Вообще-то Витковский рестораны не любил. Выпивать предпочитал в домашней обстановке или в редакционном кабинете. В кабаки ходил по необходимости. Но необходимости такие случались довольно часто. Его, как известного журналиста, постоянно приглашали на официальные фуршеты и банкеты. Последнее время Витковский стал даже отказываться от этих приглашений. Впрочем, он, может быть, и не отказывался бы, если бы не периодически внезапно возникающий протест печени. Но коллеги-журналисты о печени Витковского не знали и считали: если Грини нет на официальной пьянке, значит, событие, по поводу которого она устраивалась, не столь важное.

Ресторан «Французский бульвар» Витковский и Николаенко выбрали сообща. Присмотрев уединённый столик, мужчины сделали заказ. Прерванный в кабинете разговор возобновился сам собой.

– Григорий Зельманович, я не случайно в кабинете завёл разговор о том, сколько будет стоить ваша статья, если она не выйдет в печать. Вы же умный человек и понимаете, что для меня и Фонда данная публикация крайне нежелательна, – начал Николаенко.

– Геннадий Васильевич, отказ от публикации стоит гораздо больше, хотя, как говорил Жванецкий, это и унизительно для коллектива. А вы не боитесь, что я напишу, как вы пытались меня подкупить, дать взятку? – спросил Витковский.

– Не боюсь. Нас двое, и подтвердить моё предложение некому. Но я уверен, вы ничего такого писать не будете, потому что, уж простите за банальность, я вам сделаю такое предложение, от которого вы не сможете отказаться.

– Угрожаете, Геннадий Васильевич? Вы, видно, плохо меня знаете.

– Знаю плохо, но угрожать не угрожаю. Скажите: ради чего вы работаете? Неужели не ради денег? Вы ведь не юнец; пожалуй, даже постарше меня будете. Если скажете, что ради идеи, я вам не поверю.

Тут официантка принесла запотевшую бутылку «Смирновской» и закуски. Разлила водку в рюмки и удалилась.

– Ну, Григорий Зельманович, давайте за знакомство.

– Давайте. – Витковский не возражал.

Первая ещё не дошла до желудка, а Николаенко уже снова наполнил рюмки.

– Между первой и второй, как известно… Будем, – предложил Николаенко и чокнулся с Гриней. Тот «Смирновскую» любил и вторую рюмку принял с уважением.

Закусили грибочками, селёдочкой с картошечкой, и Николаенко продолжил:

– Так ради чего вы всё-таки работаете, Григорий Зельманович? – И он налил третью рюмку.

Мужчины снова выпили. Канапе с красной икрой создавали замечательное послевкусие.

– Не знаю, поймёте ли вы, Геннадий Васильевич, но я работаю из-за того, что очень люблю свою работу. Всегда мечтал быть журналистом, хотя долго был железнодорожником.

– Вы – железнодорожником? – удивился Николаенко.

– Да, окончил железнодорожный институт в Харькове и пятнадцать лет отдал Донецкой дороге. Работа журналиста для меня – это всё. Она дала мне возможность стать известным в городе человеком, меня уважают читатели, ради которых я работаю и которым я помогаю.

– Ну допустим. И сильно вы разбогатели на этой работе?

– Не бедствую, Геннадий Васильевич.

– Ездите за границу отдыхать, имеете хорошую машину, квартиру? – сыпал вопросами Николаенко, наливая очередную рюмку «Смирновской».

– За границу не езжу, машина скромная – «Жигули», «семёрка»; квартира – обычная, хрущёвка. Но я, Геннадий Васильевич, журналист не только хороший, но ещё и честный.

– Если вы такой хороший, то почему вы такой бедный?

– Наверное, потому, что не продаюсь.

– А может быть, вы не продаётесь потому, что вам не давали хорошую цену? И потом, вы говорите, что вы честный журналист. Я знаю, кому принадлежит ваша газета, кто её содержит и на какие деньги. И пишете вы, честный журналист, только то, что позволяет ваш хозяин. Я спокойно могу выйти на него, и мне больше не потребуется говорить с вами по поводу публикации. Он её запретит. Но я этого не делаю. Потому что я заинтересован в нашем сотрудничестве. Мне нравится, как вы пишете. Вы действительно хороший журналист, а мне такой вполне может пригодиться.

«А ведь, чёрт возьми, Николаенко во многом прав, – подумал Витковский. – Какие мне деньги предлагали? Копейки. На них действительно не стоило размениваться. И что это за жизнь? Скоро пятьдесят, а что я видел? Сколько можно жить без денег? Вон, если бы не было за душой тех трёх с половиной штук, сидел бы в тюряге как миленький, и никакие бы читатели не помогли. Чёрт, что же делать?» – Вслух он сказал:

– Давайте ещё нальём, Геннадий Васильевич. Разговор серьёзный и неприятный получается.

– Сейчас вам будет приятно, – предупредил Николаенко. – Я предлагаю вам за отказ от публикации четыре штуки – и не гривен, а зелени. И по пятьсот долларов каждый месяц за сотрудничество.

Витковский столько денег сроду не видел. Да и зарплата у него была меньше месячного жалованья, предложенного Николаенко.

Водка закончилась, и Николаенко заказал вторую бутылку. Вместе с ней принесли и отбивные с картофелем фри, огурчики и всё такое прочее. Гриня не стал дожидаться, пока официантка наполнит рюмки. Открыл сам бутылку и сам разлил.

– Выпьем, Геннадий Васильевич.

– Не возражаю, Григорий Зельманович. За вас.

– Я, Геннадий Васильевич, был бы не против предложенной вами суммы, но тут есть два момента.

– Какие?

– Во-первых, у меня есть обязательства перед Поляковой: я ей обещал статью. У меня репутация честного журналиста, и я не могу ею рисковать. А во-вторых, у меня есть главный редактор, ему известно о статье. Я с ним должен решить этот вопрос.

– С Поляковой я проблем не вижу, – сказал Николаенко. – Давайте я ей верну её взнос. Она вас в задницу целовать будет, а о статье и вякать перестанет. Что же касается главного редактора… Он у вас богатый человек?

– Да какое там богатый! Зарплата почти как у меня, только он ещё и алименты платит, а жена у него не работает.

– Ну, тогда я здесь тоже проблемы не вижу. Подкинем ему тысчонки две – он и возражать не будет.

– Геннадий Васильевич, я дам ответ только после того, как переговорю с шефом.

Вторая бутылка подходила к концу. Есть больше не хотелось. Николаенко предложил:

– Давайте выпьем и перейдём на «ты». Раз мы будем в дальнейшем сотрудничать, выкать нам друг другу ни к чему.

– Давай, – согласился Гриня. – А что дальше?

– А дальше, Григорий, погнали по бабам. Я тут знаю одно местечко…

– Погнали, Гена. А про них написать можно будет?

– Писать про всех можно, Гриша, а вот стоит ли? Сколько это стоит, а?

Николаенко предложил Грине приличные деньги не случайно. Витковский их стоил. К тому же, выложив Грине и его главному редактору шесть тысяч долларов да вернув Поляковой две тысячи сто, Геннадий Николаевич тем не менее хорошо сэкономил. Если бы вышла статья Витковского, то на отмазки от разных контор пришлось потратить бы гораздо больше. А если бы ему пришлось обращаться к хозяину газеты, преемнику Валика Дрека, то тогда бизнес вообще можно было бы закрывать.

– Шеф у себя? – спросил Витковский у секретарши Марины, придя утром в редакцию после бурно проведённой в компании Николаенко ночи.

– Они ещё спят, – ответила с усмешкой Марина.

Часы показывали ровно одиннадцать. Посторонним людям Марина соврала бы и сказала, что Владимир Владиславович отсутствует по делам, но работники редакции знали, какие дела у него обычно бывают в это время. Шеф, как правило, спал полдня, а потом приходил и часа четыре работал.

– Когда выспится, скажи мне, пожалуйста, – попросил Гриня и отправился к себе в кабинет.

Главный редактор первой демократической в городе одноимённой газеты, в смысле «Город», Владимир Владиславович Нарышков с давних пор считал себя гением. И в связи с этим любил себя безмерно. По этому поводу Витковский даже написал эпиграмму, ставшую в редакции очень популярной: «Он был баран, а думал, что Бурбон. Никто его не любит так, как он».