– Да, – уже не так уверенно ответил Герман.

– Включая «Предел уязвимости»? – уточнил ведущий.

Заподозрив подвох, Герман взглянул на него исподлобья.

– Ну, да…

– Так вы же за него уже получили гонорар, – улыбнулся Влад Бессмертный.

В зале раздался громкий смех.

– Что вы меня путаете! – воскликнул Герман, и его лицо пошло пятнами.

– Еще вопрос, – контрольно добил Влад. – Можно ответить коротко – да или нет. Эма Майн высоко оценивала «Предел уязвимости» в моменте его создания, когда вы с ней делились прописанными сюжетами?

В виду повышенной самоуверенности Герман не замечал расставленных ловушек, моментально в них проваливаясь.

– Я делился, но она никак не оценивала, просто слушала, запоминала, наверное, чтобы потом использовать…

По выражению его лица было очевидно всем присутствующим в зале – Герман Василевский лжет. Он злобно озирался по сторонам, нервно барабанил трубкой по деревянному подлокотнику дивана и не мог сообразить, как выгоднее себя вести. Перед шоу Герман обсуждал с Викторией Воронец различные варианты развития событий и даже приготовил список советов для Эмы – рекомендаций по романам, на которые он великодушно решил не претендовать. Но все пошло не по плану. Не в силах унять тревожную суету рук и ног, он достал записную книжку и принялся по пунктам озвучивать домашние заготовки. В зале захихикали.

Эма наблюдала, как Герман изо всех сил пытается предстать перед публикой высокомерным интеллектуалом, этаким английским снобом, вынужденным присутствовать на плебейском собрании. Многие годы он неустанно возвеличивал себя как автора мирового бестселлера, пытаясь и сейчас подтвердить этот статус, не понимая, что каждым словом обнажает духовное нищебродство.

Эма встретилась с ним взглядом и вдруг поняла, как должна поступить. Волнение начало стремительно отступать. Сжатые ладони расслабились и напряжение исчезло. Она почувствовала, как ее страх перетекает на соседний диван, наполняя уязвимостью Германа.

Эма вспомнила, как доктор Серебряков рассказывал о повадках и сути «германов». «Они выглядят участливыми, образованными и даже остроумными. Но до определенного момента – пока не вспомнят о том, что при всей своей внешней приглядности не стоят и цента даже в собственных глазах. И тогда им становится страшно. Они начинают срочно доказывать миру: все остальные – не лучше, не талантливее, не умнее. Общаться с «германами», как вальсировать у большой кучи навоза. Одно неловкое движение и ты вляпался, ты в дерьме с головы до ног, и все, что тебе остается – либо молча обтекать, либо вступать в конфронтацию. Если нет сил или возможности убрать такого «германа» из жизни, вовремя уйти и забыть, как случайное недоразумение, то отмывать это дерьмо придется долго, мучительно и, главное – постоянно».

Эма поняла, что они получают наслаждение лишь, когда удаётся потешить свое истрепанное эго через принижение собеседника, обесценивание его трудов, идей, планов, критику его достижений. А потом, если удастся, вполне можно украсть то, что недавно раскритиковал, выдать за свое, убедив мир в том, что все это создал ты. Ведь ты достоин, образован, участлив и даже весьма остроумен.

Но «германы» не опасны, если их не воспринимать всерьез, потому что за их душами кроется пустота. А пустотой, как известно, победить невозможно.

И сейчас, столкнувшись с Германом взглядом, Эма увидела эту пустоту во всей ее незатейливости и поняла – тема закрыта навсегда. Зажав пальцами микрофон, она склонила голову к уху Алешкина и тихо произнесла несколько фраз.

– Представление окончено, господа! – Хлопнув себя ладонями по коленям, произнес адвокат.

С улыбкой победителя он решительно поднялся с места и озвучил желание клиентки:

– Никаких мирных переговоров не будет! Мы подаем иск против Германа Васильевского. Иск о краже авторских прав на произведение «Предел уязвимости», а также на все реплики романа, все экранизации и другие варианты его незаконного использования.

Эма тоже поднялась с дивана и пошла к выходу.

– Стой! – раздался за ее спиной голос Германа.

Он направлялся в ее сторону так стремительно, что охранник, привыкший к нестандартным ситуациям, едва успел кинуться наперерез.

– Убери свои руки, – кричал ему Герман, срывая петличку. – Эма, подожди!

Она остановилась, повернувшись к нему вполоборота.

– Что ты собираешься делать? – тяжело дыша, спросил ее Герман.

Она смотрела на него равнодушно, не испытывая ни злобы, ни жалости. Поняв, что Эма не уступит, Герман был готов умолять.

– Эма, скажи хоть что-нибудь, – едва слышно произнес он, заискивающе глядя ей в глаза.

– Прежде чем встать на тонкий лед, убедись, что не провалишься, – посоветовала Эма негромко, но в тишине замершего зала ее голос прозвучал отчетливо.

Еще секунда, приглашенные гости поднялись с мест и начали аплодировать.

***

Настоящее время.

Для вечера пятницы в спортивном баре «Beerлога» было немноголюдно. В этот день не было значимых спортивных мероприятий и большая плазма крутила рекламу и старые интервью со знаменитостями. У входа, разглядывая прохожих, курили двое молодых мужчин в одинаковых толстовках. Бросив сигареты, они перешли под козырек, укрывшись от дождя, который бодро забарабанил по асфальту.

Иван и Егор сидели у окна с боковым видом на вход. На широком подоконнике ближе к Егору стояла клетка с искусственным попугаем. Фомин постучал по решетке пальцем и произнес:

– Клиент скорее мертв, чем жив.

Официантка в белой футболке и длинном черном фартуке, за которым пряталась плиссированная юбка мини, поставила на стол орешки. Приняв заказ, она медленно развернулась, дав возможность насладиться контрастом между пуританским лицевым видом и легкомысленным со спины. Но слишком занятые своими мыслями, мужчины не заметили посыла.

Фомин снова постучал фалангой пальца по клетке с попугаем.

– Вань, а как тебе жена сообщила, что уходит? – неожиданно спросил он.

Перспектива воспоминаний о начинающей заживать ране не сильно обрадовала Ивана, но он рассказал, вкратце, без подробностей.

– Прислала отказ от ребенка почтой? – удивился Егор.

Иван кивнул. Официантка принесла поднос, профессионально перенесла на стол его содержимое – две толстостенных кружки пенного, тонкий хрустящий хлеб в плетеной корзинке и, сообщив, что жареный сыр будет скоро готов, плавно удалилась.

– У тебя все нормально? – спросил Иван.

– Нет, – признался Егор, сделав глоток.

Иван тоже выпил и, кинув в рот орешек, произнес:

– Если сегодня попросить меня назвать хотя бы одну причину для женитьбы, я бы только одну и назвал – ребенок. Когда есть ребенок, а вокруг полно женщин – зачем останавливаться на одной. В любом союзе есть шанс быть обманутым. А когда союза нет – обмануть невозможно, потому что свободные отношения редко представляют ценность, иначе они гарантированно перешли бы в другой статус.

– Вань, сколько помню, ты всегда был востребован у баб. Такой голубоглазый мент-интеллектуал, – улыбнулся Егор. – Если честно, я был сильно удивлен, когда ты сорвался из-за этой Илоны в Питер. Тебе словно башку снесло.

– Так и есть, снесло, – согласился Иван. – Другие добивались, заглядывали в глаза и постоянно о чем-то просили. Илона ничего не просила, но ее хотелось защищать и делать для нее абсолютно все.

– Защищать от кого? – усмехнулся Егор.

– От всего, – ответил Иван.

– Вот так мы и проваливаемся в них добровольно, – усмехнувшись, произнес Фомин. – Но, знаешь, спроси меня – постелил бы я себе ту же постель, как говаривала моя тетушка Николина, я бы ответил – да.

Он снова сделал глоток, закусил орешком и спросил:

– А ты помнишь, в какой момент все пошло не так?

– Нет. Илона хорошая актриса. Я ничего не замечал.

– Хреново было потом?

Иван кивнул.

– А сейчас?

– Жить буду. Но если бы остался в Питере – не факт. Неизвестно, чем бы все закончилось. Ты же знаешь, я с крепким алкоголем исключительно на вы. А это был серьезный шанс спиться.