– Вы не замужем? – вдруг ни с того ни с сего спросил Авдеев, плюхнувшись на диван.

– Не ваше дело. Что это за вопросы такие еще? – грозно спросила я.

– Значит, не замужем. Хорошо! – развязно произнес Авдеев.

Я уже хотела высказаться по этому поводу, но в комнату вернулся Антон с маленьким столиком на колесиках. Мигом накрыли нехитрый стол. Авдеев откупорил бутылку коньяка, и мы выпили за знакомство – они коньяк, а я минеральной воды.

– Знаете, Евгения Максимовна, – обратился ко мне Антон подчеркнуто вежливо, – я уже говорил вот этому придурку, – он показал рукой на Авдеева, – что нам услуги телохранителя не требуются, но он упрямый как черт и продолжает гнуть свое.

– Может, ваш друг и прав, ведь произошло убийство, – заметила я осторожно.

– Я могу сам за себя постоять и отца сумею защитить, – с гордостью сказал Антон, разливая по второй.

– Мне чуть-чуть, а то с желудком жуть что творится, – жалобно попросил Авдеев, вырвав свой стакан. Повернувшись ко мне, он заговорщицки зашептал: – Не слушай этого засранца. Завтра он позовет и попросит вас заключить с ним контракт. Обещаю, – и подмигнул Антону.

– Ну ты меня достал, – вздохнул Антон, сверля друга тяжелым взглядом.

– Можете сейчас ехать домой, – демонстративно продолжал шептать мне Авдеев, – а завтра готовьтесь приступить к своим обязанностям.

Я пожала плечами – хорошо. Позвоните завтра – отлично, а не позвоните – не беда, у меня клиенты в очередь выстраиваются.

Нагло взяв на себя роль хозяина, Авдеев проводил меня до двери, а сам вернулся продолжать вакханалию. На то, что завтра мне позвонит Антон, я надеялась слабо, но зато не сомневалась, что по приезде домой меня ожидает жестокий допрос. Тетя не успокоится, пока не выведает все о моем кавалере. В голове мелькнула трусливая мысль не ночевать сегодня дома, однако я отбросила ее и решила сказать тете, что кавалер скончался прямо в ресторане, объевшись креветками. Вероятно, это избавит меня от дальнейших мучений. «Фольксваген» завелся с пол-оборота, и я покатила по ночным улицам города домой.

Удивительно, но Антон правда позвонил на следующий день, ближе к вечеру, и предложил встретиться со мной на квартире его отца незамедлительно. Адрес он продиктовал. Я сказала, что уже еду, и вылетела из квартиры.

– Ты даже не поела, – крикнула мне вдогонку тетя Мила.

Но мне было не до еды. Наклевывалась интересная и денежная работа. Нужно было ковать железо, пока горячо.

Отец Антона жил в старом четырехэтажном здании дореволюционной постройки. Поднимаясь по лестнице на третий этаж, я поняла, что дом не так плох, как кажется на первый взгляд. Добротная кладка, стены и потолки без трещин и плесени, лестница из гранитных плит с широкими ступенями. Наверное, раньше дом принадлежал какому-нибудь графу или богатому промышленнику. У стальной двери я замерла в нерешительности. Звонка не было, однако меня внимательно изучала камера наружного наблюдения, прикрепленная над дверью.

– Евгения Максимовна Охотникова, мне назначено, – на всякий случай сказала я в камеру. Никакого результата. Приглядевшись, я все же нашла кнопку звонка, замаскированную на двери, и позвонила.

«Может, меня не ждут», – подумала я, когда прошла еще одна минута томительного ожидания. В голову полезли всякие мысли: я не расслышала адрес, перепутала время встречи. А может, звонок не работает? Я еще раз нажала на кнопку и, не отпуская, постаралась уловить трель звонка, однако стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь шумом листвы за выбитым оконным стеклом подъезда. Одно из двух – либо квартира снабжена потрясающей звукоизоляцией, либо звонок действительно испорчен. И тут дверь неожиданно распахнулась, едва не задев меня. За ней оказалась высокая дородная женщина лет пятидесяти, с короткой стрижкой и сердитым лицом. Я резко отдернула руку от кнопки.

– И чего поднимать такой шум? В квартире глухих нет, – сурово сказала женщина, сдвинув брови. Ее беспокойные карие глаза бесцеремонно изучали меня.

– Если не глухие, что не открывали? – спокойно спросила я.

Женщина приготовилась ответить, однако ее опередил голос из глубины квартиры.

– У нас тут строгие меры безопасности, практически военное положение. – За спиной женщины показался Антон. На его губах играла грустная улыбка. – Валерия Евгеньевна, это ко мне, я же предупреждал, – обратился он к женщине. Лицо той приобрело виноватое выражение. Она взглянула на меня так, словно искала союзника, повернулась к Антону и виновато сказала: – Дмитрий Иванович мне строго-настрого приказал не пускать в квартиру никого постороннего и даже не открывать дверь.

– Проходите, Евгения Максимовна. Я познакомлю вас со своим отцом, – радушно предложил Антон, оттесняя женщину в глубь коридора. Закрывая дверь, Антон пояснил, что Валерия Евгеньевна домоработница его отца.

Я разулась, женщина подала мне какие-то стоптанные шлепанцы. Я хотела отказаться, заявив, то не стоит беспокоиться, но домоправительница огорошила меня заявлением:

–Надевайте, надевайте, без тапок нельзя. Дмитрий Иванович не любит, когда по его коврам ходят босыми ногами. Они от этого быстрее пачкаются.

– Не знаю, какие к вам обычно гости приходят, только лично я мою ноги каждый день.

Антон негромко хмыкнул, а Валерия Евгеньевна от моего замечания недовольно поджала губы. Мое же внимание сосредоточилось на одной странности. В прихожей на стене были прикреплены четыре вешалки для одежды, еще две стояли прислоненные к стене, между тем как сама одежда, которой надлежало висеть на крючках, кучей валялась на тумбочке. Проследив за моим взглядом, Антон пояснил: – Это антикварные, отец над ними трясется. Вот та, светлая, отделана слоновой костью и серебром, а черная, где крючки в виде голов носорога, – бронзовая, конца восемнадцатого века. Отец повесил вешалки на стену, чтобы клиент мог видеть, как они будут выглядеть в его квартире.

– Вы тоже во всем этом разбираетесь? – поинтересовалась я, разглядывая диковинные предметы. Самой мне больше понравилась вешалка из красного дерева. Ее украшали вырезанные из дерева бутоны роз и листочки.

– Честно сказать, я в этом антиквариате полный профан, – признался Антон, увлекая меня прочь от вешалки. – Просто отец постоянно твердит «не вешай одежду, она конца восемнадцатого» и «не дотрагивайся, это слоновая кость» – вот и запомнил.

Валерия Евгеньевна свернула к кухне, а мы вошли в большую гостиную, чудовищно захламленую разными вещами. В комнате оставалось небольшое свободное пространство, где посередине стоял дубовый стол на массивных ножках и два кресла. Я загляделась на великолепную хрустальную люстру под потолком, напоминающую гигантский алмаз со множеством мельчайших граней.

– Здрасте, здрасте. Так это и есть наша героическая телохранительница, – раздался за спиной чуть дребезжащий голос. – Не слишком ли вы юны для такой работы, барышня?

Я вздрогнула. Повернувшись, я увидела в одном из кресел хозяина квартиры.

– Нет, в самый раз. В КГБ отправляли на смерть девушек и помоложе, – сдержав эмоции, ответила я спокойно.

Говоря это, я изучала старика. Крепко сбитый, седые волосы зачесаны назад, как у Сталина, круглое, лоснящееся лицо практически без морщин. Не верилось, что Дмитрию Ивановичу за семьдесят, самое большее – шестьдесят.

– Стало быть, вы работали в комитете? – задумчиво спросил отец Антона. – И сколько времени?

Не успела я ответить, как на меня обрушалась целая лавина вопросов: где жила? С какое по какое время? Где училась? Когда закончила? Какого характера задания выполняла в комитете? Когда уволилась со службы? Кто родители? Семейное положение и все в том же роде.

Старик хорошо знал свое дело. Вопросы чередовались так, что слабо подготовленный человек, если он говорил неправду, сам бы выдал себя с головой и ничего не заметил. Ворошиловку Дмитрий Иванович презрительно окрестил Институтом благородных девиц. Спорить с ним я не стала, потому что понимала всю бесполезность подобного занятия. Такие люди, как Дмитрий Иванович, считают, что прожили достаточно долго и теперь имеют право навязывать всем своем мнение, и не терпят, когда им перечат. Я расслабленно сидела в кресле, чуть подавшись вперед, руки на подлокотниках, и делала вид, что с жадностью внимаю словам старика.