Институт был старым. Во времена оттепели и застоя в местной стенной газете время от времени напоминалось, что декрет об организации научномелиорационного института подписал сам вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин в 1921 году. Почему-то фотокопию декрета в стенгазетах не помещали. Злые языки, якобы видевшие этот декрет воочию, по этому поводу говорили: «Не помещают оттого, что в машинописном тексте декрета было сказано, что на создание института отпустить из казны миллион рублей, а рукой Ильича была сделана рукописная поправка: миллион зачеркнут, а сверху написано семьдесят тысяч». Тем не менее, поскольку институт с годами от проблем мелиорации отошел в сторону гидроэнергетики, и тот же Ильич сказал однажды, что «коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны», институт до Перестройки был на виду. Отпуска и оклады научных сотрудников были как в системе Академии наук. Хотя институт был отраслевым. Каждую пятилетку институту выделяли несколько орденов, да и сам институт был орденоносным. А потом пришла пора Перестройки. Да…Смутное было время…
Горин открыл дверь своего кабинета, больше напоминавшего склад старых компьютеров. Два компьютера были рабочими. Остальные – списанные в отделе. Материально ответственная Алла Васильевна спросила однажды: «Захар Ильич, можно я на некоторое время поставлю в вашей комнате несколько старых списанных компьютеров?» Ответил: «Можно». Некоторое время продолжалось уже не первый год, но Горин не роптал: кабинет посещал не надолго, на час-полтора в день, и в нем давно не работал. Имел право. Уже одиннадцать лет был пенсионером по возрасту. Но на работе числился. На четверть ставки. Работал дома, после обеда. Утром в качестве моциона шел пешком через парк Лесотехнической академии в сторону своего НИИ. На службе проверял наличие почты, скидывал на флешку нужный материал, беседовал с коллегами, шел назад, обедал и часа в два дня садился поработать часов до семи вечера. Потом телевизор, хотя почти все, что показывали по телевизору (кроме футбола и биатлона) вызывало сугубо отрицательную реакцию. А что делать? Если тебе за семьдесят, и ты живешь один, чем-то надо вакуум заполнять. «Исторические» фильмы Би-Би-Си, где актеры, переодетые римлянами, машут деревянными мечами, исторические хроники Николая Сванидзе, исторические передачи Леонида Парфенова, «Живая история» по пятому питерскому каналу.
Вроде бы не самое непристойное, что дают по TV. А Горин смотрел и удивлялся: «Бурбаки на Волге». Так говорила покойная жена Ольга вместо слов: «Не верю». В середине XX века под названием «Элементы математики» появился многотомный «полный трактат математической науки». Написала трактат группа французских математиков, объединенных под псевдонимом Никола Бурбаки. Трактат переведен на многие языки мира. Ольга однажды сказала: «Представь себе, что через тысячу лет археологи откопают несколько томов трактата Бурбаки и картину И.Е.Репина «Бур…аки на Волге», и буква «л» в подписи под картиной не сохранится, будет стерта. Тогда родится научная гипотеза о том, что группа французских математиков Н.Бурбаки в свободное от написания трактата время таскала баржи по великой русской реке Волга». С тех пор слова «Бурбаки на Волге» вошли в их доме в поговорку.
Телеведущий Лев Лурье в цикле передач «Культурный слой» рассказывает о родном городе Ленинграде, о временах не столь отдаленных (годы пятидесятые-шестидесятые прошлого века), о жизни, свидетелем которой был Горин. «Не тесен мир, а тонок слой». Сам Горин в силу своей незначительности не попадал в «культурный слой», но был свидетелем-очевидцем тех доисторических времен. Рассказы Льва Лурье, человека «относительно молодого» – 1950 года рождения (59 лет), были допингом, будившим воспоминания о прошедшей молодости.
Как все молодые люди тех лет, и Захар выходил изредка на «Брод» – Невский проспект от Литейного до площади Восстания, бывал мимоходом в «Сайгоне», кушал мороженное в «Лягушатнике», стригся в легендарной парикмахерской на Майорова 28. Всё с виду похоже. А по существу – ничего общего. Живая история Лурье не совпадала с его воспоминаниями.
К примеру, рассказывал Лурье на днях про ленинградский диксиленд. Из рассказа получалось, что джаз, убитый партией и правительством в послевоенные годы, возродился в Ленинграде в середине пятидесятых и прародителем его был ленинградский дикси-ленд.
Все как бы верно: в 1946-47 годах были расформированы джаз-оркестры Э.Рознера, Я.Скоморовского, А.Цфасмана, на короткое время исчез оркестр О.Лундстрема. А Эдди Рознер был осужден на 10 лет. Но продолжал существовать оркестр Л.Утесова, в ресторане «Метрополь» (в Москве) играл тот же А.Цфасман, в ресторане гостиницы «Европейская» (в Ленинграде) – Иосиф Вайнштейн. Конечно, для знатоков-эстетов Утесов – не джаз, Силантьев и Владимирцев – тем более. Но для простых людей – вполне. И уж вряд ли кто скажет, что биг-бэнд Иосифа Владимировича Вайнштейна – не джаз. В самом знаменитом джазе Ленинграда пятидесятых-шестидесятых играли Геннадий Гольштейн и Константин Носов, Олег Кувайцев (будущий руководитель ленинградского дикси-ленда) и Давид Голощекин.
Что касается ленинградского дикси-ленда, то слухи о нем доходили до окраинной Выборгской стороны, где Захар жил и учился. Но в его родном политехе был тогда популярен и играл на вечерах джаз-ансамбль Ореста Кандата. Орест Карлович играл на саксофоне, а пианистом был Анатолий Кальварский, впоследствии композитор и руководитель эстрадного оркестра Азербайджана.
У Николая Сванидзе, Льва Лурье и прочих описателей новой истории есть, видимо, сверхзадача: показать, как гнусна была эпоха их отцов. А на деле жизнь была разная. Народ вовсе не делился поровну на тех, кто сажал и тех, кто сидел. Были те, кто не сажал и не сидел. Жили и работали. Их было большинство. Растили детей, шутили. Рассказывали анекдоты. Анекдотов было много больше, чем сегодня.
Джаз, конечно, мелочь жизни, пример, не более того. Но раз уж вспомнился джаз, то, как вспоминается Горину, политику «разгибания саксофонов» не восприняли массы. И против этого не могли устоять никакие постановления партии и правительства. Джаз жил в массах. Одну из наиболее известных джазовых мелодий XX века написал американский еврей со смешным именем Шолом Секунда. Первое название песни – «Ба мир бист ду шейн» (в переводе с идиш – для меня ты красивая). Потом эту песню в обработке О.Кандата исполнял джаз Утесова под названием «Барон фон дер Пшик». Эту же мелодию со словами «В Кейптаунском порту, с грузом на борту «Жанетта» поправляла такелаж…» и «Старушка, не спеша, дорогу перешла, ее остановил милиционер» пели широкие массы трудящихся. Даже антисемиты ее распевали со словами «Сара, не спеша, дорогу перешла».
Захар голоса не имел и старался не петь в присутствии посторонних, но, как каждый студент того времени, слушал по враждебному «Голосу Америки» беседы Уиллиса Канновера о джазе. Как во всякой еврейской семье среднего достатка, в родительском доме было пианино «Красный Октябрь», был кошмар детства, именуемый обучением игре на фортепьяно в Доме пионеров Калининского района. Как и многие сверстники, «терзавшие расстроенный рояль» в детстве, играть он так и не научился. Но приходил в гости кузен Лева. Лева играл и «Серенаду птичьего острова», и «В настроении», и «Караван» Д.Эллингтона, и еще более популярный в те годы «Караван», автора которого Горин не помнил. Там были такие слова: «Шагай вперед мой караван, огни мерцают сквозь туман. Шагай без отдыха, без сна, туда, где ждет тебя весна. Родимый край, о, ласкай мои глаза, пускай течет по ресницам слеза…». Именно этот «Караван» имел в виду незабвенный стиляга Арнольд Кукеш, сказавший легендарную в те годы фразу: «Когда я слышу «Караван», я чувствую себя верблюдом». Арнольд Кукеш – герой студенческого обозрения «Весна в ЛЭТИ». Комсомольский вожак в том же обозрении при разборе персонального дела Арнольда Кукеша произнес не менее крылатую в те годы фразу: «От саксофона до ножа – один шаг».
Для Горина и многих его сверстников начало оттепели – не столько слово, сказанное И.Эренбургом, не только доклад Н.С.Хрущева на XX съезде, но и студенческий спектакль «Весна в ЛЭТИ». Премьера обозрения состоялась через два месяца после смерти И.В.Сталина (11 мая 1953 года) в Выборгском доме культуры. Захар, естественно, видел этот спектакль, правда не на премьере и не в Выборгском ДК на Ломанском переулке, а, кажется, в «Промке» на Кировском. Борис Гершт, Анатолий Флейтман, Александр Колкер, Ким Рыжов, Михаил Гиндин, Генрих Рябкин, Алла Прохорова, Людмила Пахоменко (хочется перечислить их всех) – эти ребята были на несколько лет старше (тридцать первого-тридцать третьего года рождения). Они и не подозревали, создавая этот спектакль, что станут учителями целого поколения, воспитают поколение питерских шестидесятников.
