Девушка недовольно надула губки.

– Не понимаю, что ты теряешься, – сказал сегодня Ярош, но Аратов промолчал: не объяснять же было, что он ищет нечто особенное – идеал, до которого далеко Зое, – не описывать же сам идеал, да и мысли его в первое утро новой жизни были о другом, и себя он представлял лишь в единственной ипостаси, робея перед словом «испытатель».

Сейчас разговор с Виктором отбил охоту заходить в цех, но и к долгому пути вдоль речки было уже не вернуться, раз уж автобус довёз его до проходной. Не зная, как убить освободившееся время, он побрёл на своё новое место, понимая вместе с тем, что его столь раннее появление коллеги непременно объяснят мальчишеским волнением – и не преминут подковырнуть.

Комната испытателей была – зал в два света, однообразие стен которого нарушалось только портретом Хрущёва и картой Союза с красным флажком на месте полигона. У одного из окон гляделась в зеркальце девушка. Он прежде встречал её на территории и приметил, и теперь порадовался, что им придётся работать вместе. Девушка смотрела на него изучающе, и Аратов смешался, вдруг поняв, каким она его видит: длинный, худой мальчик, зыбко переминающийся на пороге.

– Так это вы и есть новенький? Векшин говорил о вас.

– Хорошо, что вы назвали, а то фамилия выскочила из головы. Значит, Векшин? Как на экзамене: забыл, что учил вчера.

– Волнуетесь? – улыбнулась девушка.

Улыбка у неё вышла тихая, мягкая; некрасивое лицо её вообще хорошо было мягкостью и черт, и тонов: волосы были светло-русые, а глаза – серые.

– Он у вас кто – начальник бригады?

– Временный – до тех пор, пока настоящий (того зовут Вилен, Вилен Ерышев), пока тот не вернется из экспедиции или пока Векшин и сам не улетит. У нас вечно все замещают друг друга. Сейчас в Москве вообще только он да я.

Она сказала: «В Москве», – словно при взгляде из того далека, где все они так подолгу жили, пригороды сливались со столицей в одно естественное целое.

– С Виленом, – продолжала она, – вы познакомитесь, может быть, только в командировке или даже не познакомитесь никогда: один будет там, другой – здесь, потом наоборот, другой – там, этак и жизнь пройдёт. А вот уж с кем не миновать свести знакомство – это со своим начальником группы: с Петей Еленским.

– Тут еще и группы…

– Каждая, – продолжила она свою не слишком занимательную лекцию, которой Аратов между тем внимал с интересом, – каждая ведёт своё изделие: одна – «двадцатку», вторая – «Е-7», по-нашему – «семёрку». И в каждой – по полтора человека.

– Я просился… договорился – на «седьмую», – сообщил Аратов; именно из-за неё, первой в мире антиракеты, он поступил на работу в конструкторское бюро Саверина, расположенное за городом, хотя выпуск этого года целиком распределили в Москве, и он легко мог бы найти себе место поближе к дому.

– Тогда, значит, вместе будем, у Пети. А вот и нынешний грозный начальник.

Не сторонник определять характеры по фамилиям, Аратов между тем был уверен, что тот, кого назвали Векшиным, непременно должен быть крупным, шумным мужчиной с мясистым носом, короткими пальцами, красной кожей и обширной лысиной, но угадал только в отношении лысины: молодой человек, вошедший в комнату, был среднего роста, остронос и худощав, и голос его звучал тихо. Отнеся на свой стол металлический чемоданчик и тонкие, большого формата, альбомы, он вернулся пожать руку новичку.

– Честно говоря, вы явились не вовремя, – сказал он к смятению Аратова. – Я слышал, вы идёте к «семёрочникам», а я постоянно занимаюсь другим изделием и не в состоянии как следует ввести вас в курс.

– Можно ведь пока и по вашей теме поработать, – пробормотал Аратов.

– Пока? Нет уж, если начнёте – не отпущу, – засмеялся Векшин, моргая так часто, будто белёсые ресницы мешали ему смотреть. – Люди у нас на вес золота. Нету людей.

– На другую ракету я не соглашусь. Как быть, решайте сами, я не знаю, как тут у вас организовано. Вот полигон как-то представляю…

– Там нажимают кнопки и делают ба-бах? Ну, пусть. Давайте-ка, чтобы вы освоились побыстрее, я свалю на вас переписку по вашей любимой теме. А пока заканчивайте с формальностями: представьтесь в первом отделе, заведите рабочую тетрадь, чемодан.

– Фаина проводит вас и вообще покажет, где что лежит, – продолжал Векшин. – Я сам до обеда времени не выкрою: надо письма подписывать, выйти на связь с полигоном…

– И в командировке так? – спросил Аратов, поскучневший от слова «переписка».

– Там свои прелести: пыль, жарища. Недаром же «пыльные» платят: вам – денежку, от вас – здоровье.

– Не пугай его, Федот, – сказала Фаина.

– Вы, конечно, рвётесь туда неудержимо.

– Для того и пришёл, – обиженно сказал Аратов. – Кто бы на моём месте не рвался?

– Ну, вкусы у людей разные. В общем, сами увидите. Я-то езжу охотно: там работа живее, вплотную занимаешься анализом. А обязанности?.. Подумай и скажи – все дела.

– Так-таки сидеть и думать? – засмеялся Аратов, представив, как за всеми пустующими сейчас столами сидят, каждый – в позе роденовского мыслителя, лысые мужчины в пиджаках и галстуках.

– Ничего другого не нужно. Что бы ни стряслось на борту, ваше дело это объяснить: выявить причину и сказать, что нужно сделать, чтобы отказ не повторился. Видите, я принёс книжки с графиками? Это всё, что остаётся от наших изделий. Вот вы и будете глядеть на такие картинки и гадать, что они означают.

Его прервал телефонный звонок.

– Федот – к Караулову, – позвала Фаина.

– Кто это – Караулов?

– Разве вы не знаете? – удивился Векшин. – Я думал, это он принимал вас. Начальник отдела и зам Б.Д. по испытаниям.

Здесь, как и во многих КБ, сотрудники между собой называли главного конструктора по инициалам.

– Я говорил с таким высоким, с лауреатской медалью.

– Это Астапов, – пояснил Векшин. – Коротко, чтобы ясна была субординация: Астапов, через «а» (а-эс-тапов), он же Фомич, – зам Караулова и начальник бригады, готовящей нашу «двадцатую». А вашими гаечниками командует Лобода. Такое звучное имя-Руслан Васильевич Лобода. Об остальных вам подробнее и в лицах расскажет Фаина…

– Но я и этих не запомню сразу!

– …расскажет Фаина, а я, видите, бегу. Ему, Фая, понадобится служебная записка в первый отдел – будь умницей, отпечатай слова и подпиши у начальства.

Заперев альбомы в сейф и захватив чемоданчик, он скрылся.

– Что ж, – сказала Фаина, – коли уж велено, расскажу последние наши сплетни.

– Можно и не самые свежие. Я весь внимание.

Кто-то приезжал, кто-то уезжал, и Аратову временами казалось, что только Фаина, Векшин да он сам и есть постоянный состав, а те, что появлялись на несколько дней – гости либо новички. В действительности же прибавился лишь один новичок, Ярош, на добрый месяц отставший с переходом от Аратова, но его-то как раз знали многие – из-за сестры и потому, что он жил неподалёку, в заводском доме. Вообще, в этом маленьком городке половина жителей знали друг друга лучше, чем Аратов – своих соседей по подъезду. Он поначалу посмеивался: «Тут пройдёшься под руку – и женись», – и когда вдруг ему самому пришлось показаться на улице со здешней девушкой, только о том и пришлось думать, как бы их не увидели; это тем более обидно было бы, что он не ждал ничего хорошего от свидания, которым был обязан неуместной шутке Виктора. Он и не думал звонить Зое или заходить к ней в цех, но она сама при новой случайной встрече на заводском дворе напомнила об уговоре, и тогда уже пришлось назначать и время, и место. Они и впрямь, хотя и к вечеру, собрались по грибы. Совершенно ясно было, чем закончится эта прогулка, и ему только оставалось надеяться, что её повторения не последует; Аратов не был избалован приключениями, но это – обещало быть скучным.

Он повёл девушку к станции окольною улочкой, подальше от посторонних глаз, и всё же встретил знакомого: один-единственный попавшийся на пути прохожий оказался слесарем-сборщиком из их цеха. Зато Зою эта встреча, по-видимому, не обеспокоила – Аратову, значит, и подавно можно было бы не волноваться, но ему ещё и потому, помимо естественной осторожности или деликатности, важно было, чтобы их не видели, что он стеснялся своего нынешнего выбора.