Через час вернулся Карадок, грязный как черт; сзади ковыляла его совершенно выдохшаяся лошадь. Глядя на него, Николь поняла, что больше не испытывает неприязни к слуге Джоселина. Она распорядилась, чтобы его накормили и дали выпить. Только после этого она осмелилась задать роковой вопрос, ответ на который без труда читался на его лице, ибо Карадок был просто в отчаянии.

– Ты нашел его? – решилась спросить она, наконец.

– Нет, его я не нашел. Он все еще лежит там. Но я принес вам вот это, – с этими словами он вынул из кармана кольцо с печаткой, принадлежавшее Джоселину, и осторожно положил его на ее протянутую ладонь.

Она в изумлении смотрела на него:

– Что ты хочешь этим сказать? Он умер или попал в плен? То, что ты не нашел его тела, дает ли это нам какую-нибудь надежду?

Слуга был мрачен:

– Боюсь, что нет, мадам. Лорд Джоселин никогда бы не расстался с кольцом, будь он жив. Вы помните случай с сэром Эдмундом Верни?

– Главный королевский знаменосец? – Николь побледнела. – После Эджгилла было найдено его кольцо, но его тела так и не нашли. Ты это имеешь в виду?

– Да.

Незаданный вопрос повис в воздухе.

– Ты хочешь сказать, что Джоселина разрубили на куски? – наконец произнесла Николь.

– Я его не нашел, – повторил Карадок хриплым голосом.

– Значит, он жив. Если, конечно, его не похоронил кто-то другой.

– «Круглоголовые» уже похоронили всех своих покойников. На поле остались только роялисты.

– Хватит, – отрезала Николь, – замолчи, Карадок. Если я услышу еще хоть одно слово о мертвых, я не смогу остаться с теми, кто еще жив. Ты понимаешь меня?

Он кивнул и поцеловал ей руку:

– Вы – хорошая женщина, леди Аттвуд. И сильная. Сначала я подумал, что вы просто глупая красивая кукла, но теперь я увидел огонь, горящий у вас внутри. Теперь я не удивляюсь тому, что мой хозяин так любил вас.

Только сейчас, выслушав добрые слова Карадока и осознав, что даже он говорит о своем хозяине в прошедшем времени, Николь не выдержала и разрыдалась. Она впервые плакала по мертвому мужу, только по нему, и ей не было дела до страданий принца Руперта, и ни одна жертва этой ужасной войны ее больше не интересовала.

– Вы должны отдохнуть, – превозмогая душевную боль, произнес Карадок, – пойдемте, миледи.

Несмотря на то, что он был сам до смерти измучен, он подхватил легкое тело Арабеллы и, позвав служанок, отнес ее наверх и уложил в постель, где вокруг нее тут же засуетились женщины, успокаивая ее. Они тут же напоили ее снотворным, и Николь быстро уснула, благо в этом она в тот момент нуждалась больше всего.

Николь снова была на поле боя, сейчас там было пусто и тихо, только птицы пели над головой. Трупов не было, но вокруг было множество могил, аккуратных и поросших молодой травкой, которая всегда быстро вырастает на болотистой почве. Еще там был Уильям Добсон, его темный силуэт четко выделялся на фоне светлого неба, он стоял у холста и был полностью поглощен своей работой. Николь окликнула его по имени, он сорвал шляпу и помахал ей в знак приветствия.

– Что вы рисуете? – прокричала она.

– Идите и посмотрите! – прокричал он в ответ.

Она побежала к нему через поле, чувствуя себя совсем как Кэти из романа Бронте «Грозовой перевал». «Глупо, конечно», – сказала себе Николь, ведь она всегда считала, что главная героиня этого романа не только ужасно раздражительная, но и безобразно толстая.

– Это портрет, – сказал художник, когда она подошла к нему.

– Чей?

– Меня просили держать это в тайне, но вы застали меня врасплох, – ответил Добсон.

Тут он отошел, чтобы ей было удобнее смотреть. Это был Джоселин, он смотрел на нее с холста как живой. Она внимательно вглядывалась в его блестящие черные кудри, сияющие золотистые глаза, нежные чувственные губы.

– Неужели он действительно умер? – тихо спросила она.

Но Добсон, казалось, не расслышал, он рассеянно проговорил:

– А?

Вглядевшись в портрет внимательней, Николь увидела: как и она, Джоселин изображен на портрете с цветами в руках. Это были ландыши.

– Эти цветы имеют какое-нибудь значение? – спросила она Добсона.

– О, да! Они означают «возродившееся счастье».

– Слава Богу, – ответила Николь. – Значит, мне не нужно оплакивать его.

Художник ничего не ответил, продолжая молча трудиться над портретом, а она отошла, продолжив поиски своего мужа. Он действительно оказался рядом, появившись, как будто ниоткуда; он обнял ее, и она почувствовала тепло его рук и сладкую нежность его губ. С облегчением вздохнув, Николь крепко прижалась к нему и, счастливая, заснула в объятиях человека, который, она не сомневалась в этом, ее искренне любит.

Она проснулась и не могла отличить сон от реальности, потому что увидела, что в ее огромной кровати с пологом действительно находится мужчина. Она скорее почувствовала его присутствие, тепло его тела, запах его волос и, протянув руку, дотронулась до него. Ей так хотелось верить, что это не сон. Она сняла с себя ночную рубашку, чтобы быть обнаженной рядом с ним, чтобы всем телом чувствовать исходящую от него любовь.

Когда забрезжил рассвет, она снова вдруг неожиданно проснулась и, все еще находясь в дурмане, попыталась отличить сон от реальности. Она поняла, что рядом с ней в постели лежит Руперт, как будто для него это было вполне естественно – оказаться здесь. В тишине спящего дома, при свете лучей восходящего солнца, она внимательно вглядывалась в лицо этого человека, человека, который был сама история, а теперь лежал рядом с ней в качестве удивительного любовника.

На фоне белоснежной наволочки черные волосы сплелись в причудливую паутину, длинные черные ресницы слегка подрагивали во сне. Лицо его было бледно, наверное, сейчас он видел во сне всех своих погибших друзей и собак и, приветствуя их, беззвучно шевелил губами. Он показался Николь по-детски взволнованным и гораздо моложе своих двадцати четырех лет, и она впервые осознала и поразилась тому, что в руках этого нетерпеливого и чувствительного мальчишки находится сейчас судьба английской короны. Ведь именно он старался изо всех сил и сделал все возможное, чтобы спасти своего дядю Карла I и защитить его наследственные права. Она поцеловала его в лоб, стараясь не разбудить. Сердце ее вдруг затрепетало от гордости: ведь в качестве объекта своей пылкой любовной страсти он выбрал именно ее.