Я расслабил ненавистный мною галстук, поскольку батареи в школе топили сильно. Хоть окно открывай! Потоптавшись в коридоре, стало понятно, что разъяснительная работа затягивается, а у меня время ограничено. Процесс поиска работы надо запускать как можно быстрее.
Недолго думая, я принял решение зайти на более высокий уровень – к начальнику школы. Как минимум выслушает, а дальше выхода из кабинета Гурцевич не пошлёт однозначно.
Постучавшись и дождавшись ответа, я приоткрыл дверь.
Если не знать, чей это кабинет, то можно предположить, что здесь хозяин кто-нибудь из советских министров. На полу лежал большой ковёр с затейливым орнаментом. Повсюду фотографии, модели самолётов. На самом видном месте за спиной Гуревича висел портрет Андропова. История в этом плане изменений не претерпела. После смерти Леонида Ильича, пост генерального секретаря ЦК КПСС занял Юрий Владимирович.
Во всю стену были сделаны лакированные шкафы, полки и стеллажи. У меня даже предположение появилось, что за одной из дверей этого огромного сплошного шкафа есть потайной ход в ещё одно помещение.
– Вячеслав Сергеевич, разрешите войти? – заглянул я в кабинет к начальнику.
Гурцевич, сидевший за столом, сдвинул очки и молча кивнул. Закрыв дверь, я быстрым шагом подошёл к столу.
– Доброе утро, Вячеслав… – начал говорить я, но Гурцевич показал на мой галстук. – Понял.
Я быстро привёл свой внешний вид в порядок.
– Вот теперь, доброе утро! – сказал Гурцевич, отложил ручку и привстал со стула, чтобы поздороваться со мной. – Присаживайся и рассказывай.
– Вячеслав Сергеевич, у меня…
– Не с того начинаешь. Как здоровье? Как семья? – спокойным тоном спросил начальник школы, откладывая ручку в сторону.
Какие-то вопросы интересные у Гурцевича. Тянет время, а потом на занятия отправит?
– Со здоровьем всё хорошо. В семье всё ладится.
– Проблемы в учёбе? Что-то хочешь инновационное предложить? – продолжил допрос Вячеслав Сергеевич.
Такое ощущение, что это он меня вызвал к себе и допрашивает.
– Проблем нет. Изобретений тоже.
– Ну вот и хорошо, – сказал Гурцевич, взял ручку и вновь погрузился в документы. – Тогда я тебя больше не задерживаю.
Ну уж нет! Я же не для опроса сюда пришёл.
– Вячеслав Сергеевич, я к вам с просьбой пришёл.
– Родин, все просьбы, отпрашивания, болезни собак, кошечек и мытьё аквариумов в своё личное время. Ты уже четвёртый за сегодня, кто приходит и говорит о просьбах. Если у тебя всё хорошо, и ты мне ничего…
– Тогда у меня не всё хорошо, Вячеслав Сергеевич, – рискнул я перебить начальника, пока тот окончательно меня не убаюкал.
Гурцевич опять сдвинул очки и во второй раз отложил ручку.
– Поехали опять по списку. Как здоровье? Как семья? – спросил Вячеслав Сергеевич, немного повысив тон голоса.
– Со здоровьем всё хорошо. В семье есть проблемы.
– Это другое дело. А то сегодня у меня уже были и собаководы, и аквариумисты. Гуторь, а я послушаю, – сказал Гурцевич.
Интересный глагол он употребил, вместо слова «говорить». Характерен для определённых областей нашей страны.
Объяснение заняло не больше минуты. Надо было с порога изложить суть причины прихода, пока Вячеслав Сергеевич не начал опрашивать меня.
– И что от меня нужно? – спросил Гурцевич. – Я не кадровик и не начальник нашего института.
– Это мне известно. Зато у вас есть телефон, – кивнул я на большой аппарат серого цвета с множеством кнопок для прямого вызова.
– Ты про городской? – улыбнулся Гурцевич, указав на жёлтый телефон с дисковым наборником.
– Сомневаюсь, что в городе стоит искать нужного человека для решения этого вопроса, – ответил я.
– Верно. Иди на занятия, а перед обедом зайдёшь ко мне. Воспользуемся нашим «пролетарским» происхождением, – сказал Гурцевич и я направился к выходу. – Кстати, сейчас у тебя случайно не Глеб Артакович занятие будет вести?
Лучше бы не напоминал Гурцевич о самом суровом преподавателе в школе. Про него ходили легенды и не всегда хорошие. Был даже слух, что когда он был лётчиком-инструктором в Борисоглебской лётной школе, он лично Чкалова от полётов отстранял.
– Конечно. Профессор Адмиралов, собственной персоны.
Даже Гурцевич слегка вздрогнул от его фамилии.
– Тогда быстрее, а то старик не любит, когда опаздывают, – сказал Вячеслав Сергеевич и я вышел из кабинета.
Стоит сказать, что весь процесс обучения в школе испытателей мало чем отличается от военного училища. Сначала ударная доза теории, разбавляемая тренажной подготовкой и периодическими лётными сменами. Через пару месяцев лекции должны будут закончиться, и мы будем летать ещё чаще.
Забежав в учебный кабинет, я с радостью заметил, что Адмиралова пока ещё нет. Обычно он приходит секунда в секунду с началом занятий. Если у кого-то «хватило наглости» опоздать, то ему лучше вообще не приходить. Моральное уничтожение путём вызова к доске обеспечено.
– Серый, я погибаю, – прошептал мне Швабрин, вешая на спинку стула свою серый пиджак.
Внешне ни по нему, ни по Боре Чумакову нельзя сказать, что выходные они провели весело. Видимо, как опытные воины, они закончили употреблять вечером, а не под утро.
– А кто вам виноват, что вы меры не знаете? – спросил я.
– Да ты бы знал, какую рыбу с Дальнего Востока нам передали вчера! Мы её запекли, картошечки нажарили, лучок замариновали… – вспоминал вчерашний день Ваня, а у меня в этот момент в животе заурчало.
Утром торопился и ничего не съел, хотя Вера предлагала и даже приготовила мои любимые сырники.
– Вкуснотища, Серый, – добавил Боря, сощурившись от головной боли.
– Еда едой, а вот запивали вы чем? – спросил я.
Мои товарищи переглянулись и поняли, что поддержки в моём лице им не найти.
– Родин, мог бы хоть немного посочувствовать. Как ты его воспитывал в училище, Вань? – тяжело улыбнулся Чумаков.
– Он сам так воспитан, Борь, – похлопал меня по плечу Швабрин.
Весь разговор был слышен остальным слушателям. И если всем было не до воскресного дня Швабрина и Чумакова, то Морозов не мог пройти мимо этого. Он в прямом смысле, прошёл рядом с нами и сел позади меня.
– Удивляюсь тебе, Швабрин. Как ты курсантов учил? – спросил Николай, расправив свои квадратные плечи.
– Прекрасно, Колясик. Но ты бы у меня самый любимый курсант бы был, – посмеялся Ваня.
– Это почему?
– Ты крепкий, – ответил я. – А в Белогорске на аэродроме такие нужны. Там постоянная проблема с выгребными ямами под туалет.
Рядом сидящие ребята негромко посмеялись. А Швабрин с Чумаковым не смогли этого сделать. Головная боль не давала им смеяться.
Морозов скривил лицо и недовольно хмыкнул.
– Не обижайся, Коль. Ты же вечно пытаешься выпендриться и нас задеть. Мы тебе и отвечаем. Давай уже жить дружно? – спросил я и протянул ему руку.
Николай «ответил» тем, что картинно уткнулся в конспекты. Не получается у нас с ним сосуществовать.
– Всем доброе утречко! – медленно зашёл в кабинет Глеб Артакович.
Трудно сказать, сколько ему лет, раз он начинал летать ещё в годы Гражданской войны. Выглядел он неплохо. Пускай на голове сильная проплешина среди немногочисленных седых волос, а лицо и руки покрыты морщинами, но голос у него ровный, движения быстрые, а ум светлый. Для преподавателя по «Динамике полёта» большего и не надо.
Даже будучи уже гражданским человеком, не перестаю удивляться, как некоторые преподаватели держат марку в общении со взрослыми обучаемыми. Ведь любой из нас мог бы послать Глеба Артаковича, но ему удаётся держать всю аудиторию в напряжении.
– Так, сизые вы мои голуби, проверил ваши работы и, как всегда, всем поставил «неудовлетворительно», – сказал Адмиралов и хлопнул по столу рукой.
В кабинете никакого гула негодования по этому поводу, поскольку это стандартная оценка у Глеба Артаковича. За всё время только мне удалось получить пару троек. Про них я узнал при личной беседе с Адмираловым.
