В конечном счете не эти метания на венгерской границе заставили довести дело до конца, а гуманитарный кризис в Будапеште. Правительство Немета осознало, что оно больше не может бездействовать и лишь наблюдать за событиями: на их глазах толпа беженцев из ГДР вокруг немецкого посольства росла день ото дня. Около 800 человек разбили палатки возле здания. Еще 181 человек находился на территории посольства. Посольство было вынуждено закрыть свои двери для посетителей 13 августа. Поблизости от посольства при помощи Красного Креста, Мальтийского ордена и других гуманитарных организаций открыли несколько временных палаточных городков: в пригороде Будапешта Зуглигете (на 600 человек) и Чиллеберк (на 2 200 человек), а позднее возле озера Балатон (примерно на 2 тыс. человек или около того). Во всех этих лагерях была большая нехватка продовольствия и воды. Там оказалось мало туалетов и душей, не говоря уже о спальных мешках, подушках, одежде и туалетных принадлежностях326.

Под пристальным взором мировых СМИ Бонн не мог оставаться безучастным, глядя на страдания восточных немцев в условиях развивающегося международного кризиса. Но оба немецких правительства не знали, что делать с этими людьми. Режим Хонеккера не мог выйти за границы коммунистической ортодоксии и позволить ГДР дрейфовать в «буржуазный лагерь». Потребовалось не менее шести бесед в промежуток между 11 и 31 августа 1989 г., прежде чем Восточный Берлин неохотно пообещал Бонну, что он не будет «наказывать» тех, кто оккупировал здание посольства, и займется их заявками на выезд, но без какого-либо обещания дать положительный ответ на просьбу о постоянной эмиграции. Тем не менее в самом Восточном Берлине день за днем стремительно росло число таких заявок, что объяснялось запретительной бюрократической практикой в ГДР и враждебным отношением к вопросам гражданства в свете либерализации, произошедшей в Польше и Венгрии327.

Чтобы разрешить этот кризис, западногерманское руководство выступило с инициативой принятия решения по ситуации на самом высоком уровне, одновременно с Будапештом и с Восточным Берлином328. Обычно восточными немцами – все равно, мигрантами или беженцами, поскольку это был германо-германский вопрос, а не вопрос «международных» отношений – занимались под эгидой бундесканцелярии. Но поскольку большая часть беженцев располагалась в третьих странах, и в основном возле или даже в самих посольствах ФРГ, то пришлось привлекать Министерство иностранных дел. Им заведовал могущественный Ганс-Дитрих Геншер, человек, имевший собственную политику. Родившийся в 1927 г. в Галле – после 1945 г. этот город стал частью ГДР, – Геншер считал, что у него есть собственный личный интерес, почти что миссия, разобраться с этим вопросом, далеко выходя ради этого за пределы своих прямых служебных обязанностей. Более того, Коль возглавлял коалиционное правительство, сформированное из собственно христианских демократов и либералов из Свободной демократической партии (СвДП), лидером которой был Геншер. Это делало министра иностранных дел также политическим «делателем королей», от которого зависел канцлер, желавший иметь работающее большинство в бундестаге. Таким образом, Коль был вынужден делегировать значительную часть самостоятельности Геншеру в решении этой глубоко национальной и высокоэмоциональной проблемы, и их отношения определенно не избежали некоторой доли соперничества. Результатом стало нечто вроде двухтрековой политики в процессе того, как ФРГ реагировала на кризис с беженцами летом и осенью 1989 г. Министерство иностранных дел работало с Будапештом и Дьюлой Хорном (а также с Варшавой и Прагой), в то время как бундесканцелярия имела дело с Восточным Берлином и Эрихом Хонеккером329.

Но германо-германский трек тем летом использовался не часто. Посольство Западной Германии (или «постоянное представительство») в Восточном Берлине тоже должно было закрыться, частично из-за толп желающих быть спасенными. Но более всего потому, что сам Хонеккер был серьезно болен, как потом оказалось, раком и в течение трех месяцев, с июля и до конца сентября, мало участвовал в активной политической жизни, в то время как партийные чиновники начали борьбу за власть330.

Таким образом, вся тяжесть решения проблемы легла на венгерское правительство, которому помимо всех других собственных политических и экономических проблем пришлось попытаться разорвать этот порочный дипломатический круг, в то время как в грязных и убогих лагерях разыгрывалась человеческая драма. Было необходимо взаимодействовать с ФРГ в абсолютно новом ключе, чтобы разрешить кризис в самом центре Будапешта. И в то же время у правительства не было никакого желания совершенно и открыто разрывать с ГДР: Хорн не хотел отказываться от тайного двустороннего соглашения 1969 г. о том, как надо поступать с «уголовными преступниками», планирующими или пытающимися осуществить «дезертирство с территории республики». И он хотел противиться давлению со стороны ФРГ, чтобы официально признать восточных немцев «беженцами» в понимании международного права и тем самым призвать Агентство ООН по делам беженцев заниматься этим вопросом вместо них. Короче говоря, его правительство находилось как бы на ничейной земле между международным порядком и другим порядком. Почти запутавшись в этой ситуации, Хорн сказал одному из сотрудников Геншера: «Венгрия оказалась в неопределенном положении»331.

Какими бы ни были заранее оговоренные матрицы действий на двух неформальных треках Бонна, понадобилось вмешательство канцлера Коля, чтобы довести дело до конца, и для этого пришлось решать вопрос напрямую с коллегой в Будапеште, премьер-министром Неметом. 25 августа Немет и Хорн тайно приехали в Бонн на встречу с Колем и Геншером в замке Гимних, который был отреставрирован и служил резиденцией гостей правительства. Во время встречи после ланча, продлившегося два с половиной часа, венгры и западные немцы пытались решить это дело, невзирая на то, что хотели восточные немцы332.

Коль и Геншер убеждали своих венгерских визитеров, что наиболее чувствительным способом для продвижения вперед является открытое сотрудничество с Западом по вопросу восточногерманских беженцев. Это был волнующий момент. Немет уверял Коля, что «депортации» обратно в ГДР «не рассматриваются», и добавил: «Мы откроем границу к середине сентября». «Если никакая военная или политическая сила извне не заставит нас действовать иначе, мы оставим границу открытой для граждан Восточной Германии» как маршрут выезда. Услышав эти слова, Коль с трудом сдержал нахлынувшие эмоции. Ему хотелось плакать333.

Далее Немет согласился с Колем с тем, что острота экономического кризиса в Венгрии настолько велика, что ей понадобится помощь Запада, чтобы выстоять. ГДР, напротив, ничего не может сделать для Венгрии; так же не может сделать ничего и Горбачев, потому что у него самого «трудное положение дома», хотя Немет сказал, что необходимо сделать все возможное для «обеспечения успеха политики Горбачева», потому что это единственный путь сохранить мир в блоке. Короче говоря, соглашаясь делать то, чего хотел Бонн в ключевом вопросе о восточных немцах, Немет, казалось, надеялся побудить и Бонн, и Вашингтон предоставить Венгрии финансовую помощь и развивать более интенсивные торговые отношения. Коль никаких обещаний такого рода не дал, но согласился поговорить с западногерманскими банкирами (и с Бушем). Существенный пакет финансовой помощи в 1 млрд немецких марок направлялся для поддержки демократизации Венгрии и проведения рыночных реформ: он включал в себя гарантию кредита в 500 млн марок, предоставляемую Баварией и Баден-Вюртембергом, и 500 млн марок от федерального правительства Германии. К концу визита Немет принял судьбоносное решение: Венгрия полностью откроет свои границы на Запад для граждан ГДР в обмен на дойчмарки Коля, чтобы помочь его стране вырваться из блока в западный мир334.