Не пойду на физкультуру. Не хочу. К процедурам желаю! Эй, охра-на! Отворяй ворота! И калитку. Карету мне! И сани. Барин к процедурам ехать изволит…

О, не спешите, не торопись упрекнуть меня в грубости и невежестве! Не возомни во мне, дорогой читатель записок моих, надменности и высокомерия, чопорности индюка и пренебрежения глупости, ибо не знаешь ещё до конца всех глубин мыслей моих и тех дифирамбов тому, о чём я сейчас хочу рассказать!

Итак, речь пойдёт о процедурах!

Приготовьте же скорее ваши уши и внимайте гласу, познавшему тихую, затаённую радость этого невероятного и с виду такого неказистого, слова.

– Реб Арье-Лейб, – восторженно прокричу я, обращаясь к незримому бабелевскому старику, долгие годы невидимым призраком сидящим на белом, обшарпанном, каменном, больничном заборе и беспрестанно смотрящим своими незрячими, замутнёнными глазами в прошедшую даль, – тебе ли не знать всю ту тихую радость от принятых процедур, когда они бесплатны! Бесплатны, а ты принимаешь уважение и вежливое обращение персонала, даже если у тебя за душой нет ни копейки денег.

Никогда, никогда не отказывайтесь от процедур, когда они безвозмездны или "all inclusive", ибо только тогда вы познаете радость блаженства от посетившего вас ощущения самозначимости и бесплатного приобретения чего-то такого, пусть и не столь видимо-ощутимого на первый взгляд, но стоящего, для дающих вам, некоторых материальных затрат.

Процедура… Когда я был ещё маленьким, но активно интересующимся ребёнком, пытающимся разобраться в сложном механизме окружающего меня мира, уже тогда меня интересовало значение этого странного во всех отношениях слова: Кто придумал такое неказистое, практически ругательное, оскорбительное, на мой детский слух и восприятие, слово "проце-дура"? Что оно значит? Что кроется в его аббревиатуре? Что там "трудятся", простите меня за мой французский, простушки, только и способные, что выполнять самую незатейливую и не замысловатую работу? Если можно назвать работой набор самых простых, незатейливых и неказистых движений, не требующих никаких особых усилий и напряжения ума? (О, как глуп был ещё мой маленький разум, и как пытливо хотелось ему докопаться до истинной цели вещей.) А, может, кто-то  коварно хитрый, думая, что мы такие простачки, и не догадаемся, назвал таким хитрым словом процесс, который не приносит никакой пользы и лишь создаёт фикцию, видимость, иллюзорность лечения, но придаёт ему огромную важность в глазах непосвящённых дурачков? И я боялся спросить об этом у взрослых…  А вдруг это и правда что-то такое, на самом деле важное и необходимое, а я, задав этот свой вопрос, выставлю себя в глазах окружающих действительно дурачком и глупым ребёнком? И тут же, вслед за этим, мысли разворачивались и текли в другую сторону:

– А вдруг они думают точно так же, как и я, но молчат, не признаются в своих затаённых мыслях и не решаются спросить, боясь оказаться смешными и нелепыми в глазах друзей, знакомых, коллег и всех врачей мира? –  тут же думал я уже. Вопрос для меня был неразрешим и я искал, но не находил на него ответа и лишь стойко и с важным видом проходил назначаемые мне врачами ритуалы и медицинские обряды.

– И кто же всё-таки этот коварный тип, который так опрометчиво назвал медицинский процесс процедурой, будто насмехаясь над нами, считая, что мы ничего не заподозрим? За кого он нас принимает? – лишь продолжал я время от времени назойливо пытать своё сознание, а потом забывал об этом до следующего раза.

 Между тем время шло, моё отношение к процедурам несколько видоизменилось, а вот значение, смысл самого слова "процедура" нет-нет, да и встаёт на пути моего разума колючим, изломанным вопросом, как огромный кактус в пустыне на пути заплутавшего путника. Кактус, который, вроде бы можно и обойти, но уж очень любопытно посмотреть – какой он вблизи и как растёт.

Сейчас, здесь, в моей больнице я оказался в самой гуще, эпицентре процедур. Меня таскают всюду и везде, подключают к электричеству, размагничивают, подмагничивают, макают в ванны и сушат на солнышке на подоконнике. И я думаю  – это неспроста. Тем более, не забывайте – я здесь не абы кто, а важная экспериментальная фигура с дополнительным пайком, в виде стакана разбавленного молока на каждый день. Всё на мне, всё на мне…

Итак, переходим к процедурам. Пойдёмте, я вам всё тут покажу и  расскажу хорошенечко. Комбинат процедур это особый, свой собственный, таинственный и загадочный мир. Загадочный тем, что простому человеку бывает совсем не понятно как что устроено, как это работает и зачем вообще это надо? А таинственный тем, что посвящённые в эту тайну служители процессов вам никогда её ни за что не откроют, ни при каких обстоятельствах, как масоны, свято охраняющие свою мистическую культуру от непосвящённых. А, может, и сами не знают. И тогда эта тайна становится ещё крепче и нерасколистей. И здесь у них есть свой Главный. Наш Главный – он для всех главный. Над всеми. А у них тут, у процедур, промеж того, есть ещё и свой, персональный магистр. Начальник, стало быть, над ними именно над всеми. По ранжиру так положено. Серьезный такой, солидный. Интеллигентный.  Импозантный мужчина. Такие женщинам нравятся: добрый и крепкий. Есть в нём стержень. Но он, этот стальной и крепкий стержень, как будто укутан в мягкую вату. К такому только нежно прижаться. И будет хорошо. А вот, если, грубо и с разбега, то и расшибиться можно, больно удариться. Вот поэтому, к таким женщины и льнут, прижимаются, как кошечки, обретшие хозяина: с лаской, нежностью и подобострастием. Я отвлёкся. Пардон-те. А он меж тем всё время что-то пишет с серьёзным выражением лица, вдумчиво вдаваясь в детали своих мыслей и ответственно доверяя их форматной бумаге. В первый раз, во время нашего знакомства он мне показался несколько суровым, жестким и нелюдимым. Он всё время, пока я был у него, что-то писал, перелистывал, снова писал и потом  перечитывал написанное, сверяясь сам с собою и, кажется, не обращая на меня никакого внимания. Каким маленьким я казался сам себе в этот момент, сидя перед ним, таким большим, на низеньком, холодном диване обтянутым ненатуральной кожей, скорее даже клеёнкой. Было ощущение, что вот сейчас, ещё чуть-чуть, и диван, согретый мною, подтает снизу, и мы выплывем с ним из кабинета, так и оставшись незамеченными и не признанными. А ещё подумалось тогда, что диван этот стал таким низким, будто придавленным к полу, от постоянного пребывания в одном кабинете с таким суровым, молчаливым и несколько угрюмо-мрачным человеком. Диван попросту уже прижался к полу, как мог, вжался в старый затёртый линолеум, придавленный гнетущей, тяжёлой суровостью неразговорчивого магистра.

А потом ничего так. В следующие разы моего посещения мне он даже понравился. Он и сначала мне понравился, есть в нём что-то такое по-настоящему умное, интеллигентное, не от дураков. А потом так совсем. Он вдруг, постепенно, начал разговаривать со мной, даже шутить. Оказалось – у него превосходное чувство юмора. Да и сам он оказался очень добрым человеком. Я даже не удивлюсь, если у него в телефоне свои котики есть, ласковые и пушистые, которых он очень любит. Но он мне про них никогда не рассказывал и ничего не говорил. Котики это слишком личное. Сокровенное. А мы с ним ещё не на той "короткой ноге", чтобы доверять такие подробности личной жизни. Хотя, я бы ему, безусловно, показал своих котиков. Но они у меня там, в приёмном беспокое. В телефоне, где-то в глубине тёмного шкафа под замком. Интересно – а он может помочь мне их оттуда вызволить? Может устроить мне побег и выкопать в свободное от работы время подкоп? Надо будет с ним на эту тему поговорить. Пятками чую – наш человек. Да ему и самому будет интересно и захочется посмотреть на моих котиков. Ради этого можно на многое пойти.

В общем, по его хорошему расположению ко мне я догадался, что моя кандидатура одобрена, я как бы зачислен в штат и моя исследовательская карьера началась. Мэтр гильдии утвердил мне двойной ряд процедурной деятельности, выписал направление и с этого момента понеслось! Мой рабочий день был забит до отказа. Меня мочили, полоскали, сушили, магнитили (правда, не сильно, до лёгкого приятного покалывания) и снова мочили. Чего только не делали. Разве, что только на уши не ставили и в окно не кидали. Помнится, как первый раз я попал "на ванны". Огромная белая эмалированная ванна с множеством различных каких-то кранов, вентилей, регуляторов, приборов, она смотрелась как хороших размеров батискаф без верхней крышки посреди бело-кафельной, мокрой  и слегка прохладной комнаты. Батискаф готовый на старт. Не хватало в нём лишь пилота – меня. И я, c некоторым содроганием, погрузился в чрево этого чугунного чуда, оказавшись, к моему первому удивлению, в довольно таки приятно-тёпло-горячей воде. Я-то думал, что вода такая же прохладная, как и атмосфера в этом производственном зале. Почему "производственный зал"? Очень просто: комната большая с огромным окном и залита к тому же светом множества потолочных ламп, что в придачу к белому кафелю стен и пола, делало комнату ещё больше и просторнее. А поскольку здесь производят процесс – значит это он и есть: производственный зал. И точка.