Из прибывших его больше других насторожила дама. С виду тёмненькая, уж очень похожая на цыганку, но в шубе… именно такую сегодня барин хотел подарить жене начальника полиции… Откуда точно такой же второй взяться, чёрный соболь — материал редкостный… Еремей Силуанович гордился своей сермяжной русопятостью, и в иной ситуации ни под каким видом не потерпел бы, чтобы даже татарин, а не то что цыганка переступила порог его славного дома!
К тому же вела себя эта дама вовсе не скованно: излишне свободно, можно даже сказать, распущенно, словно чувствовала себя королевой вечера. Она вышла вперёд, и из-под шубы показалась ножка в кружевном чулке. Обняла Еремея Силуановича за мощную шею, провела чёрным длинным ногтем по щеке, томно закусила алую губку и что-то неразборчиво шепнула на ухо. Затем громко засмеялась, чуть брызнув ему в лицо слюной. Тот ощетинился, как пёс, но смолчал, хотя так и хотелось подобрать резкое словцо, чтобы её осадить.
Похожий на ворона человек, что приезжал в особняк и заливался слащавыми эпитетами, казалось, успел с полудня постареть. Во всяком случае, выглядел он осунувшимся, измождённым, и угольно-чёрные волосы, бакенбарды и борода казались чуть белёсыми то ли от снега, то ли от седины. Он, учтиво поклонившись и усмехнувшись, принял за руку девицу, галантно отвёл её в сторону, и на середину вышел господин в шляпе с пером.
Поразил лихоозёрского барина вовсе не странный наряд, а тяжёлые, изучающие, нестерпимо давящие глаза с оранжевыми ободками. Как глаза могут быть… такими? Может быть, так проявилась какая-то болезнь?
— Вы что там, двери не закрыли! — прокричал слугам барин, и те метнулись проверять, хотя оставить открытым парадный вход они и в страшном сне не могли допустить.
«Почему же тогда так холодом несёт? Будто от него!» — вновь посмотрев на гостя, по спине невольно пробежали мурашки. Еремей Силуанович не мог припомнить, чтобы подобное хоть раз испытывал раньше. Гнев — сколько угодно, но только не страх. Не раз он охотился в своих владениях, в том числе и на зверей крупных и опасных. Выходил с ружьём один на один на медведя, и даже мускул не дрогнул тогда на его лице.
— Позвольте представить вам моих спутников, — прокряхтел Гвилум. — Великий герцог, хозяин и повелитель стихий, времени, господин добра и справедливости! — отчеканил он. — И наша обворожительная, прекрасная спутница — жрица судьбы Джофранка!
Еремей Силуанович протянул руку, но та осталась пустой:
— Простите, у вас столь необычные и высокие титулы, но я так и не услышал вашего имени…
— Вы можете обращаться к господину просто — великий герцог! — вспорхнул руками, будто крыльями, Гвилум. И добавил. — Если произнести вслух имя мессира, то можно, кхм, сойти с ума.
— Сойти с ума? — удивился барин.
— Да, знаете ли, такие случаи в истории человечества уже не раз случались. Император Юстин Второй, король Франции Карл, прозванный впоследствии Безумным, Эрих Четырнадцатый Шведский, император Австрии Фердинанд, король Пруссии Фридрих Вильгельм, и даже… даже великий государь Иван Васильевич, когда имел честь получить представление об имени господина великого герцога… Впрочем, я всё же веду к тому, что в столь чудесный вечер нам ни к чему конфуз в виде вашего внезапного умалишения! — засмеялся человек-ворон, но было видно, что он и не собирался шутить.
— Надеюсь, мы весело проведём время! Нет-нет, не надо! — ответила высоким голосом Джофранка, когда один из слуг предложил принять у неё шубу. — Простите даме маленький каприз — остаться на этот вечер в мехах. Тем более…
— Тем более, — впервые подал голос чёрный герцог. — Нам очень скоро нужно отправиться с вами на… прогулку.
— В столь поздний час? — удивился барин.
— Смею заверить, вы будете сиять от счастья, когда узнаете, в какое не столь отдалённое место мессир имеет желание совершить с вами, как выражаются французы, вояж, — сказал Гвилум.
— Уверен, вы не откажитесь, любезный Еремей Силуанович, — добавил герцог.
Барин снова внимательно прислушался к голосу, и по спине прошёл всё тот же неведомый ранее тонкий колючий холодок. Так мог говорить только тот, кто… как его там представили? Хозяин и повелитель времени и всех стихий?.. Если оставить в стороне всю нелепость фразы, если бы на свете и был кто-то, наделённый подобным титулом, он должен обладать таким тембром — будто рядом наседает, обретая всё большую силу, шквалистый ветер. И всё больше, нестерпимее тянет стужей…
— Как же приятно оказаться в обществе таких прекрасных, умных, умеющих красиво говорить кавалеров! Я не ошибусь, если предположу, что мы сегодня — единственные гости на этом душевном вечере? — Джофранка улыбнулась, и Еремей Силуанович, посмотрев на неё, подумал: какая роскошная, и по всему видно — грязная блудница! Такая достойна самого изощрённого наказания! Вот бы запереться с ней в его любимом потайном месте, запретить всем под любым предлогом стучаться в тяжёлую дверь, и пустить в ход дыбу, гвозди, прутья, раскалённое железо, совместив всё это с фантазиями иного толка…
И она будто прочитала его мысли. В чёрных глазах цыганки прозвучало: «Да, готовься, старый медведь, сегодня мы с тобой и славненько повеселимся!»
— Боюсь высказать тревожное предположение, — ответил на слова Джофранки Гвилум. — Но нам, по всей видимости, не стоит томиться в ожидании прочих гостей. Весь свет общества, любезно приглашённый вами на вечер, занят самыми разными… внезапными вопросами.
— Вот как, — промычал Еремей Силуанович, — но, раз так, прошу вас пройти в гостиную комнату и отужинать! Нам ведь есть что обсудить? — и он посмотрел на герцога и вытянул, приглашая, руку вперёд. Тот снял роскошную шляпу, обнажив то ли прекрасно завитые волосы, то ли старомодный парик, и проследовал первым.
Уютная светлая зала освещалась жирандолями — фигурными подсвечниками с рожками для нескольких свечей. У накрытого стола стоял вытянутый старый слуга. Герцог медленно прошёл, стуча тростью по паркетному полу, и первым сел в центре. По правую руку разместился хозяин, а Джофранка и Гвилум сомкнули их по разные стороны.
— Не серчайте на мои скромные, простые русские угощения — пироги, цыплята, дичь, караси в сметане, говядина с черносливом, икра, — перечислял хозяин, наполняя бокалы вином. — Всё наисвежайшее, лучшее, родное, а вот вино — французское, из моих самых дорогих и сокровенных запасов. Берегу только для самых высоких гостей, как вы!
— Сегодня особый день, и многие, смею заверить, решили отведать коньяков и вин, — добавил Гвилум.
Еремей Силуанович усмехнулся, кивнув, хотя и не понял сказанного.
— Мадера, бургундское красное, есть согревающие и увеселяющие, — продолжал хозяин.
Однако главный гость ни к чему не прикоснулся, и, поглаживая шляпу на коленях, будто кошку, сказал:
— Впрочем, мы прибыли к вам, любезный Еремей Силуанович, чтобы обсудить один важный вопрос.
— Я весь во внимании.
— Он связан… со старой шахтой. Видите ли, в чём дело. Очень, очень давно я не бывал в этих краях. Я имею прямое отношение к ней.
— Мессир хочет сказать, что выступает истинным владельцем, заказчиком возведения этой шахты, — сказал Гвилум. — Хотя это покажется и странным по прошествии такого времени. Добрых две сотни лет…
'Так, совсем не тот оборот дела! — нахмурился Солнцев-Засекин, и, чокнувшись с девушкой, чуть пригубил и резко поставил на стол бокал. Несколько капель упали на салфетку и растеклись, по цвету напоминая кровь.
— Не стоит так гневаться на правду! — покачал головой Гвилум. — Тем более…
— Видимо, любезный Еремей Силуанович, считающий себя хозяином этих мест, неправильно понял тебя, Гвилум. Поэтому позволь, дальше говорить буду я! — и Гвилум виновато опустил кустистые чёрные брови. Через миг он бросил себе на тарелку румяного цыплёнка:
— Простите меня, мессир! Это я от усталости! Больше не пророню и слова, — и Еремей Силуанович округлил глаза, увидев, как вороноподобный, наколов на вилку маленькую зажаренную тушку, проглотил её целиком, икнув и смачно утерев рот.
