Наслышанный о ритуале «прописки», он ждал, что вечером соберутся вместе все, летевшие с ним, – во всяком случае, удивился тому, что каждая бригада уединилась в своём жилище. «Теоретики», обосновавшиеся на первый вечер в саверинском домике, медлили с ужином, ожидая Еленского.

Тот пришёл раскрасневшимся от морозного ветра и удивился теплу в доме.

– У нас в хате отлично, – пробасил Гапонов. – Солдат сегодня постарался.

Посмотрев на Еленского, Игорь подумал, что не ошибся в своём мнении: круглое маленькое личико и щуплая фигурка того не вызвали особой симпатии.

– Пётр, – представился тот, пожимая руку Аратову. – Долго же вы до нас добирались. Я тут боролся за вас.

– С начальством бороться – что плевать против ветра, – печально произнёс Гапонов. – Это сам Караулов, жалеючи, держал его.

– Хорошая жалость! А если бы пуск не отложили? Ну да ладно, теперь-то мы в сборе. Как вам, Игорь, здешние места?

– Кошмар.

– Зелен ещё, не понимает, – засмеялся Гапонов. – Зелен.

В большой комнате уже накрыли стол: на газетах, за неимением скатерти и тарелок, были разложены крупно, аппетитно нарезанные варёная колбаса, сыр, лимоны и французские булки, всей же посуды было – охотничьи ножи и гранёные стаканы.

– Как в лучших домах Лондона и Филадельфии, – оценил сервировку Еленский.

– Пора и дам звать, – решил Гапонов. – Рая!

Из боковой двери вышла девушка. Аратов и не знал, что летел вместе с нею; он и за те несколько дней, что она была в Москве, едва успел заметить её – бесцветную на фоне Фаины. Теперь он впервые рассмотрел внимательно: поджатые губы, короткие ресницы, птичий носик, коротко подстриженные ногти. Она выглядела старше его лет на пять.

Радостно улыбаясь неизвестно чему, Рая спросила тоненьким голоском:

– Аккордеон я пока оставлю?

«Оказывается, и гармошка будет», – с неудовольствием подумал Аратов, не любивший застольного пения – вообще пения в компании, как правило, затевавшегося, когда не о чем становилось говорить. Сейчас же разговаривать было просто некогда: все следили, как Гапонов разливает по стаканам привезённый из Москвы коньяк.

– Глаз-ватерпас, – закончив, похвалил тот сам себя: каждый стакан был наполнен ровно на треть. – Ну-с, не пьём, Господи, а лечимся? Не в пьянство, а в лекарство? Не по чайной ложке, а по чайному стакану'?

– С пропиской, – строго поправил Еленский. – Причём Игоря и Яроша – с первой.

Неизбежные после первого стакана несколько минут молчания нарушила Рая, задав новичкам тот же вопрос, что и Еленский.

– Любопытно посмотреть, – ответил Аратов, на сей раз воздержавшись от категорических определений. – Но – тревожно.

– Игорь, – предостерёг Ярош. – Не плюй в колодец: вылетит – не поймаешь.

– Вот – здоровое настроение у человека, – одобрил Гапонов. – Такие мужики приживаются. Тем более – в нынешних условиях.

– Ты что, считаешь, что условия уже хороши? – жалобно протянула Рая. – Правда, ты и «Казанским вокзалом» не мог нахвалиться.

– Что ж, мы там жили отлично. Один только Федот страдал: не давали работать по ночам, выключали свет.

– Что вы делали на вокзале? – поинтересовался Ярош.

– Мы так называем гостиницу КЭЧ, – объяснила Рая.

– Гостиницу квартирно-экспедиционной не то – эксплуатационной части, – в свою очередь перевёл Еленский. – Там жили без церемоний: тридцать душ в комнате, двухэтажные койки. Кто пьёт, кто храпит, кто анекдоты травит. С нынешним жильём нечего и сравнивать. Благодарите Столярова: и домики, и номера в гостиницах – его рук дело.

«Номера!» – с усмешкой повторил про себя Аратов.

– Ну, знаешь, он их не построил и не купил. Всё это полумеры, – возразил Векшин. – Бригаде нужно своё жильё, и нужно обзавестись кое-каким хозяйством: каков быт, такова и работа. Хранить его теперь есть где.

Со всех сторон сразу посыпались предложения купить в Москве то рефлекторы для обогрева, то посуду – хотя бы сковородку и чайник, – то настольные лампы и приёмник; ничто из этого списка на полигоне не продавалось.

– Радиолу можно хоть сейчас взять на складе, – сообщил Еленский. – Кстати, с Нового года нам на бригаду отводят полдомика возле генеральской гостиницы. Столяров обещал.

Аратову всё ещё казалось, что разговоры о жилье и утвари не имеют к нему отношения: он словно бы только узнавал подробности чужой жизни.

– Который раз слышу сегодня о Столярове, – сказал он.

– Услышишь ещё сто раз, – пообещал Гапонов. – За что ни возьмись, кругом – его дела.

– Славик всё может, – мечтательно проговорила Рая, показав некрасивые зубы.

– Мог, – поправил Еленский. – Сгорел твой Славик, не повезло ему с Савериным.

– Что-нибудь во время осеннего визита? – предположил Гапонов.

– Осеннего, осеннего, какого ж ещё? Другого история не помнит. Ты так говоришь, будто Главный навещает нас ежеквартально. Или хотя б ежегодно. А тут вся беда в том, что военные не только не знают его в лицо, но и к фамилии не привыкли. Для них наша фирма – Караулов да Славик Столяров. Саверину это, конечно, невдомёк. Прилетев, он не стал заказывать никаких пропусков, не опустился до этого, – и на штабной проходной вышел конфуз. Показывает он там свой министерский пропуск, а для солдата это лишь красивая книжечка, у него, ясное дело, приказ не пускать никого, будь ты даже Господь Бог. Он и поставил было Саверина в сторонке, до выяснения, но тут Слава возьми и скажи: «Это со мной», – и часовой сразу пропустил. Б.Д. глянул на своего сотрудника волком, но промолчал, и всё, наверно, так и сошло бы, да чуть ли не в тот же час Б.Д. разглядел, что у командира части в настольном списке телефонов его фамилия зачёркнута, а вписано: Столяров. Этого он уже не стерпел.

– Бушевал?

– Только процедил: «Чтобы ноги его здесь больше не было».

– Славик и выглядел, как главный конструктор, – сказала Рая.

– Этого у него не отнять было, – согласился Еленский. – Мы здесь щеголяем в обносках, а тот всегда в белой рубашечке, при галстуке, да и свеж с утра: лицо фирмы!

– В какой он был должности? – поинтересовался Ярош.

– Никакая была должность, – махнул рукой Гапонов. – Экспедитор, диспетчер – я в этом не разбираюсь. Оклад, во всяком случае, был не выше твоего. Кстати, Петя, и ты, Федот, с ребятами у нас вышло неловко: обычно стажёров переводят из цеха с прибавкой, а у них – оттого, наверно, что выбрались досрочно, – так и осталось по тыще сто.

– Пока мы здесь, дёргаться бесполезно, но в Москве я займусь этим в первый же день, – заверил Еленский. – Напомни. Кстати, Игорь, какая у вас специальность после вуза?

– Сами знаете, – замялся Аратов, в дипломе которого значилось не соответствующее действительности «инженер-механик по самолётостроению», – всего понемножку: аэродинамика, динамика полёта…

– Что ж, как раз на первом этапе у нас будет выше головы аэродинамических расчётов. Могу отдать вам этот участок, что, тем не менее, вовсе не значит, будто вам не придётся заниматься и всеми остальными делами. Придётся. Мы тут все – универсалы: мало ли что случается на испытаниях, а посоветоваться не с кем, вот, глядишь, и приходится то прочность считать, то разбираться с двигателем, а то и руководить земляными работами.

– Нужно, чтобы люди из других групп, если у них нет пусков, могли бы подменять нас, – предложил Гапонов, кивая на Яроша. – Вот этот добрый молодец – что ему делать у Федота, если их изделие не только не летает, но и не изготовлено?

Векшин от возмущения даже вскочил со стула:

– Ну, знаешь, это уже нахальство. У меня для него работы минимум на полмесяца, а когда поступит изделие, я пошлю парня на техничку, иначе там провозятся до весны.

– Наши ребята измучились, – неожиданно вмешалась Рая. – Совсем не бывают дома.

– Хороший у тебя, Петя, народ: за своих стоят горой, – похвалил Векшин. – А у меня было как раз обратное предложение: я хотел попросить у тебя Раю. Нужно срочно просчитать несколько траекторий, не то просто не с чем идти на доклад к генералам.