Главный… Главный… Только бы Главный не узнал. А то мне хана. Ох, и сурьёзен он у нас. Суров. Могуч. А кулачищи какие… Говорят, он раньше хирургом работал, значит, пальцы ломать умеет. Надо прикинуться пай-мальчиком: "Ля-ля-ля, Ля-ля-ля. Все хорошо. А небо-то, небо-то какое сегодня голубое! Вы только посмотрите. И облака! Белогривые лошадки. А вон и птичка. Смотрите…!"

Всё, "отвёл глаз", как говорится, инцидент исчерпан, стороны пришли к консенсусу и выстроили свою общую диаметрально противоположную биссектрису во главе равнобедренного угла с косым уклоном в сумме квадратов катетов.

А теперь: Ц… Тише. Сейчас я накроюсь табуреткой и поведую вам о самом главном. Только тихо мне тут. И там. Это мой большой секрет. И ноу-хау.  Вы думаете: Как я пишу? Неужели мне стали выдавать здесь перо, бумагу и чернила? Щаззз… Дождёшься от них. Вы мне ещё про шпагу и шляпу с перьями напомните – я вообще тогда умру от смеха. Аж два раза. А чернила они и сами давно уже выпили, это точно. Потому, как пишут карандашами. Пишут и стирают, пишут и стирают. Поэтому-то ничего у них разобрать и невозможно – потому, что не написано. А где написано, там уборщица, тётя Клава, матом кричит. Вот чтоб её не расстраивать, потому и стирают всё сами. С Индезитом и мелком от тараканов, чтоб наверняка. А ещё, они развлекаются так: нарисуют мелком на линолеуме в коридоре круг, очертят, черти, вокруг себя, встанут в центр и ржут как кони на ипподроме и в уборщицу пальцем тычут, показывают друг другу, как она носится вокруг них со шваброй, жестикулирует, кричит по тарабарски, будто нечистую, немытую силу на их головы вызывает. А потом они с тётей Клавой в догонялки играть начинают – она гоняет их по коридору мокрой тряпкой, а они резвятся, как дети, гогочут, уворачиваются. В общем, смысл игры в том, что кому мокрой тряпкой перепало, тот потом всю эту писанину мелованную и подтирает. А кто не подтирает, тот сразу прячется. И сразу тихо-тихо так становится, умиротворённо, как вечером в деревне в колхозе в июле, после сенокоса. И туман клубится… по коридору. Это Главный курит в своём кабинете и думает о судьбах Вселенной, ну, и обо мне конечно. От того и курит…

… Курит и молчит. Молчит и курит. И думает… Тяжелая тишина заходит в этот момент в здание и стоит в коридоре на страже его покоя. Ну, а я тут пишу "под шумок". Вернее – под дымок.

Итак, приготовьтесь услышать мой секрет. Только ничего не записывайте и не запоминайте. И никому не рассказывайте. Просто мотайте на ус.

Нам тут, не так давно, молоко стали давать. Видимо им там сверху козу прислали. И директиву. Вот они молоко и разбавляют. Чтоб, значит, на всех хватило. И им тоже. Вот я и придумал: раз чернил нет, буду писать молоком! Идея конечно не нова, но молоко-то разбавлено водой. А как водой писать? Как вилами по заливу? Это я каламбурю. Но эффект действительно такой же. И вот решил я тогда это молоко нагревать и выпаривать из него влагу, пока не станет пригодным для письма. Держу стакан двумя руками, грею в ладонях, жду, пока вода испарится, а сыворотка останется. Долго держу. А они-то думают, что я больной – на молоко разведённое часами любуюсь в стакане. Ага, щаззз… море я там увидел разливанное. Поля из одуванчиков. Кораблики. И лягушек. Шиш вам, а не лягушек. Лягушек не отдам. Самому надо. Они так забавно квакают.

Так вот, когда "чернильная" сыворотка готова, я приступаю к таинству каллиграфии и чистописания. Горелая спичка у меня ещё с прошлого раза осталась, это хорошо – я её тогда ещё под плинтусом спрятал, там и храню, прячу с тех пор, чтобы не отобрали. А поскольку бумаги мне не дают, пишу, как и обычно отсюда – на ладошке. Очень удобно. Всегда все рукописи при себе. И не отберут. Даже не догадаются. Потому как такие вот чернила мои молочные не видимые. Почти. Сжал руки в кулаки и всё, и нет ничего. Спрятано как в сейфе. Только вот они не любят, когда я руки в кулаки сжимаю, сразу чего-то подозревают. Наверное, догадываются. Сразу зовут двух самых крепких санитаров – добрых молодцев, чтобы те, значит, меня на место поставили. А я этого не люблю. В этой палате я свободный человек, где хочу, там и стою. И чтобы снизить конфронтацию и противоречия в наших международных отношениях, я сразу, к их приходу, вскакиваю на табуретку и начинаю декларировать им лирические стихи, что-нибудь про несчастную любовь и не сбывшиеся мечты. Например, Барто: "Мишку бросила хозяйка…" и так далее, в таком духе. Очень их это жалобит. И мой несчастный вид тоже. Они сразу степенятся, успокаиваются и уходят. Наверное, плакать. Очень, очень тонкоодухотворённые натуры. Так что, как с буйными обращаться, я уже знаю. У меня на них своя методика. Психологическая. Тонкоуравновешивающая… ся. Во как.

А когда они уходят, я сразу сажусь на табуретку и пишу дальше. На ладошке можно в несколько слоев писать. Я пробовал. Уже научился. Сначала пишем вдоль. Потом по диагонали. Потом поперёк и снова по другой диагонали. Вуа-ля, готово. А если менять угол наклона диагонали, то можно ещё много слоёв добавить. Триста шестьдесят градусов – даже по градусу на слой, это уже триста шестьдесят слоёв. А если ещё и мелким почерком… так это уже многотомник получается. "Мир и не мир". Льву Толстому меня точно не догнать. Ясен пень. И Ясная поляна под Луной в яркий, солнечный день. Во как.

Главное руки не мыть. А то можно смыть весь плодотворный многодневный труд и придётся всё начинать сначала. Так что, никогда не мойте руки, когда занимаетесь моей калиграфией, по моему методу. Никогда и ни за что! (Разве что только в резиновых перчатках) Можете часами смотреть на воду, можете пить её, но руки никогда не мочите водой. Да и ничем не мочите. И не давайте проделать это с вами санитарам, как бы они этого ни хотели и ни старались вас умыть, отмыть и вымыть ваши руки. Можете их (санитаров конечно, не руки) даже укусить по очереди. Впрочем, до этого лучше не доводить. Ну их. А то оденут вам рубашку с длинными рукавами, а писать как тогда потом…?

Потом… Потом… суп с котом я не буду. И вообще – объявляю себя вегетарианцем и членом королевской академии наук! Тем более я и так здесь ответственный научный сотрудник. Мне даже молоко за вредность дают. Работа такая. А как бы вы думали все эти кандидаты и кандидатки свои кандидатские написали, если бы не я? Я же у них тут учёный кролик. Мышь летучая. Белка в колесе. И динамо-машина прогресса и развития отечественной и мировой науки. Естествопервоиспытатель. Всё на мне, всё на мне. Все кандидатские, докторские, любительские, краковские, егерские… Все. На том и стоим: Науку вперёд толкаем. Просвещение. Сингулярность биометрических потоков в процессе триготовления арвиозных завихрений дуплексных раскладов аржиозных изломб в наклонной плоскости при стечении самых различных немыслимых обстоятельств. Меня даже на процедуры из палаты одного не выпускают. Только под охраной. Или с охраной? Скорее всего: с охраной, но иду я под охраной. Хотя идут они рядом. И даже, иногда, меня придерживают. Забавно. А она, охрана, рядом со мной всегда. И чтоб ни одна муха… Ни-ни.

Меня вообще нигде одного не отпускают. Несмотря на то, что на окнах решётки, а по забору густо намотана проволока. Очень я ценный экземпляр. Возможно. Да, так оно и есть. Дюже засекреченный и обложенный тяжёлой тайной, потому, что даже мне не говорят, чем я здесь занимаюсь и что делаю и кем работаю. Но берегут и не отпускают.

В лифт захожу со своей охраной, а там… смотрю на бейджики, а рядом со мной стоят, как кильки в банке, профессора, кандидаты куда-то и чего-то там, доктора разные, каких-то там гравитационных направлений, например. И все они без охраны. Только я один с телохранителями. Вот какая я важная персона. Мне, наверное, скоро и дачу дадут. В лесном массиве. Где ели высокие и грядки полоть не надо. Потому, что их нет. Всё деревьями высокими засажено с широкими, раскидистыми кронами. Никогда не мог сообразить: как же это смогли между таких высоких ёлок и сосен ещё и дома построить? И не маленькие. В два-три этажа, с большими стеклянными террасами и балконами. И не просто построить. А ещё и ориентировать их не по расположению улицы, а по сторонам света, как египетские пирамиды. Там – восход, там – закат. А тут у тебя целый день на террасе Солнце загорает и светло. Удивительно. Должно быть, какие-то древние знания использовались при строительстве пирамид и таких вот лесных городков. Потому и обитают в них, по большей части, люди не простые, всё больше талантливые, учёные. Хомо-сапиенс! Тут-то я и раскрыл секрет гениальности, в один из приездов к своему давнему знакомому. А с чего бы, вы думали, я рассчитываю получить домик в одном вот из таких живописных городков? Правильно – опираясь исключительно только на себя и свои знания. Я столп себе. Альфа и Омега. Бета. И Гамма-излучение. Я открыл секрет гениальности. Давно замечено, что все рассеянные люди, по большей части своей, гениальны, талантливы и выдаются над остальными. Или наоборот? Все талантливые люди, по большей части рассеяны? Ну, не суть столь важно. Факты на лицо. А от перемены мест слагаемых сумма в чеке не меняется. Это вам любой бармен объяснит. Старый, старый закон. Неоспоримый. Его когда-то давным-давно один математик вывел, посидев хорошенько с друзьями в харчевне, и обдумав, уразумел, увидев счёт. Это Архимед в ванной плескался. И кораблики игрушечные топил. И не очень игрушечные тоже. Но потом. А настоящему математику общество нужно, простор. Идея. Количество необъятное, чтоб было, где развернуться и что посчитать. И сад яблоневый. Цветущий и плодоносящий. И желательно где-нибудь на Марсе.