Сразу после прихода к власти большевиков Ленина возник резонный вопрос: что делать? Большая часть элиты не приняла большевиков, Викжель — крупнейший на тот момент профсоюз — объявил забастовку, как и чиновники. Большевики были вынуждены расставлять кадры по принципу: ты вроде кассой когда-то заведовал? Ну, вот, возглавишь госбанк. При этом, рабочие, пользуясь массовыми локаутами и саботажем начали брать предприятия в свои руки — и вот тут развилка то и возникла. Можно было либо признать это, признать профсоюзы и начать взаимодействовать с ними на равных. Или — попытаться подмять все под себя, начать прямое администрирование. Ленин предпочел второе. Как он сказал: если вы полагаете, что социализм это когда работники банка забирают банк, а работники завода — завод — то тогда и начинать не стоило. Ленин за свою жизнь несколько раз менял свои взгляды на экономику — и в данный момент у него в голове сидел опыт военной экономики Германии 1916 года, который позволил блокированной Германии не только продержаться — но и провоевать два года. Ленин полагал, что полностью контролируемая и развиваемая на основе передового научного знания экономика — без сомнения обгонит «хаотическую» капиталистическую экономику с ее кризисами — что и требовалось доказать. Тем более, что как раз к этому двигалась экономика царской России — с ее КЕПС[35], ОСОТОПом и разработанном при Николае II плане ГОЭЛРО. Тут кстати еще сыграла свою роль забастовка — Ленин не привык ни с кем договариваться, он пер тараном, и забастовки укрепили его в мысли, что договариваясь — проиграешь. ВЧК — была организована прежде всего для борьбы с саботажем и преступлениями по должности (коррупцией), политической полицией она стала потом.
С конца 1920 года в стране развивается дискуссия о профсоюзах — из которой потом «выплывут» правая и левая оппозиции. Вопрос был принципиальный на самом деле — либо народ, рабочий класс, объединенный в профсоюзы, действительно контролирует предприятия и экономику (крайним вариантом этой позиции была высказанная Шляпниковым мысль, что ВЦСПС должны со временем заменить Совнарком). С другой стороны — Лев Троцкий, будучи два года наркомвоенмором — превратился в явного и ярого сторонника милитаризации всех сторон жизни в стране, включая народное хозяйство. Что интересно, Ленин первоначально встал на сторону профсоюзников (Томского), а потом на Десятом съезде попытался закрыть дискуссию вовсе, объявив ее навязанной и непозволительной роскошью. Ленин, умный человек, явно разрывался между двумя позициями. С одной стороны он понимал Троцкого, которому нужны снаряды «хоть как» и который не мог позволить, чтобы рабочие сами решали что выпускать — в нищей и голодной стране это будут явно не снаряды. С другой стороны, он видел: страну сотрясают забастовки рабочих и крестьянские восстания, они не утихают. Восстал Кронштадт, причем первоначально посланные на подавление части перешли на сторону восставших. Только чудом (объявлением НЭПа) удалось не допустить соединения восставших матросов с недовольными рабочими Петрограда. Есть легенда, что Ленин приехал на бастующий завод в Москве, попросил слова и спросил рабочих — вы что, возвращения царской власти хотите? Наступила тишина, а потом кто-то крикнул: а хоть бы и так, лишь бы кормили! Ленина это морально сломило, он понял: все, приплыли.
И Ленин объявил НЭП, но не отказался от идеи централизованного развития экономики, «хозяйствования», просто допустил куда большую долю частного сектора. Но изначальный, тянущийся с 1917 года конфликт: кто собственник экономических активов: рабочие и крестьяне, объединенные в профсоюзы и иные формы, или партия и государство — он так и не был решен в марксистском смысле. Пропаганда говорила, что собственником «всего» является человек — но по факту человек не был собственником даже того жилья, в котором он жил. Собственник «всего» — значит ничего, и эта ложь постоянно была на виду и подрывала легитимность советского государства, как и любая кстати ложь.
Сталин, придя к власти, не мог придумать и предложить ничего своего — но он был верным продолжателем и довел ситуацию до абсурда, начав форсированную индустриализацию с опорой на оборонку и «колхозизацию», то есть принудительное обобществление крестьянской собственности в интересах государства. Народ ответил саботажем, забоем скота, «волынками» — все тридцатые годы всё Политбюро только и занималось, что заставляло людей работать на страну как на самих себя.
Но заставить эту систему работать «саму по себе», без ударных доз насилия и постоянных выездов на место «чрезвычайных комиссаров» было невозможно. Потому после Сталина — попытки внедрить экономическую заинтересованность сводились к тому, что людям платили все больше, а работали они по факту все меньше. Люди проявляли чудеса работоспособности и инициативы только когда работали на себя. Пахали собственный огород, выращивали невиданный урожай роз или помидоров в теплице, писали кому-то диссертацию за деньги, строили коровники, добывали дефицит. Во всех же остальных случаях... лошадь стоит посреди борозды. Ей до звезды — а мне тем более до звезды.
Потом пришел Горбачев, который всего то лишь «возобновил» дискуссию о профсоюзах в том смысле что «повернул дело» на позиции Томского и Бухарина и попытался сделать рабочих реальными собственниками своих предприятий. И вот тут то вот все и выяснилось. И что рабочие думают о стране, о строе, о советской власти. И как они себя ведут как собственники.
Один из главных, если не главнейший вывод перестройки: рабочие на семидесятый год советской власти не считали ее своей, не считали себя реальными хозяевами своей страны и не считали нужным ее защищать и сохранять. Хозяева — ведут себя совсем иначе. Позиция рабочих при Горбачеве — полностью объяснима, если рассматривать ситуацию с точки зрения госкапитализма. Рабочие, как только это стало возможно — потребовали улучшения своих условий. Только и всего.
И сейчас, после всего что произошло и перед лицом того что происходит сейчас, самое время для того чтобы задать некоторые вопросы. Например — а был ли мальчик (марксизм)? А если нет — то что это было. И можно ли считать марксизм скомпрометированным, если на самом деле в СССР его не было.
11 октября 1986 года.
РСФСР, Брежнев
Снова за окнами белый день,
День вызывает меня на бой.
Я чувствую, закрывая глаза,
Весь мир идет на меня войной! В. Цой
Каждое время рождает не только своих героев — оно рождает свой сленг и свои слова, не совсем понятные тем кто в то время не жил. Восьмидесятые были довольно богаты на такие вот слова из новояза, одно из таких слов — нейтральное, но вызывающее у понимающих людей настороженность и страх слово «события». События там то — это значит, мятеж, бунт, массовая драка, даже больше. Просто драку событиями не назовут. Должно быть нечто большее.
Массовые беспорядки в СССР были всегда, просто о них молчали. В шестидесятые годы были, например события в Новочеркасске — это когда повысили цены, а заодно на местном тепловозостроительном подняли нормы выработки. События в Тбилиси — началось (зловещее и знаковое начало) из-за обсуждения новой конституции Грузинской ССР, и места русского языка в жизни Грузии, а закончилось страшными беспорядками, в которых участвовали молодые грузины, оскорбленные антисталинской кампанией[36]. В Грозном были беспорядки из-за того что русского парня зарезала чеченская молодежь. В брежневские времена несколько лет беспорядков почти не было, но потом они вернулись, причем с другим подтекстом. Теперь причину беспорядков установить было намного сложнее, часть — начиналась просто из-за хулиганства, часть — из-за неявного, но уже выходящего на свет национализма. К этому ко всему примешивался банальный вандализм — не было, например разумного объяснения битым лампочкам в подъезде или тем, что во всех телефонах — автоматах были оборваны трубки. Говорили что это были уголовники, специально для того чтобы нельзя было быстро вызвать милицию... но на деле объяснение было проще. Били и воровали лампочки в подъездах те, кто не занимался при свете керосинки, а то и лучины. А трубки срывали те, кому не надо было бежать за врачом для матери или отца несколько километров зимой через лес. Кому все с детства родители в клюв запихивали — тот так и вырастал, ничего не ценящим оглоедом. Который вандальствовал просто от скуки и никчемности.
