Литмир - Электронная Библиотека

Софья Мироедова

Ужин

1. Глава, в которой я понимаю, что ничего не помню

Из кабинета Ника доносился его громогласный голос. Он спорил с сослуживцами об очередной задаче. Я лежала в постели, сонно листая ленту новостей. Дурацкая привычка, но как же сложно избавиться от неё в современном мире. Через полчаса муж, умерив свой пыл, попрощался с коллегами, и я поняла, что можно позавтракать. Я потянулась в постели, скинула одеяло, натянула домашнее платье и отправилась на кухню, поджарить замороженные сырники и заварить чай.

– Твой доппель прислал мне видео с котиком, – сказал муж. – Она что, работает даже в офлайне?

– А? – я ковыряла вилкой варенье из гуавы, стараясь привести мысли в порядок.

– Твоя цифра, ты её не выключаешь?

– А-а, цифровой доппельгангер? Да, приложение работает круглосуточно, я не знаю, когда студентам взбредёт в голову мне написать.

– Ты ж не автоответчик! Я думал, ты сохраняешь это в тайне.

– Нет, есть часть вопросов, на которые доппель вполне адекватно отвечает. Студенты в курсе.

– Ну а котики?

– Какие котики?

– Блин, ты где? Я тебе уже пять минут рассказываю про совещание!

– Про это я помню, – слукавила я. – Вы там фиксите баги. Но что с котиками?

– Твоя цифра прислала мне котиков! Видео с котиками.

– Какое?

– Серьёзно? Тебе важно, какое?

– Ну, конечно, – поморгала я. – Она ведь подключена к моим девайсам, так что могла поделиться с тобой контентом, который я лайкнула. Так какое видео?

– Ту это уже звездец, она следит за тобой?

– Также как твои часы за тобой, – пожала я плечами. – Так какой там котик?

– Вот, – муж протянул мне свой экран, демонстрируя трёхсекундное видео с белым котёнком, потешно катающимся по полу.

– Прикольно, – улыбнулась я.

– Ты его видела?

– А? – я всё ещё не могла проснуться. – Нет, это не видела. Странно.

– Эй, это же мрак! Твой доппель присылает мне котов, она что, клеит меня?

– Слушай, ты преувеличиваешь. Ты в моей семейной группе, наверняка она делает рассылку по всем заинтересованным. Ты постоянно смотришь на котиков. Скажи спасибо, что не прислала горячую азиатку, танцующую под Фреди Меркьюри!

– Котиков смотрят все, – насупился муж.

– Не знаю, посмотрю в настройках, правда, странно, – я отправила сырник, приправленный вареньем в рот.

Мы закончили завтрак, оставив посуду на столе, и разошлись по кабинетам заниматься делами. Мне предстояло проверить задания студентов, с которым ещё не разобрался доппель.

Кстати, о цифровом доппельгангере, я ведь ещё не успела о нём рассказать. Я нашла его в сети, когда обнаружила, что трачу по четыре часа в день на проверку заданий моих студентов. Это был ещё альфа-тест, но работал очень прилично. Суть заключалась в том, что обученная нейросеть копировала меня по найденным в сети материалам и загруженным данным. Блогеры использовали её для создания контента, а мне она пригодилась для обучения.

Первым, что нужно было сделать, это разрешить снятие моего внешнего вида, реакций и голоса из доступных в интернете материалов. У меня их множество, последние десять лет я записала сотни образовательных лекций. После этого мне был предоставлен доступ к куцей модели, которая могла отвечать на вопросы, копируя мою манеру и заложенные в материалах знания. Для обучения этого, конечно, было недостаточно. Некоторые подключали своих доппелей к Гуглу, но тогда они превращались в карманный справочник и теряли идентичность.

Чем больше личных записей, дневников и фотографий было в базе нейросети, тем более убедительным был образ. Поэтому следующим этапом я разрешила нейронке подключиться к моему компьютеру и другим устройствам. Она загрузила и обработала терабайты данных и стала больше похожей на меня. Я дала ей доступ к своим подпискам на всех ресурсах, которыми пользовалась: от киноплатформ до онлайн-библиотек, чтобы она могла загрузить фильмы, книги и графику, с которыми я была знакома.

Цифровой двойник становился всё достовернее с каждым новым загруженным байтом. Я даже попросила у родителей отсканировать мои старые фотографии, рисунки и прислать мои школьные сочинения, чтобы дубль получил прошлое.

Финальным штрихом были записи личных консультаций и копия чата со студентами. Доппель стал не просто отвечать на вопросы, подражая мне, но и давать ценные советы по композиции, колористике и даже авторскому почерку, который мы оттачивали с каждым подопечным в отдельности. Конечно, оставался ещё ворох незакрытых тем, так что человеческое вмешательство по-прежнему было необходимо.

В отличие от многих, кому был доступен альфа-тест приложения, я предупредила студентов, что ввожу его в наш образовательный процесс. Я ожидала, что все будут против, однако после небольшого согласованного эксперимента, мы пришли к выводу, что такая помощь этична и весьма качественна. Ведь я по-прежнему передавала свой опыт, не скатываясь до трансляции материалов, не знакомых мне. Осталась пара ребят, с которыми мы работали только лично. Другие же десять с лишним были довольны быстрыми ответами в любое время суток, которые направляли их в точности так, как могла направить я. Если же доппельгангер не находил в своей базе ответа, либо вопрос касался слишком эфемерных материй, он сообщал собеседнику, что ему нужно подождать, пока приду живая я, чтобы обстоятельно помочь с проблемой.

Так мой рабочий день сократился с четырёх часов до двух. Сказать, что я была довольна – не сказать ничего. У меня освободилось время для живописи и авторских проектов, которые раньше постоянно откладывались в долгий ящик.

Теперь я могла отдаться искусству почти полностью, чем и занималась последние недели. Я не отходила от холста и делилась своим восторгом с узким кругом друзей, кто мог понять и разделить удовольствие от волны творческого вдохновения. Проблема была только в том, что с приходом новых технологий, которые появились за последние пару лет, знакомый мне мир галерей и музеев сильно изменился. Да, и здесь не обошлось без новшеств. Мой верный цифровой доппельгангер сам по себе мог бы считаться произведением искусства. Для меня такой взгляд на вещи был уже естественным, но отчего-то я его немного стеснялась. Художники, использовавшие в средневековье камеру Обскура, не распространялись об этом на каждом шагу. Мне технологии казались одновременно и передовым словом в искусстве, и обманом.

Я открыла приложение доппеля и посмотрела, какие задания сеть успела проверить. Оказалось, у меня было не так много задач, и вот-вот можно будет вернуться за мольберт. Увы, вместо того, чтобы открыть чаты со студентами, я продолжала размышлять о судьбе современного художника.

«Всё искусство двадцатого и начала двадцать первого века было авторским. Был важен не столько объект искусства, сколько личность за ним. Покупали Пикассо, Ротко, Хокни и Хёрста, а что именно покупалось, было не так важно. Миллиардеры вкладывали в имена, как в акции крупных компаний. Неизвестные художники молились на легендарных коллег, точно на иконы, стараясь перенять не авторский почерк живописца или скульптора, а маркетинговую стратегию бренда. За колоссами мира искусства стояли огромные фабрики и производства, штампующие удачные экспонаты. Так, во времена Ренессанса за именитыми мастерами скрывались мастерские прилежных учеников, повторявших их манеру на сводах капелл и соборов.

Что могло измениться в мире индивидуализма, доведённого до абсурда? Казалось, ничего. Казалось, пузыри грандиозных имён будут раздуваться, пока не охватят всю планету в плотную коммерческую Сферу Дайсона. А потом, в конце двадцатых, появилась заморозка памяти. Действительно, как можно больше унизить творца? Это стало новым словом среди неизвестных художников. Они создавали произведения, забывая о творческом акте до нужного момента, пока не раскрывалось авторство. Пока очередной шедевр Бэнкси не оказывался произведением случайного мастера, забывшего, что когда-то красил стены по трафаретам в узких улицах Стамбула. Ведь недавнее открытие становилось чудом даже для него. Помни он, что создал шедевр, тот превратился бы в россыпь жемчуга, горстями разбросанного у ног сытой толпы. Кому интересно искусство, чей автор известен? Теперь никому. Намного интереснее стало исследовать, разгадывать и открывать. Это превратилось в новую страсть миллиардеров и обывателей – разглядывать искры в пламени и давать им имена. Коллекционеры тратили баснословные суммы на расследования, заметив какой-то необычный рисунок без имени в витрине проходной галереи. А любители со страстью, достойной лучшего применения, следили за этими детективами. Однако имена, стоявшие за триллерами от искусства, забывались так же быстро, как и были названы. К счастью, дивиденды от открытия и права на экранизацию поисков по закону принадлежали художнику, якобы режиссировавшему всю эту канитель. Искусством стало не создание шедевра, а поиски его автора и причин создания.

1
{"b":"896086","o":1}