– Да кто бы мог подумать. Чтобы одолеть премудрую снежную лису достаточно окропить ее водой. Слушай! Получается, если тебя накормить да погладить, у тебя и ушки на макушке отрастут?

– Отвали. Ненавижу. Бесишь! – она поднялась и, широко махая руками, зашагала вперед.

– Погоди-ка, но ведь получается, – хитро отметил он, догоняя, – этот красивый хвост свидетельствует о том, что я стал сильнее?

– Ни о чём он не свидетельствует, понял?! Не зазнавайся только потому, что одолел пару чудищ. И вообще! – остановилась резко. – Разберись лучше вон с тем сиплым, что труси́т за нами от самой деревни.

Рэй ответил уже без шуток:

– Сам заметил. Вот только чего, бишь, ему надо?

Рэй встал поперек дороги и скрестил руки на груди в ожидании таинственного преследователя.

Тот двигался легким бегом, который по скорости выходил чуть быстрее шага трезвого человека, и это, очевидно, был предел его физических возможностей. К путникам, пытаясь поймать сиплое дыхание, приближался тёмно-синий кафтан да с огромным коробчатым рюкзаком за плечами.

Мужичок с жидкой черной шевелюрой и воспаленными глазами отчаянно помахал рукой, заметив, что его ждут. Приблизившись, он выдохнул, будто в последний раз, и уперся руками в колени, сгибаясь под тяжестью поклажи.

– П-подожди, – дышал он. – П-постой, богами заклинаю, не уходи!

Рэй хорошо знал старичка с залысиной на макушке: писарь Левша, узник зеленого змия и знаток лучшего самогона в деревне. А также самогона хорошего, среднего и плохого качества. Судьба-злодейка иль не она, но в доме писаря не всегда были чернила, притом было немыслимо, чтобы опустел запас алкоголя, хранившийся в прохладном голбце.

– Левша, друг ты мой. Я же сказал, что не буду больше на тебя работать. Может, еще и вернусь в Умиру, но, прости, сейчас никак не могу остаться.

– По́лно тебе, ах, по́лно. Ты только не бросай меня. Уходишь – уходи, боги с тобой. Меня с собой возьми! Мы же друзья!

– С ума сошел? А кто писарствовать будет?

– Да пропади пропадом эти… эти невежи! Я десять лет предлагал их глаголам учить. Любого готов был учить, забесплатно, а сколько их ко мне за наукой пришло? Вот уж сейчас попляшут. Нет, я с вами иду, – приблизился он еще на шаг, вскидывая лямки рюкзака на длинных жердочках.

– У нас важное дело, мы будем идти быстро, ты не…

– Молю, Рэй, – просипел он, схватив героя за плечи, а затем затравленно обернулся. – Я не хочу умирать. Они же меня убиют! Повесят, вздер-рнут.

– Да что же это! – выдохнул лучник. – Пойми, старче, никто за тобой не охотится! Ведь я жил у тебя почти месяц и ни разу не приметил, чтобы кто-то за тобой следил, не то что покушался. И, нет! – возвел он палец, перебивая писаря. – Кочерга, о которую ты споткнулся ночью, не в счет. Как и бочка, в которой ты с пьяной головы едва не захлебнулся!

– Нет-нет-нет, Рэй! Они же просто ис-пу-га-лись. Тебя! Ясное дело, на героя-то, кому захочется нарваться? Но уйдешь – меня убиют. Повесят! Я видел. Сегодня, сейчас! Сижу я кафтан починяю, – он показал незавершенную стежку на боковом шве. – И доска на потолке как скрипнет! Тоже, скажешь, почудилось?

– Да это кот твой ходит, – отмахнулся Рэй и зашагал уж в сторону.

– Да кот-то не пудовый, чтобы половицу так прогнуть! – настаивал Левша, снова хватая Рэя за руку. – Говорю тебе, они уже внутри были! А я сразу суму схватил, что еще намедни сготовил, и бегом прочь из дому.

Рэй вспомнил о цели путешествия: Настя.

– Нет, – твёрдо ответил он. – Прости, Левша, ты мне очень помог, но взять тебя я никак не могу.

Тот обессиленно упал на колени, со страдальческим лицом глядя на бежевую глину, словно бы ему прямо сейчас подписывали смертный приговор. Казалось, слезы вот-вот польются из глаз.

И тут, дивное дело, Сольвейг склонилась к старику и произнесла:

– Всё нормально. Твое присутствие нас нисколько не затруднит. Идем вместе! – она положила руку ему на плечо, и Левша, получив приглашение, расплылся в улыбке, глаза заблестели мокрым.

– Ах, сударыня! То-то зря про вас, героев, наговаривают, – вытирая рукавом лицо, лепетал писарь, глядя на милостивую улыбку Сольвейг снизу вверх. – Вот же спасибо! Не думай, сударыня, я вас медлить не стану, – притянув ее руку ко лбу, возблагодарил он.

Рэй вылупил глаза на Сольвейг: мизантропка до глубины своей лисьей души, и тут такое! Однако милостивая сударыня не поймала его взгляд, а лишь добродушно смотрела на мужичка. Тот самозабвенно кланялся ей в пояс и целовал руку, хотя, надо сказать, видел-то ее впервые.

Тут лучник ухватил Левшу за воротник, оттащив от рыжей:

– Хорошо, идем. Но с условием! В дороге не будешь пить.

Тот поднял охваченный волнением взгляд, словно не ожидал, что цена окажется столь высока. Несколько раз решался и наконец вынул из кармана глиняный сосуд. Простился и смело швырнул в кусты.

***

Дрягва, первый ориентир путешествия, лежала всего в восьмидесяти верстах на юг от Бересты. Ямская дорога с колеей от повозок шла окольно, через полузаброшенную деревню Муравую. Она была длиннее, а трактиров и патрулей на ней, один бес, не было, так что для одиноких путников она выходила даже опаснее: не ровен час, на того же Якима нарвешься. Потому герои взяли прямой, малохоженный путь через место под названием Копань. В Копань предполагалось дойти под самый закат, в крайнем случае, в ночь. Покинутые жилища землекопов обещали не самый безопасный, но уж точно бесплатный ночлег.

Копань представляла собой огромное, вручную вырытое русло реки, в которое планировалось переправить другую, пролегающую неподалеку реку из веера Медвежьих притоков. Израсходовав центнер серебра и десятки тысяч рабочих часов, местный боярин не довел до завершения смелую инициативу. Результатом остался гигантский, так и не затопленный ров протяженностью в несколько верст.

Левша расцвел, когда узнал, что Рэй с подругой направляются в Сяв. Там жил его близкий друг, местный почтальон, в доме которого он мог бы остаться на длительный срок. Имея точку назначения, он, взгромоздив на спину увесистый короб-рюкзак, смело вышагивал впереди и даже набрал некоторый отрыв от героев.

– Полагаю, сударыня, ожидать пояснения причин твоего поступка бессмысленно? – негромко спросил Рэй.

Сольвейг шагала, глядя себе под ноги и теребя рукав робы.

– Странно, – сказала она задумчиво. – Ты считал, что его следовало оставить?

– Сдался он нам? Это он сейчас бодро идет, думаешь, надолго старика хватит?

– Но его кто-то преследует.

– Кто-то воображаемый.

– Он так не считает. Он думает, что может умереть.

– Воображает, что может умереть, – настаивал Рэй.

– Разве это делает угрозу менее страшной? Знаешь, – выдохнула она, – вот и получается, что это всё правда. Негодные слухи, что ходят о героях.

Рэй нахмурился, склонив голову. Что та имеет в виду?

– Ну как же? Могу поклясться, я только что видела, как несчастный умолял героя о помощи. О ничтожной в своей сути услуге – пройти вместе несколько десятков верст. Но герою, представь себе, не было дела до страдальца, он попросту отмахнулся. И лишь скромная его подручная проявила толику доброты по отношению к нуждающемуся.

– Скромная – уж точно, – не удержался Рэй.

– Но разве не долг героя помогать людям? – спросила она с прищуром.

Герой покачал головой в знак несогласия, впрочем, уже менее уверенно.

– Ты искажаешь. Ты не видела, сколько он пьет. Дай бог, у него половина мозга осталась после того спирта, что прошел через тело.

– Зато ты, оказывается, одним глазом горазд определить, стоит ли человек доверия.

– Дело не в доверии.

– Герой, что столь отчаянно призывает меня блюсти слепую человеческую мораль! Как же тебе удается, лучник из далекой страны? Безошибочно судить, кто хорош, а кто плох? На какой по счету стопке водки ты прокладываешь границу между уважением к человеку и презрением к нему и его просьбам?

– Что ты за него заступаешься? – буркнул Рэй. – И с чего ты с ним так любезничала? Ты вообще всех людей терпеть не можешь. Твоя к нему доброта – тоже лицемерие.