Глупость, которую могли придумать люди. Мы все были в шоке, верующие и атеисты нашего рода терских казаков. Каждый из нас считал Гурея великим человеком среди религиозных людей. Никто из наших родных не мог поверить в то, что услышали.
– Это было ни так сказано. – ответил Гурей, когда приехал домой. – Там все переделали в звуке речи. Но не собираюсь оправдываться, доказывать перед всем народом правду сказанных мной слов. Пусть каждый останется при своём мнении в отношении к религии. У меня есть своя точка зрения насчёт любой партии, а также насчёт любой религии, которые придумали люди, а не Боги.
На наш столетний юбилей собрались родственники и станичники, которые дожили с прошлого столетия до нашего юбилея. Привезли и старшего брата Гришу, которому было почти сто двадцать лет.
Старший брат жил в то время после войны один в станице Каргинской. Гриша полностью не слышал и не видел, но по земле чувствовал от вибрации все звуки и отвечал на них своими ударами ногой.
Можно сказать, что он изобрёл собственную азбуку вибрации, с которой Гриша неплохо справлялся. Позже он приучил к азбуке своих родственников, вернувшихся с войны, а также домашних животных.
Даже собака Ласка приходила к нему на его удары подошвой по земле, чтобы Гриша её погладил. Гриша и сам отвечал, на похлопывание подошвой ног по земле на расстоянии, когда его домашние приглашали кушать.
Он вставал с завалинки на улице, шёл в дом на обед или на ужин. Мы редко виделись со старшим братом. Сильно были заняты своим хозяйством.
– Мне приснился сон, – сказал Гурей, во время торжества нашего юбилея. – погибну от нашей старой хаты-мазанки, в которой родились многие терские казаки из рода Выприцких. Поэтому прошу родичей сломать хату-мазанку, которая по самые окна провалилась в землю. На месте мазанки надо построить нам с Марией любое пригодное жилище. Где мы оба доживём последние годы нашей жизни. В старой хате-мазанке жить совсем невозможно, там все давно сгнило.
– Да ты, что, Гурей! – возмутились родственники. – Эта хата-мазанка история нашего рода. Если тебе надоело жить в хате-мазанке, то можешь поселиться в любом доме своих потомков, которые живут по всему Северному Кавказу. Любой из нас будет рад принять тебя и Маню в своём доме.
До настоящего времени в Гудермесе нашу мазанку называют Старым хутором. Ты хочешь уничтожить память нашего рода. Мы все категорически не согласны с твоим решением. Ломать хату-мазанку не будем и тебе не советуем. Подумай над этим решением представителей нашего рода.
– Тогда хату-мазанку поломаю сам. – гордо, заявил Гурей. – Пускай вам будет стыдно, что столетний старик делает то, что могли сделать молодые родственники. С этого времени объявляю всем родичам протест. Больше с вами общаться не буду до самой своей смерти. Маня! Ты со мной?
– Поддерживаю своего брата полностью. – гордо, сказала ему. – В знак протеста буду постоянно ходить в таком платье, которое одевала в имении своего мужа, графа Фёдора Лебедева. Не сменю фасон своей одежды до тех пор, пока вы не осознаете плохой поступок перед своим предком.
Мы с Гуреем встали и демонстративно покинули банкет в честь нашего столетнего юбилея. Не могу точно сказать, кто из нас был прав, а кто нет, но с того самого времени мы оба перестали общаться со своими родственниками.
Мы собственноручно оборудовали под жильё сарай в глубине сада, который был нашим ровесником. На наш столетний юбилей родственники попросили, чтобы мы с Гуреем оделись так, как одевались люди в прошлом веке.
Гурей надел свою родовую черкеску. Надела своё шикарное платье со шляпкой и пенсне с графского гардероба. Так мы ходили все своё свободное время. Брат в черкеске.
У меня платье графини. В шестидесятых годах так никто не одевался. Горцы и те не носили черкески. На смену национальной одежды пришёл костюм.
Нас, вероятно, принимали как старых дураков. Но в нас кипела кровь терских казаков, которые всегда держат сказанное слово.
Возможно, что родственники тоже так считали, поэтому ни одна из сторон не хотела уступать другой несмотря на то, что между нами была разница в десятки годов? Такой протест длился долго. Гурей по саману разбирал хату-мазанку.
Когда брат уставал, то занимался изучением своих странных книг, которые обратно появились у него неоткуда. Часами он копался с деревьями в саду. Стирала нашу одежду и готовила пищу. Смотрела за нашим жильём.
– Хочешь отправиться со мной в неизведанный край? – однажды, спросил меня, Гурей. – Там с тобой мы увидим то, что обычным людям никому не дано было узнать. Окунёмся в мир совершенно иных понятий о земной жизни. Ты поймёшь, что мир имеет совершенно разные стороны жизни.
В этот раз тоже подумала, как наши родичи, что Гурей к старости лет окончательно свихнулся.
– Мне и тут хорошо живётся, – деликатно, ответила. – Давай мы лучше помиримся с родичами.
Гурей больше ни стал разговаривать со мной. Замкнулся в своём изучении странных книг. Он изредка подходил к хате-мазанке и разбирал очередные саманы.
Так потянулись последние годы нашей жизни. Мы с Гуреем понимали, что нет обратной дороги в прошлую жизнь и в будущее нам тоже все закрыто.
Мы были на перепутье, между жизнью и смертью. Может быть, именно в этом состоит мера жизни, о которой все годы думал Гурей? Такой сытый момент жизни, как кусок вкусного мяса – когда есть совсем не хочется и выбросить жалко.
Понимаю, что, возможно, это не совсем точное сравнение меры нашей жизни, но другого примера у меня нет? Мы жили, как могли. Старались угодить себе и людям.
Сами строили свою меру жизни. Никто не может упрекнуть нас. Со времени нашего юбилея прошло шесть лет. Гурей разобрал всю хату-мазанку.
Осталась только одна тыльная стена, которую можно было толкнуть рукой, чтобы она сама завалилась. Но, очевидно, у брата это был самый ответственный момент.
Прежде чем завалить последнюю стенку, Гурей решил помериться со всеми родственниками, которые жили в Гудермесе. Написал письма во все города и станицы Кавказа, где жили наши родственники.
Попросил меня отдать Библию и Евангелию самым верующим людям в нашем городе. Эти книги имели историческую и культурную ценность. Библии и Евангелии было несколько столетий.
Всего было в мире четыре пары подобных книг. Ни стала спорить с братом о ценности книг. Отдала две книги, Библия и Евангелия действительно, особо верующим людям, которые всю свою жизнь молились Богу. Затем, Гурей сходил в русскую баню, которую никто не хотел рушить, так как в ней купались. После бани, брат, оделся в нарядную родовую черкеску. Взял меня за руку и отвёл к железному бревну в конце сада. Там мы всегда делились своими тайнами, о которых больше никто не знал.
– Маня! Может быть, ты согласишься отправиться со мной туда, где все иное? – серьёзно, предложил мне Гурей. – Никому никогда не доверял этой тайны. Лишь тебе могу её доверить. Там все совсем по-другому. Мне будет скучно жить без тебя в совершенно другом измерении жизни.
– Нет, братик, не могу, – твёрдо, отказалась. – Здесь вся моя жизнь и возраст мой не позволяет ездить. Если бы ни моя старость, то давно поехала бы во Францию к своим внукам и правнука.
– Тогда езжай к Грише. – сказал Гурей. – Брат умирает. Хочет, чтобы именно ты к нему приехала.
Гурей сказал все это так серьёзно, что не могла ему не поверить и в тот же день отправилась в станицу Каргинскую к старшему брату Грише, которому было почти сто двадцать лет.
Перед моим отъездом Гурей разогнал всех родственников из Старого хутора на целый день. Он сослался на то, что у него сегодня ответственный день в жизни и ему надо быть одному, чтобы окончательно разобраться во всем.
Другого такого времени в его жизни больше никогда не будет. В станице Каргинской меня встретили со слезами. Сразу ни поняла, что случилось у них. Думала, что Гриша умер, не дождавшись меня.
Но старший брат наш был вполне здоров. Даже стал немного говорить со мной, чего раньше с ним не было. Постоянно молчал и что-то думал о своём.
