Жан-Пьер ввел Эллису антисептик, удалил пулю, очистил рану, наложил новую повязку и ввел ему антибиотик, чтобы препятствовать развитию инфекции. После этого он занялся двумя партизанами, у которых были небольшие раны после вчерашней схватки. К тому времени по селению разнеслась весть, что появился доктор, и во дворе фермы собралась небольшая кучка пациентов. Жан-Пьер назначил лечение грудному ребенку с бронхитом, помог в трех случаях неопасных инфекций и мулле с глистами. После этого он пообедал. Ближе к вечеру он упаковал свою сумку и взобрался на Мэгги, готовый отправиться домой.
Он оставил Эллиса. Эллису будет гораздо лучше остаться на несколько дней там, где он был – рана заживет быстрее, если он не будет двигаться. Теперь, наоборот, Жан-Пьер волновался о том, чтобы Эллис оставался в добром здравии, потому что если он умрет, совещание не состоится.
Возвращаясь на старой кобыле вверх по долине, он продумывал различные способы связаться с Анатолием. Конечно, он мог бы просто повернуть лошадь и отправиться ниже по долине в Роху, и выдать себя русским. Если они не застрелят его, едва завидев, он увидит Анатолия без промедления. Но тогда Джейн будет знать, куда он отправился, и скажет Эллису, а Эллис изменит время и место встречи.
Ему надо найти способ послать письмо Анатолию. Но кто передаст его?
Разные люди то и дело проходили через долину, направляясь в Чарикар, город, занятый русскими, расположенный в шестидесяти-семидесяти милях на равнине, или в Кабул, столицу, в сотне миль отсюда. Среди путников были молочные фермеры из Нуристана с маслом и сыром, путешествующие торговцы, продающие горшки, кастрюли и сковородки, пастухи, перегоняющие на рынок небольшие отары овец с жирными курдюками, и семьи кочевников, направляющиеся по своим таинственным кочевым делам. Любого из них можно подкупить, чтобы они отнесли письмо на почту, или попросту сунули его в руки какому-нибудь русскому солдату. Кабул был в трех днях пути, Чарикар – в двух. Роха, где были русские солдаты, но никакого почтового отделения, был всего в одном дне пути. Жан-Пьер был вполне уверен, что сможет найти кого-нибудь, кто согласится исполнить его поручение. Конечно, был риск, что письмо вскроют и прочтут и тогда Жан-Пьер будет обнаружен, его начнут пытать и убьют. Он должен быть готов к этому риску. Но тут была еще одна закавыка. Этот посыльный, взяв деньги, действительно ли передаст письмо? Ничто не мешало ему «потерять» письмо по дороге. А Жан-Пьер может так никогда и не узнать, что случилось. Весь этот план был очень ненадёжен.
Он так и не решил этой проблемы, когда в сумерках достиг Бэнды. Джейн сидела на крыше дома торговца, ловя вечерний ветерок и держа на коленях Шанталь. Жан-Пьер помахал им, затем вошел в дом и положил медицинскую сумку на покрытый плитками прилавок в помещении бывшего магазина. Как раз когда он разгружал муку, взгляд его упал на таблетки диаморфина, и он понял, что был один человек, которому он мог доверить письмо к Анатолию.
Он нашел в сумке карандаш, вынул бумажную обертку из пакета ватных тампонов и оторвал от нее аккуратный прямоугольник – в долине нельзя было найти писчей бумаги. Он писал по-французски:
«Полковнику Анатолию из КГБ».
Это звучало нелепо, мелодраматично, но он не знал, с чего еще можно начать. Он не знал полного имени Анатолия, и у него не было адреса.
Он продолжал:
«Масуд созвал совещание командиров восставших. Они встречаются через восемь дней, считая с сегодняшнего дня, в четверг 27 августа, в Дарге, в следующем селении к югу от Бэнды. Они, вероятно, все переночуют в мечети в эту ночь и пробудут вместе весь день в пятницу, который является священным днем. Совещание было созвано для того, чтобы поговорить с агентом ЦРУ, известным мне под именем Эллиса Тейлера, прибывшего в долину неделю назад. Это наш шанс!»
Он написал дату, число и подписал: «Симплекс».
Конверта у него не было – он не видел их с тех пор, как покинул Европу. Он подумал о том, как лучше всего запечатать письмо. Оглядевшись, он заметил картонную коробку с пластмассовыми баночками для лекарств в таблетках. К этим баночкам прилагались клейкие этикетки, которыми Жан-Пьер никогда не пользовался, потому что не умел писать по-персидски. Он свернул письмо трубочкой и засунул его в одну из баночек.
Теперь он подумал о том, как надписать коробочку. На каком-то этапе своего пути пакет попадет в руки рядового русского солдата. Жан-Пьер представил себе встревоженного очкарика, служащего в унылой конторе, или тупого быкообразного бугая-часового возле колючей проволоки. Несомненно, искусство уходить от ответственности было развито в русской армии не менее хорошо, чем во французской, когда Жан-Пьер проходил военную службу. Он подумал о том, как сделать, чтобы этот пакет выглядел достаточно внушительно, чтобы его передали старшему по званию. Не было смысла писать «Важно» или «КГБ» или вообще что-либо на французском или английском, или даже на дари, потому что солдат не сможет разобрать европейские или персидские буквы, а Жан-Пьер не знал русского алфавита. Ирония была в том, что женщина, сидевшая на крыше и певшая сейчас колыбельную песню, могла бегло говорить по-русски и могла подсказать ему, как написать любое слово, если бы только пожелала. Наконец, он написал: «Анатолий – КГБ» латинскими буквами и приклеил этикетку к баночке, а баночку положил в пустую коробку из-под лекарств, на которой было написано слово «Яд» на пятнадцати языках и трех международных условных знаках. Затем он перевязал коробочку веревкой. Он быстро сложил все обратно в свою медицинскую сумку и заменил те принадлежности, которыми пользовался в Астане. Он достал горсть таблеток диаморфина и положил в карман рубашки. Наконец, завернул коробочку с надписью «Яд» в ветхое полотенце и вышел из дома.
– Я иду на реку купаться, – крикнул он Джейн.
– Ладно.
Он быстро прошел через селение, кратко, сухо кивая одному-двум встретившимся по дороге жителям, затем зашагал через поля. Он был полон оптимизма. Планы его были сопряжены с самым разнообразным риском, но он снова мог надеяться на великий триумф. Обогнув клеверное поле, принадлежавшее мулле, он взобрался верх по нескольким террасам. На расстоянии около мили от селения, на скалистом отроге горы, стоял одинокий домик, полуразрушенный в результате бомбежки. Уже темнело, когда Жан-Пьер увидел его. Он медленно подошел к дому, осторожно ступая по неровной почве и жалея о том, что не захватил с собой фонарь.
Остановившись перед кучей щебня, который прежде составлял фасад домика, он думал было войти, но был остановлен вонью и темнотой. Он позвал:
– Эй!
Какая-то бесформенная масса поднялась с земли у самых его ног, испугав его. Он отскочил назад и вырвался. Маланг поднялся на ноги.
Жан-Пьер вгляделся в скелетообразное лицо и свалявшуюся бороду этого сумасшедшего типа. Возвращая себе самообладание, он сказал на дари:
– Да будет с тобой бог, святой человек.
– И с тобой, доктор.
Жан-Пьер понял, что застал его в стадии здравого рассудка. Хорошо.
– Как твой живот?
Человек изобразил боль в животе – как всегда, он хотел наркотиков. Жан-Пьер дал ему одну таблетку диаморфина и показал остальные, затем убрал их обратно в карман. Маланг проглотил свою дозу героина и сказал:
– Я хочу еще.
– Ты получишь еще, – заверил его Жан-Пьер. – Ты получишь еще много.
Человек протянул руку.
– Но тебе надо кое-что для меня сделать, – сказал Жан-Пьер.
Маланг с готовностью кивнул.
– Тебе придется пойти в Чарикар и отдать вот это русскому солдату.
Жан-Пьер решил остановиться на Чарикаре, хотя путь отнимал лишний день, потому что боялся, что в Рохе, который был городом восставших, лишь временно занятом русскими, может быть беспорядок, и пакет может затеряться, в то время как Чарикар был постоянно на русской территории. Он решил отдать пакет солдату, а не отправлять по почте, потому что Маланг может не справиться с такой сложной задачей, как покупка марки и оформление почтового отправления.
