– Пойдем, Робин.

Оглядываясь назад и недовольно ворча, пес нехотя пошел за хозяйкой. Вдруг Эма услышала скрип задвижки в калитке, ведущей к пляжу. Поводок ослаб в ее руке и Робин, вырвавшись, кинулся вперед. Добежав до калитки, он начал бросаться на нее с неистовым лаем.

– Робин, ко мне!

Пес замер на мгновение.

– Иди ко мне! – повторила Эма.

Недовольно фыркнув, Робин вернулся назад, по пути несколько раз останавливаясь и бросая недовольные взгляды назад. Поводок тянулся за ним алой лентой. Подойдя к хозяйке, он послушно сел рядом. Эма крепко накрутила поводок на руку и пошла по каменной дорожке к калитке.

На реку сплошным серым полотном опустился густой туман.

– Кто здесь? – еще раз громко произнесла Эма.

В тишине прозвучало только грозное рычание Робина. Еще секунда и он снова разразился громким лаем. Эма подергала засов. Кованый попугай на задвижке находился в положении «Закрыто». Она приподнялась на цыпочки и осмотрела ступеньки, ведущие к пляжу.

– Нет здесь никого, Робин. Показалось.

Она отстегнула поводок, и Робин, напоследок обнюхав забор, посеменил за хозяйкой. Проходя под окнами спальни Олега, Эма увидела темный комочек, лежащий у фасада, на отмостке. Приглядевшись, Эма поняла, что это мертвый голубь.

«Лидия Ивановна скажет – не к добру», – подумала Эма.

Вернувшись в дом, она повернула ключ на несколько оборотов и прислушалась, приложив ухо к дверному полотну. Робин, поставив лапы на низкий подоконник, смотрел в узкий оконный проем рядом с дверью. Наверху тихо мяукнула Матильда.

Пес оттолкнулся от подоконника, издал несколько недовольных звуков и лег на коврик у двери. Часы в гостиной пробили пять раз.

«Похоже, уснуть уже не получится», – подумала Эма.

Пройдя в кухню, она села за стол и задумчиво покрутила в руках термос. Налив в бокал травяной отвар Эма, морщась, выпила половину и, опустив пультом тяжелые шторы, легла на диван, укуталась шалью и задремала. Робин остался лежать у двери, а Матильда, спустившись вниз, устроилась в ногах хозяйки.

Через час позвонила Яна. Эма с трудом открыла глаза, чувствуя, как заплыли веки.

– Разбудила? – извиняющимся тоном спросила Яна.

– Я почти не спала. Робин не давал. Ему все чудилось, что кто-то хочет пробраться на участок.

– А кто-то хотел?

– Если и хотел, то передумал. Робин такой лай поднял на всю округу.

Эма услышала, как Яна вздохнула.

– Ты знаешь, в городе видимость почти нулевая, – сказала она. – Сплошной туман.

– Это от резкого охлаждения воздуха после необычной для осени теплой погоды, – сонно прокомментировала Эма. – Не знаю, зачем в моей голове живет эта информация.

– Слушай, одна мысль мне не дает покоя. Ты не думаешь, что к исчезновению Олега может быть причастен он?

– Кто? – не поняла Эма.

– Герман.

– Да зачем ему?

– А ты вспомни, как агрессивно он и его юристка вели себя на ток-шоу. И потом, ты отсудила права на «Предел уязвимости», лишив его всего. Это полное поражение. А что делает человек, загнанный в угол? – и, не дождавшись ответа, добавила. – Мстит. Чем не мотив?

Эма почувствовала, как затылок стягивает тупая боль.

– Ян, прости, но мне сейчас вообще не хочется вспоминать Германа. Если ты не против, я попробую еще подремать.

– Я не против, – сухо ответила Яна, решив больше не навязываться.

Эма бросила телефон на пол и закрыла глаза, чувствуя, как веки наливаются свинцовой тяжестью.

«Вспомни, как агрессивно он и его юристка вели себя на ток-шоу», – стучали в голове слова Яны. Эма начала считать вслух, пытаясь оттолкнуть неприятные мысли, но в мерцающей дреме все навязчивее проявлялось лицо Германа Василевского и его неприятный удушающий запах.

***

Двумя годами ранее.

В просторной гримерке надежно прижились запахи кофе, дешевого лака для волос и чего-то неуловимого, характерного только для Останкино. В углу неловко пристроилась маленькая искусственная ель с редкими ветками и хаотично висящими на них дешевыми пластиковыми игрушками.

Из крашеной в белый цвет плетеной корзины, стоящей на гримерном столике, бодро торчала бутылка крымского шампанского с привязанным к горлышку шоколадным зайцем.

Визажист – молодая девушка с руками, плотно закатанными тату – поправила бумажную салфетку на груди Эмы, нанесла финальные мазки тенями и придирчивым взглядом оценила результат своей работы.

– Вы не могли бы нас оставить? – обратилась к ней Эма, взглянув через отражение в зеркале.

– Окей, – недовольно кивнула гример, стягивая перчатки. – Только постарайтесь не касаться лица.

Как только визажист закрыла за собой дверь, Эма развернулась на крутящемся стуле к Глебу и Яне. Они сидели напротив, на узком бежевом диване и пили кофе из одноразовых бумажных стаканчиков.

– Я хочу уйти, – категорично заявила Эма. – Жалею, что поддалась на ваши уговоры. Все это точно не для меня.

Глеб поставил стаканчик на стол и задумчиво потер ладони.

– Я тебя прекрасно понимаю, – начал он, – и догадываюсь, что сейчас творится в твоей душе. Но, к сожалению, принять участие в этом балагане надо. Мы все будем рядом. И знаешь, на кону честь не только твоя, но и издательства.

Эма спустилась с высокого стула и бросила салфетку на столик.

– Что за чушь, Глеб! Какая честь? Ты что не веришь, что эту книгу написала я?

– Конечно, верю. Но ты знаешь, что по ней уже снят фильм. Он до сих пор в прокате на федеральном канале. Будет сложный судебный процесс, и если есть хотя бы один шанс решить проблему мирным путем – это сделать надо.

– Решить проблему мирным путем без прямого эфира никак нельзя? – с нарастающим раздражением произнесла Эма.

Яна отложила смартфон и, взглянув на Глеба, поправила очки в толстой черной оправе. Открыв портфель, она вытянула из него файл и протянула Эме.

– Смотри, сколько стоит участие публичных лиц в подобном шоу.

Эма взглянула на цифры.

– Видимо, я недостаточно публична, – усмехнулась она.

– Как раз ты – более чем. И хватило бы одного намека на гонорар, чтобы они тут же согласились. Ты сэкономила каналу много денег. Зато оплату за участие в этом балагане, как выразился Глеб Анатольевич, наверняка получил Герман Василевский. Думаю, в этом и есть главный смысл его участия.

– И тут погрел руки, – прокомментировал Глеб.

– Прайс для главных героев за участие в подобного рода сенсационных шоу – от миллиона и выше, – продолжала Яна. – А за общение тет-а-тет ему никто не заплатит.

– Мерзейший тип, – скривился Глеб.

Эма взглянула на салфетку, лежащую на столике.

«Не выбрасывай салфетку, она же почти чистая. Мы должны экономить», – вспомнила Эма бесконечное занудство патологически жадного Германа.

– Я все понимаю, – произнесла Эма. – Честь издательства и все такое. Но у нас есть экспертиза. Я – признанный автор своих книг. А Герман больше не написал ни одной. Разве этого недостаточно и так необходимо выносить эту историю на потеху публике?

– Я тебя прекрасно понимаю, – повторил Глеб. – Но экспертиза, которая подтвердила твое авторство, должна была быть изначально назначена судом. Мы ее сделали для себя. И если до суда дело дойдет, то надо будет провести ее заново и по всем правилам. И повторю – продюсерская группа приобрела права на создание фильма, он идет на федеральном канале – машина работает. Тебе ли не знать эту кухню. Доказать, что они купили краденое, будет не просто. И если сейчас, на этом шоу, можно будет как-то урегулировать ситуацию…

– Как, Глеб? – перебила его Эма. – Как ты представляешь урегулирование этой ситуации?

Он сделал несколько глотков кофе, аккуратно сложил салфетку в треугольник и промокнул ей губы.

– К примеру, если он признает, что взял за основу твою рукопись.

– Что? Ты себя слышишь? За основу чего? Рукопись и изданная книга – почти слово в слово. Изменены лишь имена.