Первый эпизод с Сириусом, сразу замечу, весьма болезненный, случился как раз тогда, когда я получил долгожданный гонорар и находился в весьма приподнятом настроении.

Мне было чем гордиться – я, наконец, настолько освоил язык страны пребывания, что смог продать статью в специализированный журнал. Примите на веру, структуральная лингвистика не та область, где можно обойтись дословным переводом. Требуется не только ясно изложить свои мысли и показать новизну и суть всей работы, но и сделать это безукоризненными средствами. Французы вообще очень трепетно относятся к тому, как обращаются с их «великим и могучим», а уж о специалистах в языкознании и спорить не приходится.

«Я хотел бы поговорить с вами. Вы не должны пугаться. Если вы согласны, кивните головой, и я сразу же свяжусь с вами» – так было написано в записке, вложенной в томик Мопассана, который я таскал с собой для пополнения словарного запаса. Записка была написана по-русски.

Я посмотрел вокруг. В траве стрекотали кузнечики, синяя стрекоза пыталась сесть на мою удочку. Стожки клевера на той стороне пруда и виноградники щедро заливало полуденным солнцем – ни одной тени. Иногда из-за спины летний ветерок приносил звуки фортепьяно. Это дочка занималась на втором этаже. Никого…

Конечно, первым делом я подумал, что это тени криминального прошлого моего отца наконец догнали нас, вторглись в наш уютно выстроенный мирок. Все происходило из одного источника – и благодать и возмездие. Кивать, как было велено в записке, мне категорически не хотелось.

– Дмитрий, еще раз: не пугайтесь, – вдруг прозвучало в моей голове; я от неожиданности до крови прикусил язык. – Меня зовут Заслон. Это мое первое имя. Для удобства общения вы вправе выбрать любое другое.

Я встал, как мог аккуратно смотал удочки и пошел к дому. Уже не глядя по сторонам. По пути, сглатывая кровавую слюну, я обдумывал порядок действий. Помимо прочего, специалист по мозгам тоже появился в моем списке – следовало решить, может ли медицина вообще быть полезной в данном случае, и насколько глубоко это отразится на нашем финансовом состоянии. Но первым делом стоило пойти к нотариусу. Необходимо позаботиться о моей малышке и составить завещание. Пока никто не усомнился, что я нахожусь в здравом уме и твердой памяти.

– Вы испугались? М-м… Хорошо. Тогда я замолкаю. Если захотите позже продолжить разговор, просто скажите об этом.

Конечно, я не захотел. Но, учитывая историю с моей бедной матушкой… и некоторые свои собственные м-м… ощущения, отнесся к этому предельно серьезно. Переодевшись и захватив документы, я съездил в город. Там я провел несколько часов у одного из двух местных стряпчих, мэтра Дюпонтеля. Разговор я начал издалека, в пространной и отвлеченной беседе выясняя, как обстоят дела во французском правосудии в области имущественного права и его перехода третьим лицам. Оказалось, что заранее беспокоиться о таких вещах являлось совершенно нормальной практикой для здравомыслящего гражданина. Для обремененного хоть-каким-то более-менее значимым капиталом, – чуть ли не обязательным.

Исходя из этого, уже со спокойным сердцем, я попросил нотариуса подготовить, собственно, завещание, а также поинтересовался, кого бы месье Дюпонтель посоветовал в качестве опекуна, если бы сей субъект понадобился. Человека, несомненно, надежного, взвешенного, и с безупречной репутацией. Мэтр поставил указательный палец на свой выпуклый лоб и обещал подумать.

Так что с этой стороны дело было почти улажено.

На следующее утро мне даже казалось, что ничего особенного не произошло. Ну то есть я, по-видимому, заснул за удочками, южное солнце напекло мне голову, и приснился такой вот сон. Голос… Ну что здесь такого? А записку… – злосчастный томик Мопассана я больше не открывал и вообще засунул его на самую высокую полку.

Второй раз Сириус был осторожнее. Он учел, что клиент склонен к членовредительству. Голос прозвучал, когда я находился в каминной возле музыкального центра и надежно сидел на полу. Я как раз упорядочивал свою аудиоколлекцию.

«Интересно, – думал я, – каким образом Нопфлеру удается извлекать из своей гитары эту череду плавающих звуков, быстро входящих один в другой? – он всегда играет без медиатора».

Увлечение творчеством Марка Нопфлера и британской группы Dire Straits – единственное, что объединяло меня с отцом; с тех пор, как он предательски покинул нашу семью, ничего общего у нас с ним больше не осталось.

– Смею предположить, – прозвучало внутри моей черепной коробки, – особенность игры этого музыканта обусловлена тем, что он левша, но использует обычную, «праворучную» гитару и извлекает звуки в собственной манере, схожей с игрой на банджо.

Ладони мои вздрогнули, я наклонил голову набок и посмотрел через ячеистую стеклянную дверь, выходящую из каминной в сад. Дочка, раскидывая руки в стороны, плавала в бассейне. Красная резиновая шапочка, прикрывающая ее русые волосы, влажно блестела на солнце.

В руках у меня находилась магнитофонная кассета «BASF» на девяносто минут; скрепя зубы, я вернулся к тому, чем занимался, то есть продолжил снимать с нее защитную пленку. На меня навалилась тоска. Такая тоска охватывала меня всякий раз, если передо мной стояла непосильная задача. Как в тот день, когда Ингу сбила машина, и мне предстояло объяснять дочке, почему наша мама никогда не вернется с работы.

– Я должен принести свои извинения, – раздалось у меня в голове после некоторой паузы. – У меня раньше не было опыта общения с совершенно неподготовленным человеком. Вы, должно быть, решили, что у вас возникли проблемы психиатрического свойства – судя по вашим вчерашним действиям… Я могу убедительно доказать вам, что с вашим разумом все в порядке, – продолжал вещать голос. – Позвольте мне это продемонстрировать. Ведь вы хотите того же, не правда ли?

От кивка меня останавливало только сродни суеверному чувство, что стоит лишь поддаться, пойти за этим безумием, и обратного пути уже не будет. Я приму за данность голоса, потусторонний мир, и закончу свою жизнь, как мама – привязанным к больничной койке.

– Не отвечайте, Дмитрий. Просто слушайте. Я не порождение вашего больного воображения, не компиляция и не ловкий трюк. Я искусственный интеллект, созданный человеком, человечеством… благодаря развитию науки и эволюции целого созвездия связанных технологий, особая, сложная программа. Вам же известно понятие компьютеров, роботов?.. Не пытайтесь найти меня глазами, я не в этой комнате, и, в некотором смысле, – нигде. Сейчас я нахожусь только в вашем разуме. В материальном плане – я только голос. Давайте произведем некоторый лабораторный опыт, чтобы убедиться в вышесказанном. Хотя уже пример с Марком Нопфлером должен стать для вас поучительным. Вы ведь точно не знали, что он левша, а значит, ваш мозг не мог самостоятельно породить и мое пояснение. При случае, вы легко сможете проверить эту информацию. А сейчас давайте закрепим мои тезисы. Например, спросите меня вслух или сформулируйте вопрос мысленно о чем-нибудь, что лежит вне сферы вашей компетенции, но может быть быстро верифицировано.

– Па-ап! – раздался с порога голос Иришки. – С тобой все в порядке? Ты чего такой… взъерошенный?

Стоя в натекшей с купальника лужице, она вытирала полотенцем волосы, и смотрела на меня Ингиными серо-зелеными глазами.

– …Все нормально, доча. Просто я собираюсь в город и соображаю, что нам нужно прикупить из продуктов и по хозяйству. Тебе что-нибудь привезти?

«Какое мороженое предпочтет моя дочка?» – произнес я в голове. Я знал, что она любит ромовое с изюмом и почти всегда выбирает его.

«Это против правил, вторгаться и выуживать данные из чужого мысленного пространства, и главное, Дмитрий: если мы продолжим в данном направлении, это не пойдет вам на пользу в этическом плане, но один раз, в виде исключения, пожалуйста: она захочет со вкусом тирамису»

Вот именно этот нехитрый эксперимент меня убедил. Тогда я даже не знал, что это слово значит. Честно. Но Иришка заказала привезти именно его.