Он усмехнулся, обнажив клыки. Надел просторный черный плащ — дань многовековой традиции.

Когда-то он, только что ставший вампиром, сожалел о своей судьбе. Потом просто смирился с ней. Теперь же ему нравится быть вампиром, хозяином над жизнью и смертью.

Все перемены — к лучшему.

Кельд проснулся с первыми петухами. То есть, с первыми лучами солнца, потому что в лесу петухов, как известно, нет. Потер руками глаза, нехотя встал. Костер, разумеется, погас за ночь, тело затекло. За последние годы он отвык от ночевок под открытым небом. Пальцы сами потянулись к гитаре, подтянули колки. И новая песня разлилась по замершему в восхищении лесу.

Она приснилась ему, эта песня. Непохожая на те, что он писал в последние годы…

Отзвучал последний аккорд. Кельд посидел еще немного на засохшей валежине, решительно встал и убрал гитару в чехол. Дорога звала, манила его.

Он вышел на дорогу. Большой торговый тракт его не привлекал, слишком людно на нем осенью. А творчество несовместимо с многолюдством.

Осталось всего шесть дней. Верил ли он в смерть? Какой представлял себе ее? Уж точно не той старухой с косой, которой пугают детей. Другом с понимающими глазами? Красивой девушкой с нежной улыбкой? Или видел в ней морщинистое ласковое лицо матери? Он не знал и сам. Смерти он больше не боялся, появись она перед ним прямо сейчас, Кельд с улыбкой пожал бы ей руку.

Начал накрапывать мелкий осенний дождь. Кельд недовольно поморщился, дождь он не любил. Солнце, только солнце поднимало ему настроение. Он натянул капюшон плаща по самые брови. Дождь все усиливался, ненавязчиво переходя в затяжной ливень. Кельд неожиданно для себя улыбнулся. Кто знает, не последний ли это дождь в его жизни? Он посмотрел на тяжелые, свинцовые облака другим взглядом. Природа плачет по мне? Мне кажется, она не права… Смерть — довольно смешная штука, если разобраться. Еще более смешная, чем жизнь.

Постепенно, дождь начал его раздражать. Кельд с ворчанием натянул на мокрые волосы капюшон. Неужели и умирать придется под дождем? Кельд не хотел. Он помолился бы любому из богов, если б верил в их помощь. Увы, богам нет дела до смертных.

Кельд коснулся чехла с гитарой, но доставать инструмент не стал. Гитару он берег. Что с того, что жизни осталось всего на шесть дней? Гитара проживет дольше. Он хотел лишь, чтобы его подруга досталась настоящему барду, а не украсила собой коллекцию какого-нибудь богатого поклонника его таланта. Гитара должна жить даже после его смерти! А лежать под стеклом или висеть на стене — для инструмента это хуже смерти. Он знал это по себе…

Кельд неожиданно для себя согнулся в приступе кашля. Нет, серебрянка здесь не причем. Как объяснил ему лекарь, она лишь меняет железо в крови на серебро. Отчего человек умирает быстро и без мучений. Наверное, он просто подстыл ночью, уснув на голой земле. Отвык он уже от подобных ночевок. Надо бы купить одеяло, встревожено подумал Кельд. Простуда для барда — страшнее чумы. Как он петь будет, если охрипнет?

Дождь, очевидно, решил, что с него хватит. Тяжелые тучи не спешили уходить прочь, но поднявшийся ветерок говорил о том, что долго они не задержатся. В разрывах туч ненадолго показалось солнце, и снова исчезло, но Кельд преисполнился уверенности, что оно еще вернется.

Он оказался прав. Тучи упорно цеплялись за небо, но победоносное солнце торжествующе пробивало в их рядах все новые и новые бреши. Легкий ветерок потрепал напоследок плащ, еле слышно хмыкнул и исчез. Небо очистилось полностью, солнце благосклонно взирало с небес, заняв, наконец, свое законное место.

Дорога привела его в деревню, где сразу же были закуплены необходимые припасы. Про одеяла Кельд вспомнил в последний момент, и все же не слишком поздно.

Теперь следовало перекусить и отправляться дальше. Хозяин лавки показал пальцем на корчму, единственную в деревне. Кельд коротко поблагодарил его и отправился по указанному направлению.

Днем в деревне обычно малолюдно. У всех свои заботы, без которых человеку просто не прожить. И тем не менее, в корчме обреталась компания молодых бездельников. Будь это столица, Кельд причислил бы их к «золотой молодежи», не смотря на небрежность в одежде и манерах. Мода нынче на небрежность, как раз из деревни и пришедшая. Сынки больших шишек не нашли ничего лучшего, как взять пример в одежде и манерах с деревенских парней.

Эти же явно были заезжими. Парни хлестали вино и старательно имитировали деревенскую речь, не слишком, впрочем, удачно. Завидев Кельда, они на миг замолчали, с интересом разглядывая новоприбывшего. Бард, не обращая на них внимания, занял дальний столик и жестом подозвал к семе корчмаря.

— Кусок мяса, немного хлеба, сыр и бокал вина, — заказал он, зажмурившись от предвкушения. Как же он, оказывается, соскучился по этой простой пище.

— Бокал? А это что за штука? — оторопел корчмарь. — У нас в деревне и слова-то такого не знают, сударь мой. Кружку, ежели изволите, принесу.

Кельд расхохотался. Молодежь заинтересованно оглянулась на него, прежде, чем продолжить изучение кувшина. Далеко не первого, насколько он мог судить.

— Кружку, так кружку. Я не привередлив, — заявил бард, отсмеявшись. Корчмарь кивнул и неторопливо пошел к стойке.

Кельд занялся поглощением завтрака, точнее уже обеда, если судить по времени. Тело радовалось теплу корчмы, вкусу простой пищи. Оно и знать не желало, что есть в мире такая штука, как смерть. До которой осталось не так уж и долго.

Между тем, мальчикам надоело хлестать вино и захотелось приключений. Объектом они избрали симпатичную служаночку, подошедшую убрать со стола. Девочка, в отличии от своих городских коллег, оказалась не шлюхой, и на предложение переспать, не колеблясь, ответила звонкой пощечиной. Сопляк, должно быть, первый раз получивший по морде, злобно выругался и сильным ударом сбил ее с ног. Корчмарь, вооружившись дубинкой, бросился подавлять драку, но Кельд оказался быстрее.

— Только последняя мразь позволяет себе ударить женщину, — негромко заметил он, глядя прямо в глаза молокососу. Тот вспыхнул, потянулся к короткому мечу, висевшему на поясе.

— Очень смелый, да? Герой нашелся…

— Смелый, — согласился Кельд, чувствуя, как поет в жилах кровь в ожидании схватки. — Герой, да. А ты — мразь, и другим уже не будешь.

Сопляк потянул из ножен меч, стараясь выглядеть крутым и тертым жизнью. Смотрелось это, мягко говоря, довольно нелепо. Кельд презрительно усмехнулся, и потянул из чехла гитару, намеренно подражая движениям противника. И запел, перебирая нежные струны.

О чем он пел, он не помнил. Так бывало не раз, когда поднявшаяся откуда-то снизу, из самой глубины его «я», волна уносила с собой рассудок, оставляя лишь ощущение божественной, запредельной радости и понимание того, что жить стоит. Именно ради таких моментов — стоит.

Ничего не понимающий, растерянный молокосос крутил в руках бесполезный меч. Оглянулся на своих дружков в поисках поддержки, но те, раскрыв рты, слушали певца. Подай им сейчас корчмарь воду вместо вина — выпили бы, не заметив.

Голос Кельда набирал силу, легкой птицей взлетая в заоблачные выси. Из-за печки выскочили две крысы, завороженно слушая песню и ничуть не страшась своих извечных врагов-людей.

Корчмарь застыл у стойки, словно изваяние, забыв про свою дубинку. В глазах его блестели слезы. Служанка завороженно смотрела на певца широко раскрытыми глазами.

Песня вела из за собой, всех, кто был в тот момент в корчме. Прибежал на звук голоса повар, остановился у двери, внимая певцу. А Кельд все пел…

Когда утих последний аккорд, в корчме стояла мертвая тишина. Посетителям, которых заметно прибавилось за эти минуты, казалось святотатством хоть чем-то ее нарушить. Спугнуть хрупкое очарование отзвучавшей мелодии…

Первым опомнился корчмарь. Нырнув за стойку, он подбежал к Кельду с настоящим хрустальным бокалом, наверное, единственным во всей деревне.