

Устает от мыслей подлых. И от ревности еще, да!

Стыдно кому признаться, он ревновал свою бывшую жену ко всем и ко всему. Даже к несуществующим любовникам, которые еще только могли у нее появиться, ревновал. Ревновал к новой работе, новой мебели, которую сам же ей и подарил и на которой она теперь сидит и лежит без него. К его отсутствию в ее жизни ревновал особенно. И терзался день за днем в мыслях: а думает ли она о нем, а вспоминает ли, а что именно думает, что вспоминает?

Дверь распахнулась, вошла… Нет, не вошла, ворвалась Сашка и уставилась на него чумовыми потемневшими глазищами. Рот распахнут, глаза того гляди вывалятся и руками вспархивает, как курица, ей-богу.

– Саш, ну чего еще? Чайник выкипел или пирожное на пол уронила? – улыбнулся ей Женя, зная за секретаршей слабость к паникерству.

– Там!!! Там, Женя!!!

– Что там? Ну что там? – Он вытянул шею, пытаясь просмотреть приемную из-за Сашки в распахнутую настежь дверь. – Нет там никого. Ты чего всполошилась?

– Там звонят! – выдавила через силу она и очень громко, как-то неестественно громко всхлипнула. – Там, Женя! Там Элла…

Эллы никакой в приемной не было. Он видел это преотлично. И разозлился тут же от ненужного упоминания имени бывшей жены. Он себе не позволял ее имя лишний раз произносить, с чего вдруг это стало позволительно Сашке?

– Где Элла, Сашок? Ты можешь говорить внятно?

Странно, но даже в тот момент не было предчувствия беды. Принялся перебирать бумаги. И все ждал, когда она либо уйдет, либо объяснится. А она вдруг разревелась. Да громко так, по-детски совершенно, плечи, грудь принялись чудно так подпрыгивать. Какие-то судорожные всхлипы из горла и ни одного внятного слова, ни одного ведь!

Не выдержал он, когда она в десятый раз назвала имя его бывшей жены. Выбрался из-за своего стола. Обошел Сашку стороной, выглянул в приемную и обнаружил телефонную трубку, снятую с аппарата.

– Алло! – рявкнул он непозволительно грубым для самого себя голосом.

– Евгений Викторович? – уточнил женский голос с излишней трагичностью.

– Да, Евгений Викторович у телефона. Слушаю вас.

И ведь снова ничего такого не закопошилось в мыслях. Ничего! Ни единого вопроса. С чего ему звонит незнакомка, к примеру? Почему у нее столь печальный голос? И чем она сумела в два счета так расстроить Александру – его секретаршу и в недалеком прошлом отличную подружку?

– Удальцов Евгений Викторович? – снова повторила настырная женщина, голосом еще более печальным, чем прежде.

– Он самый! – Он даже развеселился, помнится. – А в чем, собственно, дело?

– Вам звонят из Воронцовского отделения милиции. Железнодорожного отделения, – уточнила она, наконец-то его озадачив.

Милиция?! Да еще воронцовская?! С чего бы это? Это же черт знает где! Какое отношение это имеет…

И вот тогда она и сказала. Все так же, не меняя тона, женщина сначала спросила его про Эллу. Мол, какое отношение он к ней имеет и имеет ли вообще? Он сказал, что да, имеет. Хотя не имел давно. Хотя подло предал ее и бросил потом.

А потом…

Он ведь упал в обморок, дослушав ее и переспросив раза три. Упал в обморок, как какая-то слабая женщина. И провалялся в беспамятстве две недели. За это время Эллу успели похоронить, хотя, по слухам, хоронить там было почти нечего. Стальные колеса изувечили ее маленькое тело, разметав по рельсам. Потом он выписался из больницы, сразу попав в заботливые лапки Леночки. Еще через какое-то время начал ходить к тому пруду, где они с Эллой познакомились. А еще через какое-то время Леночка поймала его на этом и начала таскать по всем психоаналитикам их города. Ей с чего-то пришла в голову идея, что сам он с этим не способен справиться. Что ему нужна помощь всех медицинских светил, вместе взятых.

А ему не нужны были врачи, ему просто нужно было чье-то присутствие рядом, и все. Да, он страшился одиночества, но совсем не того, о котором ненавязчиво намекали все вокруг доктора. Ему требовалось присутствие рядом родного, близкого человека. Такого, как Элла!

Ленка заменить ее так и не смогла, хотя по-своему и старалась. Может, она и устала, оттого и раздражена. Устала его вечно подозревать в тайной любви к покойнице. Устала ревновать к коллегам по работе. Ей все казалось, что они умнее ее и много интереснее, чем она. Ей просто не дано было понять, что даже если бы все было именно так, не стал бы он спать со всеми подряд.

Теперь вот новая тема для обсуждения появилась. Новый запал для его гражданской жены. К слову, гражданское сожительство тоже ее очень бесило. И она не раз намекала ему, что пора бы и приличия соблюсти, но…

Но он пока оставался непреклонен. Хоть здесь-то он сделает так, как сам решит. Хватит уже принимать за него решения. Хватит! Позволил однажды, теперь вот каяться ему всю оставшуюся жизнь.

– Я не следил за ней, Ален, – мягко опротестовал Женя и принялся тщательно вытирать руки о яркое полосатое полотенце, нанизанное на крючок.

– А что ты делал? Мечтал о ней? – фыркнула она, двинув на него высокой грудью. – Что, Удальцов? Признавайся.

– Да не в чем, собственно, признаваться. – Он попятился.

Намерения гражданской жены были непрозрачны. Сейчас она запросит, чтобы он овладел ею прямо здесь. Прямо в этом узком тесном пенале, именуемом его умершими родителями ванной комнатой. Чтобы он, как в кино, страстно набросился, прижал ее спиной к стене, срывал с нее одежду, и рычал, и сквернословил, и лупил ее, куда придется. Стоило еще разобраться, кто из них был психически нездоровым. Он, конечно, не пуританских взглядов, далеко не таковых, но иногда ее желания ввергали его в ступор.

– Возьми меня прямо здесь, Удальцов, – не обманула Ленка его предположений. – Возьми, слышишь! И когда станешь меня брать, станешь рассказывать, что ты чувствовал, когда шел за этой теткой следом! Все, все, все о своих чувствах! Все!!!

– Да иди ты, ненормальная! – не выдержал Женя и протиснулся между ней и стеной. Вышел за дверь, притормозил и проговорил, едва не показав ей язык в отместку: – Кстати, эта тетка выглядит много моложе тебя, дорогая. Много моложе и симпатичнее.

Последнее слово всегда должно было оставаться за ней. Всегда, невзирая на явное поражение, поэтому Леночка выплюнула ему вслед:

– Еще раз она присядет на эту скамейку, я на нее собак спущу.

Собак на родительском подворье не было. Был рыжий кот. Старый и ленивый. Мыши смело могли устраивать на нем ясли для своих мышат, он не шевельнул бы лапой. Приоткроет один глаз, закроет. Потом второй, снова закроет. Жене стало казаться в последнее время, что рыжий давно уже не смотрит двумя глазами одновременно. Потому что ему лень. И слегка завидовал коту.

Вот бы ему, Евгению Викторовичу Удальцову, коммерческому директору крупнейшей строительной компании, так полениться. Ему бы так же проваляться с недельку в томной неге, поглядывая сквозь полуприкрытые веки на мир. Подумать обо всем, что с ним случилось за последние несколько лет. Принять решение, наконец. Не спонтанно, на ходу, как получилось с Ленкой, а вполне обдуманно и серьезно.

– Я ей устрою, этой сучке! Я ей устрою. Пусть только попробует сюда еще раз явиться, я ей всю морду расцарапаю! Ходит тут, понимаешь, глазками стреляет, а у нас потом с веревки белье пропадает!

Ленка, не успокоившись, ворвалась следом за ним в комнату. Дождалась, пока он снова усядется за компьютер, нависла над ним и верещала, верещала, верещала.