Просочившись в жизнь семьи четыре года назад, тонкий ручеёк бизнеса неожиданно разлился, обернувшись широкой речкой. Оба супруга, активно поддерживая друг друга, полностью отдались новому семейному увлечению. Иначе как увлечением назвать свою работу ни тот ни другой не решались: работа всегда тяготила, а здесь был сплошной праздник. Появились деньги, потянулись люди, дом наполнился достатком, а жизнь – новым содержанием. В ней не осталось места для вечного безденежья и постылого режима отбытия трудовой повинности в ожидании пенсионного возраста. Они были захвачены днём сегодняшним и как-то совсем забыли, что за летом наступают холода.

Неожиданно перессорились руководители, вследствие чего трещина прошла по их структуре. Ну почему это случилось именно с ними?! Какое-то время он не унывал: столько партнёров, столько друзей – да быть того не может, чтобы вот так ничего и не придумать! Но оказалось, что даже лучшие друзья уже давно прикрыли свои тылы: кто вкладами в банк, кто мелким бизнесом, а кто-то крупным посредничеством – и теперь, бесшумно отрывая от рулона трёхслойную ароматизированную, лишь сочувственно пожимали плечами. Он собрал всю слюну, на какую был только способен, – и плюнул. Долетело не до всех, но ему это было уже неважно.

…«Чёрт подери! Что этому нюхачу надо?! Бросил в шапку – спасибо, иди, землячок». Землячок помедлил, зачем-то зашёл со спины, вернулся на исходную – и бросил в шапку визитку. Тот, кому она была предназначена, поступил как и подобает настоящему побирушке: визитка была тут же подхвачена, «подслеповато» прочитана и безразлично спрятана в карман:

– Лучше деньгами. Или можно позвонить, как совсем подавать перестанут?

Землячок, что-то мысленно примеряя к нищему, ещё раз пристально посмотрел ему в лицо и пошёл прочь.

Вечером, приняв душ и выпив рюмочку коньячка, Кузьмич позвонил Николаенко:

– И каков мой результат?

– Кузьмич, ты же знаешь: тебе артистизма не занимать. Потерпи до клубного заседания. Не исключено, что банк сорвёшь именно ты. Кстати, чью визитку ты прикарманил?

– Какую визитку? – удивился Кузьмич.

– Ту самую, дружище, что положил в карман, находясь на работе. Тебе клубные правила известны: если ты готов поставить визитку против банка, из клуба ты выбываешь.

…Кузьмич долгое время был успешным и даже открыл свой бизнес, занявшись пассажирскими перевозками на новенькой «Газели». Когда завалилась структура, пришлось не только сменить туалетную бумагу, но и продать машину: одна «Газель» не в состоянии была противостоять мощной транспортной конкуренции. Он стал вчитываться в газетные объявления и по одному из них позвонил. Встречу ему назначили в людном месте на привокзальной площади. Кузьмич прибыл минута в минуту: ожидание исчислялось тремя выкуренными сигаретами. За всё это время никто, кроме какого-то нищего, к нему не подошёл. Да и тот как-то ненавязчиво дёрнул за рукав, простонал: «Подайте на хлебушек» – и отвалил, даже не дав возможности себя послать. Кузьмич мысленно выругался: «Раньше сам разводил, а теперь какая-то падла шуточки себе позволяет» – и готов был уже уйти, но к нему опять приблизился тот же нищий.

«Ох, с каким же удовольствием я сейчас с тобой поговорю», – только и успел подумать Кузьмич, как тот вдруг сказал:

– Привет, Кузьмич! Вижу, давно ждёшь?

Кузьмич отшатнулся, но нищий не отставал:

– Подайте бывшему президенту Фонда…

Нищий кинулся обнимать Кузьмича, и тот вместо затхлого запаха подвала уловил тонкий аромат французской парфюмерии. Он оттолкнул нищего и, не отпуская совсем, всмотрелся в его лицо:

– Геннадий Васильевич! Ни хрена себе!

Других слов у Кузьмича не было. Но это было только начало. Они вместе прошли на автопарковку, уютно разместившуюся на заднем дворе привокзальной гостиницы. «Под парами» здесь стояла обработанная полиролью «Мазда». Откуда ни возьмись вдруг бесшумно возник охранник и, открыв дверцы, по очереди впустил в салон гостя и хозяина. Ошибка исключалась: хозяином машины был именно Николаенко. Новый офис, в который «нищий» привёз Кузьмича, ничем не уступал прежнему, фондовскому. Более того, однокомнатная квартира, изысканно превращённая в рабочий кабинет и гримёрную, по-настоящему впечатляла. Кузьмич, не задумываясь, как и четыре года назад, сделал свой взнос. Потом с ним работали профессионалы – ваяли образ, и когда, открыв глаза и увидев себя в зеркале, хозяин барыжной морды сам себе захотел подать на пропитание, первый этап программы был завершён. Радости Кузьмича не было предела, когда его собственная жена, посмотрев в глазок, вопреки всем своим правилам, вынесла бедняге бутерброд и гривну.

Теперь у Кузьмича были два конкурента: дамочка из облздрава и приличного уровня прокурорский работник. Ох и здорово же работал этот прокурорский – легко, виртуозно, сплошь на импровизациях! Кузьмич с удовольствием просматривал видеозаписи и восхищался.

Димыч был высок, хорошо сложён, с военной выправкой и усталым интеллигентным лицом. Он действительно отдал армии двадцать лет, сменил трёх жен и нежно любил детей от всех этих браков. Однажды он пришёл к Николаенко – как раз тогда, когда гримировали Кузьмича, – и совершенно потерянным тоном сказал: «От меня папа отказался». Все знали, что у отца сложный характер, старику семьдесят пять лет и дороже сына в его жизни нет никого. Димыча утешали как могли: Алчонок заварила кофе, с подачи Николаенко в разговор вступил коньяк; Кузьмич убеждал, что проблема отцов и детей не знает возрастных границ. Выпив третью за здоровье папы (Бог ему судья!), Димыч изменился в лице, просиял и очень просто спросил:

– Ну, как вам моя дипломная?

Кузьмич размазал свежий грим под отвисшей нижней губой, а Николаенко удовлетворённо кивнул: профессионал! Отказ папы действительно имел место в жизни Димыча, но то был совсем другой отказ.

В семье Владимира Владимировича Правина все мужчины были Дим Димычи, поскольку никому из мужской линии даже в голову не приходило, что можно как-то импровизировать с именами. Семидесятипятилетний корень семейства лето проводил на даче, где посвящал себя саду и огороду, а также воспитанию жены, соседей и любимого сына, приезжавшего сюда на выходные. В очередной приезд, за неделю сполна начертыхавшись на работе, Димыч разделся до трусов, взял газету и устроился в кресле на веранде с намерением отдохнуть. В это время мама с папой сидели под раскидистой сливой в предвкушении обеда. Вдруг папа остановил свой взгляд на сыне и так, что мама от неожиданности прикрыла ухо, сообщил:

– Полюбуйся, помощничек приехал!

Убедившись, что сын его услышал, папа сорвался со скамейки и понёсся в сторону строящегося гаража. Там он подхватил шпалу и со словами: «Помощи нам ждать неоткуда!» – понёс её в огород. Димыч отложил газету и устремился вслед за папой:

– Папа! Зачем ты несёшь эту шпалу в огород?

– Надо!

С этим восклицанием папа бросил шпалу посреди грядки и с победно-обиженным видом занял своё место на скамье под сливой. Димыч посмотрел на шпалу, потом на папу, развёл руками и спросил:

– Папа, скажи, что нужно сделать с этой шпалой?

– Что хочешь, то и делай, – последовал краткий ответ.

Димыч, кряхтя, попёр папину игрушку на прежнее место. Папа, выждав, пока сын пройдёт половину пути, вновь вскочил со скамьи и, рванув из сарайчика лопату, стал нервно копать под деревом. После двух-трёх усердных взмахов черенок переломился сантиметрах в двадцати от места крепления. Это папу не смутило: он отшвырнул ненужную часть и продолжил процесс, называя его, сына, жаркий летний день, искалеченный инвентарь и всю эту жизнь одним именем, посылая всех по очереди к популярной матери.

Димыч, вернувшись с задания, попытался отнять у папы инструмент, но тот, глядя на сына снизу вверх, черенка из рук не выпустил, а визгливо и с досадой заключил: «Тебе лишь бы шпалы туда-сюда носить! Не нужен мне такой сын!»

Димычу стало жалко себя, свой ободранный голый живот, покосившиеся на одно бедро трусы… Он вспомнил, что завтра на работу, и почувствовал себя сиротой.