– Да вовсе я вас не осуждаю. Каждый волен поступать так, как ему нравится, – отмахнулась я, в душе все-таки придерживаясь другого мнения. – Вы мне лучше скажите, если уж сами следили за ним, как часто он с ней видится и в какие дни его реальнее застать с нею?

– Видится, по моим подсчетам, раза два в неделю. А вот дни... Это когда как. Но всегда вечером, после работы. В выходные ни разу этого не было.

– Так вы что же, столько раз караулили возле того дома? – не выдержала я.

– Именно, – грустно отозвалась Елизавета Андреевна и склонила голову. – Вчера опять видела его с нею. Он ее на своей машине подвез, как всегда к подъезду, а через час вывел, увез куда-то, а сам потом вернулся и уже больше никуда не выходил. Свет погасил. Спать, значит, лег. А я себе и смекаю, раз она у него ночевать никогда не остается, значит, она либо замужем, либо ничего серьезного он к ней не испытывает. Вот поэтому мне и интересно посмотреть на все своими глазами. А может, у них и вообще ничего нет?

Я подумала, что при ее-то терпении ей самой можно было бы открывать детективное агентство, а вслух сказала:

– Ну ладно, теперь за дело возьмусь я. Не обещаю, что у меня на это уйдет месяц, думаю, дня через три вы получите то, что вам нужно. Правда, это зависит не от меня, а, как вы понимаете, от необузданных желаний Вениамина Михайловича.

– Да, конечно. Я понимаю. Только, Танечка! Я вас еще раз хочу попросить, чтобы это никуда ни под каким видом не просочилось.

– Это уже лишнее, Елизавета Андреевна, – решительно взмахнула я рукой. – Оставляйте мне ваш телефон, идите спокойно домой и ждите моего звонка.

Елизавета Андреевна встала с кресла, снова нырнула в свой лакированный ридикюль, извлекла из него пять сотенных бумажек с портретом Франклина и протянула их мне:

– Это предоплата, так сказать, аванс. Берите. Я в вас верю.

Я с удовольствием приняла деньги и проводила ее до двери.

– Желаю вам удачи, Танечка, – улыбнулась Елизавета Андреевна, перешагивая порог и одновременно с этим заправляя выбившуюся прядь волос обратно в прическу. Теперь она уже увереннее держалась на ногах.

Я уже собралась захлопнуть дверь, но вовремя спохватилась:

– Елизавета Андреевна! А номер вашего телефона?

– Да ладно, – отмахнулась она, спускаясь вниз по лестнице и мелодично цокая каблучками, – я вам сама позвоню.

Я вернулась в комнату, села в кресло, которое еще хранило тепло Елизаветы Андреевны, и подумала о том, что чувствую себя несколько дискомфортно. Было в этой женщине что-то загадочное. В ней чувствовалась сила. Я поняла это только сейчас, когда она ушла. И телефон свой почему-то не захотела мне оставить. А главное, так хитро все повернула: сунула мне доллары – и в дверь! Да, согласна, при виде «зелененьких» я немного отошла от темы, но ведь почти сразу вспомнила о телефоне. Но этого «немного» ей как раз и хватило для того, чтобы убраться восвояси и так мило махнуть ручкой: «Да ладно!» Нет, что-то тут не так. Не обойтись мне, пожалуй, без гадания.

А гадаю я на трех двенадцатигранных костях по методу Федосеева «Числа и судьбы». Довольно занимательная вещица и, что самое главное, чаще всего расшифровка выпавших цифр так или иначе помогает мне выйти на верный путь в моей нелегкой работе. Самое важное в этой, на первый взгляд казалось бы, детской забаве – четко сформулировать вопрос, а потом, проявив максимум воображения, найти для себя верный ответ.

«Так какой же вопрос задать сейчас? – подумала я, доставая кости из замшевого мешочка. Да, пожалуй, самый главный: кто такая Елизавета Андреевна Тимофеевская?»

Я бросила кости на полировку журнального стола, и передо мной предстали числа: 13+30+3. Забавная комбинация. «Что же она обозначает?» – напрягла я свою память. Книжкой я уже давно не пользовалась, так как знала все комбинации цифр наизусть. Ага, вспомнила:

«Никогда ни к чему не предъявляйте претензий, ни к прошлому, ни к людям, ни к богу, ни к судьбе». Надо же! Прямо и воображение подключать не нужно. Все предельно ясно: я не должна осуждать Тимофеевскую, которая позабыла женскую гордость, а просто должна выполнить ее поручение. Вот и все.

Вздохнув с облегчением, я отправилась на кухню вскипятить чайник. Сначала, когда синее пламя газа лизнуло его белые эмалированные бока, он слегка засопел, потом затих, но через минуту снова засопел, еще через пару минут начал ворчать и под конец разразился яростным свистом, словно Соловей-разбойник. Все это время я слушала его разнообразные звуки и пыталась уговорить себя, что дело-то мне заказано плевое, денег получаю кучу и нечего даже сомневаться.

А сомнения все-таки были. Самое главное, что я чувствовала во всем какой-то подвох. Больше всего на свете не люблю, когда из меня делают дуру. А Тимофеевская, по-моему, именно к этому и стремилась.

Я выключила «соловья-разбойника» и заварила себе крепкий чай. Несколько глотков горячего тонизирующего напитка взбодрили меня, и я подумала теперь фразой героини из не помню какой пьесы: «Ну и что, что дура, зато богатая!» На этом и остановилась.

Перед тем, как мирно отойти ко сну, я решила проверить работоспособность своей видеокамеры, потому что уже давно не пользовалась ею. А камера у меня просто замечательная. Все манипуляции, которые она выполняла, а именно: обыкновенная съемка, съемка в затемненном помещении, приближение и удаление кадра, стоп-кадр, сужение и расширение формата и куча еще каких-то там прибамбасов, которые в моей работе были абсолютно не нужны, можно было производить с помощью пульта.

Смахнув пыль с чехла, в котором хранилась моя кормилица, я вытащила ее на свет божий и принялась репетировать.

Небольшой фильм из жизни частного детектива Татьяны Ивановой вышел весьма удачным, если не принимать во внимание мой домашний вид, который чуточку подпортил всю картину. Но главное – камера прекрасно справилась с заданием, и я надеялась, что не далее чем завтра преспокойненько установлю ее в каком-нибудь потайном уголке «холостяцкой» квартиры Тимофеевского и в ближайшем будущем что сделаю? Правильно! Расплачусь наконец с долгами за машину и, кроме того, куплю себе новые осенние сапоги. А осень, между прочим, не за горами. К тому же мои старые давно вышли из моды.

Будильник разбудил меня именно во столько, на сколько я его ставила, – в девять часов утра. Выспалась я замечательно, настроение было отличное, и вид мой, после того, как я помыла голову и уложила волосы феном, вызывал у меня полное удовлетворение. Наскоро позавтракав, я оделась как можно скромнее, чтобы меньше привлекать к себе внимание, и отправилась по адресу Рахова, 40, квартира 12.

Впервые за несколько месяцев я наконец ощутила, что новенькая «девятка» – моя. Теперь я ничего не буду за нее должна. Улыбаясь солнцу и ловко маневрируя среди потока чужих машин, я быстро добралась до нужного дома, заехала во двор, аккуратно припарковалась возле трансформаторной будки, на которой, как в старые добрые времена, красовалось изображение оскаленного черепа, и выключила зажигание.

Беглым взглядом я быстро оценила здешний климат. Двор проходной, народу ходит много, деревьев вполне достаточно, что очень кстати. А как там насчет озеленения возле окон господина Тимофеевского? Кажется, его окна должны быть здесь?

Я подошла к первому подъезду и посмотрела вверх. Ага, вот в этом ряду его квартира. Перед лоджией Тимофеевского, если я правильно рассчитала, рос большой тополь. Дерево достаточно крепкое и меня вполне выдержит. Это хорошо. Так, смотрим дальше. Возле подъезда никаких машин не наблюдается, значит, скорее всего Вениамина Михайловича нет дома. Хотя можно предположить, что он пользуется услугами шофера. Я глянула на наручные часы. Половина одиннадцатого. Ответственный государственный служаший в такое время не вправе быть дома. «Ладно, риск – благородное дело», – подумала я и решительно направилась в подъезд, ощущая в правой руке тяжесть видеокамеры.