Демографический взрыв (к началу XX в. население планеты составляло около 1,7 млрд человек, а в 2017 г. – семь с половиной миллиардов человек), существенные различия в миропонимании, культуре при массовом перемещении народов грозят невиданными по остроте проблемами. Тем более, что «в западном мире, и в Европе в особенности, не осознали еще принципиальной разности культурно-цивилизационных систем современного человечества, того, что люди Запада живут в окружении именно других культурно-цивилизационных систем, принципиально отличающихся от их собственной. Они не придают пока еще должного значения глобальным тенденциям и переменам, открывающим врата и двери национальных границ; не хотят признать, что их либерализм, толерантность и мультикультурализм при столкновении с другими культурно-цивилизационными системами оборачиваются против них самих»[18]. В частности, налицо исламистская угроза постмодерну…
«Виртуализация» жизнедеятельности. Мы шизофренически живем одновременно в реальном и киберпространстве. Без интернета, мобильников, смартфонов и прочих IT не мыслится существование. Это, прежде всего, относится к подросткам и молодежи. Они с детских лет погружены в виртуальный мир, нередко именно его воспринимая как реальный, с многочисленными образовательными, культурными и – психологическими последствиями. Происходит глобализация виртуализации и виртуализация глобализации. Как одно из следствий этого – киберпреступность и кибердевиантность[19]. Виртуальный мир необъятен и легко доступен – не вставая с привычного кресла. Интернет предоставляет невиданные и немыслимые ранее возможности. Но он коварен, он затягивает вплоть до интернет-зависимости, как заболевания[20]. А если вспомнить сетевые «группы смерти», неофашистов, экстремистов, использование интернета организованной преступностью, то и социально опасен. Но – неизбежен. Принцип Инь-Ян проявляется везде и всегда…
Релятивизм/агностицизм. История человечества и история науки приводят к отказу от возможности постижения раз и навсегда установленной «истины». Очевидна относительность любого знания. Неопределенность как свойство, признак постмодерна. Конечно, понимание относительности наших знаний известно давно. Возможно, начиная от сократовского «Я знаю, что ничего не знаю». Как говорится, «есть много истин, нет Истины». Далее «принцип дополнительности» Н. Бора и «принцип неопределенности» В. Гейзенберга. И. наконец. «Anything goes!» («допустимо все», «все сойдет») П. Фейерабенда[21]. Разумеется, это относится и к моим суждениям… Для науки постмодерна характерно признание полипарадигмалъности. «Постмодернизм утверждает принципиальный отказ от теорий»[22]. Бессмысленна попытка «установления истины по делу» (уголовному, в частности). А тысячи, сотни тысяч невинно осужденных томятся в тюрьмах, проклиная «правосудие». При этом миллионы виновных в тяжких преступлениях наслаждаются свободой.
«Сама „наука“, будучи современницей Нового времени (модерна), сегодня, в эпоху постмодерна, себя исчерпала»[23]. По Ж.-Ф. Лиотару, «Наука оказывается не более, чем одной из языковых игр: она не может более претендовать на имперские привилегии по отношению к иным формам знания, как то было в эпоху модерна»[24]. Размываются междисциплинарные границы. «Классическое определение границ различных научных полей подвергается… новому пересмотру: дисциплины исчезают, на границах наук происходят незаконные захваты и таким образом на свет появляются новые территории»[25]. Один из крупнейших современных российских теоретиков права И.Л. Честнов, так подводит итог размышлению о постмодернизме в праве: «Таким образом, постмодернизм – это признание онтологической и гносеологической неопределенности социального мира, это проблематизация социальной реальности, которая интерсубъективна, стохастична, зависит от значений, которые ей приписываются, это относительность знаний о любом социальном явлении и процессе (и праве), это признание сконструированности социального мира, а не его данность».[26]
Отказ от иллюзий возможности построения «благополучного» общества («общества всеобщего благоденствия»). Мировые войны. Освенцим, Холокост, ленинские[27] и гитлеровские концлагеря и сталинский ГУЛАГ разрушили остаточные иллюзии по поводу человечества. А современность стремится лишь подтвердить самые худшие прогнозы антиутопий. «Мы» Е. Замятина, «1984» Дж. Оруэлла, «дивный новый мир» О. Хаксли, «Москва 2042» В. Войновича, «кошачий город» Лао Шэ оживают у нас на глазах. «Рабовладение – плохо, феодализм – плохо, социализм – плохо, капитализм – плохо…»[28]. В эпоху постмодерна отказ от иллюзий возможности достижения «счастливого будущего» сменяется пониманием все больших угроз самому существованию человечества, когда сегодняшние политики, вершители судеб миллиардов людей, живут вчерашними представлениями и уповают на «наращивание военной силы», что чревато тотальным уничтожением граждан или подданных…
Растет социально-экономическое неравенство, а с ним – криминальное и/или ретретистское девиантное поведение[29]. Одним из системообразующих факторов современного общества является его структуризация по критерию «включенность/исключенность» (inclusion/exclusion). Понятие «исключение» (exclusion) появилось во французской социологии в середине 1960-х годов, как характеристика лиц, оказавшихся на обочине экономического прогресса (Р. Ленуар, С. Погам и др.). Отмечался нарастающий разрыв между растущим благосостоянием одних и «никому не нужными» другими. Как заметил Н. Луман в конце 20-го века, «Наихудший из возможных сценариев в том, что общество следующего (уже нашего – авт.) столетия примет метакод включения / исключения. А это значило бы, что некоторые люди будут личностями, а другие – только индивидами, что некоторые будут включены в функциональные системы, а другие исключены из них, оставаясь существами, которые пытаются дожить до завтра… В некоторых местах… мы уже можем наблюдать это состояние»[30].
Н. Луман называет два принципиальных следствия развития современного капитализма. Во-первых, «невозможность для мировой хозяйственной системы справиться с проблемой справедливого распределения достигнутого благосостояния»[31]. С проблемой, когда «включенные» имеют почти всё, а «исключенные» – почти ничего. И, соответственно, во-вторых, «как индивид, использующий пустое пространство, оставляемое ему обществом, может обрести осмысленное и удовлетворяющее публично провозглашаемым запросам отношение к самому себе».
Об этом же пишет Р. Купер: «Страны современного мира можно разделить на две группы. Государства, входящие в одну из них, участвуют в мировой экономике, и в результате имеют доступ к глобальному рынку капитала и передовым технологиям. К другой группе относятся те, кто, не присоединяясь к процессу глобализации, не только обрекают себя на отсталое существование в относительной бедности, но рискуют потерпеть абсолютный крах». При этом «если стране не удается стать частью мировой экономики, то чаще всего за этим кроется неспособность ее правительства выработать разумную экономическую политику, повысить уровень образования и здравоохранения, но, самое главное, – отсутствие правового государства»[32].
