Можно сказать, что именно в Женеве были выработаны принципы, следование которым привело к расколу на II съезде РСДРП. Руководство партии должно было справиться с негодованием, вызванным этим расколом. Со всей страны в Женеву устремились русские эмигранты, призывая к ответу за раскол и пытаясь узнать его причины, а также грядущие перспективы. «Заграничная лига русской революционной социал-демократии» была созвана несмотря на колебания Литвинова и Крупской, которые опасались ввязаться в бесполезную борьбу. Однако факты подтвердили их правоту.

Съезд Лиги оказался в такой ситуации, когда он был вынужден направить голоса сомневающихся в поддержку меньшевиков. Именно так русское меньшинство за границей стало большинством, и это можно объяснить несколькими причинами: лидеры меньшевиков нравились многим, как внутри России, так и за ее пределами, в то время как большевики не могли похвастаться такой же поддержкой. Ленин в то время был слишком занят помимо работы, он разрывался между велосипедом и женевским трамваем и часто не имел возможности вмешиваться в дебаты.

В женевском парке Мон-Репо Лениным было принято решение об уходе из редакционного комитета «Искры». Это решение повлияло определенным образом на дальнейшее развитие партии и на ход проведения третьего съезда РСДРП.

Ленин и его жена во время пребывания в Женеве очень полюбили горы. Ленин переехал в район Пленпале. Почти каждый день он направлялся в «Общество любителей чтения» в старой части Женевы, куда он был рекомендован профессором Эдгаром Мило, французским экономистом, проживающим в Женеве, и Павлом Бирюковым, другом Льва Толстого, который тоже нашел своё пристанище в том же городе и стал натурализованным швейцарцем. Это общество было для Ленина чем-то бóльшим, нежели просто первоклассная библиотека, которая отлично охранялась, была хорошо укомплектована ежедневными газетами и периодикой. Она служила убежищем для опасных изгнанников из всех слоев общества, которые могли там размышлять, работать, укрыться ото всех, не теряя при этом времени.

По вечерам происходили очень оживленные дебаты, либо на улице Дё-пон, либо в пивной Хандверк, ныне не существующей. Они очень точно предвосхитили внутреннюю борьбу, которая разгорелась в России в течение первой четверти века существования советского режима. Ресторан эмигрантов на улице Каруж, около Арвы, который принадлежал Лепешинскому, стал основным центром дискуссий. «Женевская трибуна», которая на тот момент предоставляла самую объективную информацию о России, стала эталонным журналом об эмиграции.

Продолжая этот перечень, можно сказать, что именно в Женеве появилась большевистская газета «Вперед», под управлением Ленина, Ольминского, Луначарского, редакция которой находилась поблизости от Арвы, столовой Лепешинского, почтовых контор и нескольких квартир видных деятелей. Там жили Воровский, Ольминский, Лядов, Ильин, Бонч-Бруевич и позже Богдановы, Луначарские. Итак, можно сказать, что три четверти жителей Женевы неоднократно видели Ленина во время своих частых посещений пивной Ландольд. Однако сам Ленин туда почти никогда не заходил.

Что касается Ленина, то он жил в маленьком домике в квартале Сешерон, в Женеве, именно там он создал центр «для всех русских». И вопреки расхожим утверждениям, согласно которым за Лениным в качестве места для встреч было закреплено отдельное кафе, он практически никогда их не посещал. Он принимал дома, устраивал сессии, во время которых все три маленькие комнаты были полны мигрантами или агентами-связниками. Посетители также принимались поблизости в парке Мон-Репо, который часто служил в качестве места встречи.

Цецилия Бобровская описывает в своих мемуарах визит к Ленину. Она писала:

«В ближайший же день отправилась с несколькими товарищами в Сешерон, предместье Женевы, где снимал маленькую дачку Ленин с семьей, состоявшей кроме него самого и Надежды Константиновны еще и из ее матери – Елизаветы Васильевны Крупской.

Дачка состояла из низа и верха; верх вроде мезонинчика, куда вела скрипучая лестница. Меблировка ее была рассчитана на более, чем скромный вкус. Самая просторная комната во всей дачке была кухня с большой газовой плитой. На этой-то кухне Ильич принимал своих гостей, когда нас сразу приходило так много, что другие “парадные” комнаты не могли нас вместить. Эти парадные комнаты были наверху. Кабинет Владимира Ильича, меблировка которого состояла из твердой железной койки, простого белого стола, заваленного рукописями, газетами, книгами, нескольких стульев и белых, грубо, на скорую руку сколоченных полок по стенам с большим количеством книг. Комната Надежды Константиновны тоже была обставлена приблизительно с таким же комфортом. Вообще вся обстановка тем более бросалась в глаза, что мы все, нанимая комнату в Женеве, хотя бы самую дешевую, получали ее меблированной: с хорошей кроватью, письменным столом, диваном, комодом и т.д.

И как это Ильич ухитрился на российский манер устроиться в Женеве, я уж не знаю. Хозяйством, тоже более, чем скромным, ведала Елизавета Васильевна Крупская. Таким образом Надежда Константиновна была освобождена от всяких домашних забот и могла всё время отдать на работу как в смысле непосредственной помощи Ильичу в его научных трудах, так и в смысле поддержки правильной связи с Россией путём переписки с организациями на местах. Эта шифрованная переписка приняла к описываемому времени такие большие размеры, что сейчас бы для этого наверно был создан целый шифровальный отдел с покрикивающим заведующим, сотрудниками и т.д. Тогда же одна Надежда Константиновна сидела иногда целые дни, не разгибая спины на этой скучной, но столь необходимой для партии работе.

Так как нас всех тянуло к Ильичу, как к естественному центру, то одно время у него во все дни недели толкался народ. Потом сообразили, что для партии не особенно-то будет полезно, если мы так будем мешать Ленину работать. Решили установить какой-нибудь определённый день в неделю, не то вторник, не то четверг. Вторники или четверги Макар живо окрестил “ильичовскими журфиксами на плите”, так как собирались мы на кухне. Зафиксированного состава посетителей этих вечеров, конечно, не могло быть. Тогда в Женеву каждый день приезжали из России всё новые товарищи, уезжали на работу старые. Вообще связь с Россией поддерживалась самая интенсивная. Но гораздо приятнее и интереснее, чем журфиксы, бывали встречи и беседы с Лениным не в эти официальные дни, а когда можно, бывало, прийти и в неурочное время потолковать и даже просто посмеяться. До весёлого здорового смеха Ильич был тогда большой охотник.

Придёшь, бывало, днём, первую встретишь внизу хлопочущую по хозяйству Елизавету Васильевну и, когда спросишь можно ли наверх, она, бывало, говорит: “Пойдите, пойдите, вытащите их оттуда, а то Владимир Ильич не оторвётся от своих счётов, всё щёлкает, а Надя приросла к столу с своими письмами, зовите их и сами идите обедать, вот полную кастрюлю наварила, Владимир Ильич любит много супу”.

Как хорошо подниматься наверх по этой так славно поскрипывающей лесенке, видеть ещё издали наклонённую над грудой материалов лысину Ильича, одетого в ситцевую синюю косоворотку без пояса! Как приветливо улыбается навстречу и жмёт руку Надежда Константиновна!

Как заразительно смеётся Ильич и нисколько не сердится, что ворвалась и помешала работать! Какие начинает разбрасывать блёстки остроумия по адресу меньшевиков!» (Зеликсон-Бобровская Ц. За первые 20 лет. Записки рядового подпольщика. М.: Издательство «Cтарый большевик»,1932).

Русское сообщество в Швейцарии являло собой характерный образец всего русского общества в целом. Даже царская семья в 1914 г. здесь была представлена вдовствующей императрицей. Там присутствовали и дворяне, и коммерсанты. Университеты и высшие технические школы кишели студентами, происходящими из всех слоев общества. Кроме того, появлялась и революционная интеллигенция, и русские рабочие среди потока польских крестьян, отправившихся работать по договору на фабрики. Швейцарские социалисты жаловались, что этих рабочих использовали для того, чтобы прекратить забастовку, что не способствовало общему культурному обогащению.