Что же досталось ей?

Она ползла к выходу из кургана, превратившись в иное, проклятое существо, чья побелевшая душа никогда уже не вернется в сердце и будет вынуждена скитаться по чужим телам. Вечно.

Соня очнулась и успела увидеть, как опорожняется чаша из черепов. Белая жидкость текла к ней в руку, алая – в тело матери. Души постепенно менялись местами. Ускользало что-то важное: счастье детства? мечта познакомиться с отцом? любовь к матери? Соня сохранила все воспоминания, но некоторые из них стали блеклыми. Без наполнявших их чувств они потеряли всякий смысл.

И все же любовь к жизни у Сони еще осталась.

Голова, и без того ватная, закружилась. Желтая-желтая детская поплыла перед глазами, мебель затанцевала, и над Соней возникла люстра, висевшая по центру комнаты. Свершилось.

– Всё! Всё! – раздался ее старый детский голос. – Задуши ее!

Папа кинулся к ней с протянутыми вперед руками. Соня, такая неуклюжая в новом взрослом теле, повалилась набок вместе со стулом. Спинка спасла ее.

Она изловчилась и сунула руку под простыню. Кочевница, запертая в детском вялом теле, схватила ее, но оказалась слишком слаба. Соня взялась за стрелу поудобнее и – вжик! – всадила Антону в глаз. Папа задергал конечностями, как кузнечик, попавший к детям-живодерам.

– Нет! – вскрикнула кочевница.

Соня схватила вторую стрелу и – вжик! – засадила Антону в горло. Белая гнойная кровь хлынула на пол. Папа поскользнулся, упал на живот, вогнав стрелы еще глубже, и затих.

Кочевницалепетала что-то на своем языке и плакала от ярости: Соня впервые видела такое выражение на собственном лице.

– Не злись, ничего личного.

Кочевницапопыталась встать. Соня бросилась на нее всей мощью взрослого тела, обездвижила. Освободила привязанную руку, выдернула из-под головы девочки подушку и стала ее душить. Все было кончено прежде, чем она остановилась.

Соня отстранилась, дрожащими пальцами достала ингалятор из кармана рубашки и несколько раз глубоко вдохнула лекарство. Она выжила.

Выжила в чужом, больном теле, уже исчерпавшем свои лучшие годы. Обычно, когда люди хворают, у них есть привилегия думать, что болезнь стала следствием их неразумных поступков. Соня же была обречена существовать с астмой, которую не заслужила.

Она выжила в теле, хранящем мамины воспоминания, но не ее личность. Теперь ей открылось лицо отца, которого она не знала, но чувства мамы к нему так и остались загадкой. Навсегда.

Соня выжила, чтобы не суметь объяснить, почему убила двух человек – нового мужа и дочь. Выжила, чтобы сесть за это в тюрьму.

Она сложила в туристический рюкзак часть маминой одежды, лук со стрелами, деньги, какие отыскала в квартире, и вышла навстречу керченскому ветру. Если получится, она найдет других кочевников и уничтожит! этих! тварей!

Соня уже представляла статью, которая вскоре появится на городском портале: «В доме по ул. Буденного совершено жестокое убийство». Что ж, если повезет, будут и другие хорошие новости.

Примечание: Известно, что у скифов существовало сословие жрецов, однако среди многочисленных курганов их погребений нет.

Привкус металла противным налетом осел на языке. Тяжелый ком спускался все ниже, драл горло. Вика запила его полным бокалом вина, выдохнула. Налила из бутылки еще. Она заслужила.

Мерзкий Боров мертв, а значит, сегодня первый день ее свободы. Думал, она его не достанет. Ха!

Остатки шардоне взяла с собой в ванную. Повернула хромированный вентиль крана, выключая воду. Та уже набралась, дышала паром. Вика проверила кончиками пальцев – горячая, как она и любит.

Бутылку с бокалом поставила на деревянную подставку, а сама скинула халат и перешагнула высокий керамический бортик, чувствуя, как от ног поднимается легкая блаженная дрожь. Медленно опустилась в воду. Устроившись поудобнее, двумя жадными глотками допила холодное вино из бокала.

Подстегнутый жаром алкоголь добрался до головы, приятно затуманил мысли. Вика легла и закатила глаза от удовольствия.

Услышала шаги за стеной и тихий щелчок дверной ручки. Села резко, подтянув колени, инстинктивно прикрывая наготу, и едва не перевернула подставку с недопитой бутылкой. Пену для ванн Вика на дух не переносила, но сейчас она была бы весьма кстати.

– Как вы вошли? Я думала, вы нумизмат, а вы, оказывается, еще и домушник!

Пожилой гладковыбритый мужчина в коротком бежевом пальто и бежевой шляпе, которую он даже не потрудился снять, не обратил на реплику никакого внимания. Скользнул равнодушным взглядом по голой Викиной спине, подошел ближе, присел на бортик ванны.

Аркадий Сергеевич был в своем неизменном костюме-тройке мышиного цвета, полосатой рубашке и коричневых туфлях. Из нагрудного кармана пиджака торчал аккуратный треугольник платка. Вику еще при первой встрече рассмешило, с какой помпезностью старик цепляется за моду своей молодости. Еще эта шляпа…

Сейчас руки Аркадия Сергеевича скрывали тонкие кожаные перчатки. Вике очень не понравилось, что он пришел к ней в перчатках. По ее плечам пробежали мурашки, ей показалось, что вода в одно мгновение остыла.

– Давайте сразу о важном, – сказал Аркадий ровным голосом. – Ваш человек не вернул то, что принадлежит мне.

– Могли бы и позвонить!

Вике стоило немалых усилий расслабиться. Она откинулась на спинку, вновь вытягивая ноги, убрала локти от груди. Пусть смотрит, старый козел, ей нечего стесняться. Она только что избавилась от одного страха и не позволит другому так просто собой завладеть.

Аркадий молча ждал ответа. В его глазах ничего не поменялось, он даже не опустил взгляд. Женская нагота его не только не смутила, но и, кажется, не интересовала вовсе.

– Это не мой человек, – бросила Вика, слегка обиженная реакцией старика. – Простой исполнитель. Пешка.

– Это не меняет дела. Вы брали монеты под свою ответственность. И спрос теперь с вас.

– Мы уже решаем вопрос. Вам все вернут.

– Я сам верну. Как мне его найти?

– Не знаю.

Аркадий снял перчатку, подтянул рукав и опустил руку в воду. Вика не сдержалась, дернулась, решив, что он собирается схватить ее за ступню. Но старик лишь нажал на кнопку слива. В трубах зажурчало.

– Видите ли, Виктория… – Аркадий распрямил рукав и с досадой посмотрел на черное от влаги пятно. Замочил все-таки. – Эти монеты мне очень дороги.

– Вам все вернут! – повторила Вика твердо. – Но я правда не знаю, где искать этого…

– А кто знает?

– Гриша его нанимал…

– Как найти Гришу?

Старик вбивал вопросы, будто гвозди, не давая опомниться.

– Давайте я ему позвоню и назначу встречу? – предложила Вика. – У вас телефон с собой?

Аркадий покачал головой.

– Предпочитаю общаться лицом к лицу. Так я могу быть уверенным, что объясняю достаточно доходчиво. В нашем случае я, видимо, это упустил. Моя вина, признаю. Так или иначе, Виктория, я всегда возвращаю свои монеты. Простым путем. Или сложным.

Ей не нравилось, как он на нее смотрит. Так Боров смотрел на тех, кто перешел ему дорогу, на тех, кто еще не понимал, что их уже нет, как не понимают карпы, выпущенные поплавать в ванну перед четвергом. Все еще живые, но уже обреченные. Так Боров однажды посмотрел на нее, и она поняла, что надо бежать.

Воды в ванной осталось совсем мало, и Вика почувствовала, что замерзает.

Подумав, решилась рассказать о Грише. Уж он-то должен справиться с наглым стариком!

Аркадий кивнул, но уходить не спешил. Дождался, когда сольется последняя вода, достал из кармана монету.

– Сыграем?

– Нет! – резко сказала Вика. – Не надо. Пожалуйста!

Старик, проигнорировав, подбросил монету. Та вспорхнула, крутясь и размываясь в воздухе, как крылышки колибри, и вернулась в руку.

– Что там? – сдавленно спросила Вика. – Что?..

Боль горячим жалом пронзила голову от затылка до челюсти. Все мышцы тела разом напряглись в ужасной судороге и обмякли.