— Ты фанат Фризов?

— Мне нравился мультик, но я ненавидел то, каким громким он был. Но я читал книги.

— Вау. Теперь, когда ты напомнил, мисс Фризл действительно орёт практически все свои реплики.

Я пожимаю плечами.

— Она полна энтузиазма. Тебе нравилось?

— Я её обожала, — Руни возвращается к картошке, сосредоточенно высунув язык и стараясь следовать моему примеру. Это невыносимо мило. — Она стала для меня первым примером женщины в науке, и она показала, что восхищаться этим нормально, понимаешь? У меня такое чувство, что она любила науку по тем же причинам, что и я.

— И что это за причины? — я наблюдаю, как она нарезает следующую картофелину, на сей раз более уверенно.

— Благодаря науке, мир обретает смысл, и это делает его таким прекрасным, бескрайним и полным потенциала. С наукой моё любопытство всегда может получить ответы, каждая великолепная вещь, что я увидела или узнала, может быть объяснена, и именно это казалось мне изумительным. Да и до сих пор кажется.

Её волосы вечно соскальзывают на её лицо, пока она нарезает картофель. Я встаю позади неё и приглаживаю пряди.

— Можно?

Она слегка оглядывается через плечо

— Что?

— Собрать твои волосы.

Она робко улыбается мне.

— Окей?

Руни высокая, но я выше её где-то на 15 см — достаточно, чтобы под удобным углом отделить верхнюю часть её волос, начиная с макушки.

— Ты можешь резать дальше, — говорю я ей. — Я не буду резко дёргать. Твои пальцы в безопасности.

Она медленно поднимает нож, затем возвращается к картошке. Я заплетаю верхнюю часть её волос, запуская пальцы в этот светлый шёлк и добавляя пряди то права, то слева.

— Итак, мисс Фризл, — говорю я, смотря на свои руки. — Есть любимые реплики?

— Хмм, — она промокает лоб, затем продолжает резать. — Ну, есть всем известная классика, и это наверняка моё любимое: «Не упускайте шансы, делайте ошибки и не бойтесь запачкаться!». И ещё одна, хотя моим родителям явно не понравилось, что я сделала это своим девизом: «Если продолжишь задавать вопросы, то продолжишь получать ответы».

Вплетая ещё одну прядь, я подтягиваю косу потуже.

— Ты говоришь как Скайлер.

— Она немного напоминает мне меня саму, — говорит Руни. — Но она умнее. Я достаточно умна, но по большей части мне приходилось зубрить изо всех сил. А по Скай видно, что всё в её мозге работает на большой скорости. Её ждёт большое будущее.

— И она безжалостна в настолках.

Руни смеётся.

— Я могу себе это представить. Тем утром, когда они сюда приехали, мы играли с Гарри, и она всё пыталась превратить в соревнование. Я подыгрывала той игре, которую она придумала с палкой для бросания собаке, и я с радостью проиграла.

— Ты более хороший человек, чем я, — когда я приближаюсь к концу её волос, одна прядь выскальзывает из косы. Я заправляю её обратно.

— Думаю, я начинаю набивать в руку в нарезании картофеля. Я принята на работу?

Я заглядываю через её плечо.

— Определённо.

— Итак, — говорит она, беря следующую картофелину. — Есть какой-нибудь художник, который вдохновил тебя? Его или её цитата, которая тебе нравится?

Я заканчиваю заплетать её волосы, затем тянусь к резинке на её запястье. Когда я стягиваю её, мои пальцы задевают её кожу, и за ними следуют мурашки. Я наблюдаю за ней — склонённая голова, профиль, который я уже запомнил, водя углём по бумаге, передавая мягкую линию носа, тень ямочки на щеке, роскошные полные губы.

— Пикассо сказал «Искусство — это ложь, которая заставляет нас осознать правду».

Положив нож, Руни поворачивается ко мне лицом.

— Очень красиво.

Мои глаза бродят по её лицу.

— Да.

Между нами воцаряется молчание, и ноющая боль внутри меня превращается в голод. Голод, который вызывает желание запустить руки под её футболку и почувствовать её, заставить её ощутить то, что я не знаю, как сказать, как объяснить, что это такое — целовать её, говорить с ней, готовить с ней еду, и как необъяснимо правильно это ощущается с ней, хотя ни с кем другим это не казалось правильным.

Но какой от этого прок, когда моё место здесь, а её — там, и наши жизни в разных мирах? Так что я подавляю импульс и комфортную тишину, тянусь к картошке и говорю ей:

— Ты хорошо справилась. А теперь мы просто помешиваем и ждём несколько минут.

— Поняла, — Руни смахивает волосок с лица, затем проводит рукой по косе, ощупывая её. — Французская коса? — спрашивает она.

Я помешиваю картошку, затем кладу ложку.

— Мхмм.

— Кто научил тебя плести французскую косу? — спрашивает она, потянувшись к бокалу вина и делая большой глоток. — Девушка? Парень? Извини, мне надо избавиться от привычки озвучивать гендерные предубеждения. Надо было сказать «партнёр». Кем бы он или она ни были, я уверена, они были супер крутыми. Талантливыми. Разбирающимися в искусстве. Невероятными поварами. Определённо не нуждались в уроке по нарезанию картошки, — она хватает ртом воздух, затем делает большой глоток вина. — Я слишком много болтаю.

Я беру свой бокал и тоже отпиваю глоток.

— Это была Фрейя. Она заставляла меня плести ей волосы перед футбольными матчами. Мама обычно была слишком занята другими детьми, а Фрейя никак не могла научиться плести косы на своей голове.

Руни моргает, уставившись на меня.

— Ты заплетал волосы своей сестре?

— Исключительно ради моей же выгоды. Она садилась перед зеркалом и старалась сделать это сама, но в итоге материлась и орала так громко, что у меня уши болели. Если я заплетал ей волосы, мне не приходилось это терпеть.

— Ну-ну, — она улыбается, затем снова поворачивается к еде. — Что дальше?

— Для начала ещё раз помешай картошку, а потом мы добавим овощной бульон.

Она наклоняется над кастрюлей и помешивает. Я открываю две пачки овощного бульона, и она выливает его к картофелю.

— Теперь увеличь нагрев конфорки, — говорю я ей. — Когда закипит, мы убавим обратно, и пусть потихоньку варится.

— Окей, — говорит она, постукивая ложкой. — Я уже довольно далеко продвинулась в приготовлении блюда, и пока ничего не взорвалось и не загорелось. Событие!

— Подвинься, Джулия Чайлд. На горизонте нарисовался новый шеф-повар.

Она запрокидывает голову и смеётся.

— Ну не знаю. Я готова отпраздновать уже тот факт, что я пока не спалила твой дом.

— Ты отлично справляешься, — я беру вино и делаю глоток.

Взгляд Руни скользит к моим губам, затем она отводит глаза и дёргает свою футболку.

— Боже, так жарко, — бормочет она. — Можно я открою окно над раковиной?

— Конечно.

Она поворачивается и тянется через раковину, тем самым демонстрируя прекрасный силуэт её тела. Длинные ноги, округлая сладкая попка, мягкий изгиб бёдер. Я стискиваю край столешницы и принимаюсь считать от 100 до 1 на шведском.

— Тебе не жарко? — спрашивает она.

Жарко? Да я горю изнутри.

— Ээ. Немного. Да.

— Не хочешь снять рубашку? — спрашивает она. Её щёки заливаются малиновым. — Ну в смысле не совсем сними, а типа сними и замени фланель футболкой, вот такое сними… Знаешь что? Я сейчас просто заткнусь.

— Нет, ты права. Это… — я откашливаюсь, отталкиваясь от стола. — Так и сделаю.

Пока она поворачивается к кастрюле и помешивает, я иду в основное помещение, мимо кровати, и открываю комод в поисках футболки. Я стягиваю фланелевую рубашку через голову и откладываю в сторону.

Пока я натягиваю футболку, и ткань уже на уровне грудных мышц, Руни поднимает взгляд от картошки.

— Ты… Срань Господня, — у неё отвисает челюсть. Её взгляд спускается по моему торсу. Затем она зажмуривается. — Извини. Просто… Ага. Извини.

Я одёргиваю футболку до конца. Осторожно возвращаюсь на кухню.

— Почему ты извиняешься?

— Забудь, — её голос звучит неестественно высоко. Она откашливается. Она покраснела, её глаза блестят, и она снова оттягивает ткань футболки от груди. Я говорю своим глазам не бродить по её телу, но я не могу остановиться. Боже, что мне хочется с ней сделать.