Что сподвигло меня на попытку добраться до президента Рейгана, так это одна случайная и драматическая встреча осенью 1983 года в Москве с советским чиновником высокого ранга. После нее я стала испытывать все большее беспокойство, даже страх, в отношении ядовитого состояния отношений между Соединенными Штатами и Советским Союзом. С этим что-то надо было делать, и я верила, что могу внести свой вклад. Мой мотив был очень простым: я не хотела, чтобы мы вдребезги разбомбили друг друга в результате отсутствия базового взаимопонимания между нашими странами. Я направилась в Вашингтон по собственной инициативе и за свой счет, как обычный гражданин, и в течение всех четырех лет мне никто ничего не платил. Мне даже не приходило в голову просить кого-либо о чем-нибудь, даже о том, чтобы покрыть расходы на челночные полеты в Вашингтон. Я полагала, что по мере сил служу своей стране. Отец учил меня верить в то, что каждый гражданин обязан действовать и несет за это ответственность. Итак, я принялась действовать.

Эта книга не только о моих встречах с президентом и о тех событиях, которые за ними следовали, но это и история о том, что со мной приключилось в те удивительные годы моей жизни; книга о тех американцах и русских, кто помогал мне; о целой череде, казалось, не связанных друг с другом событий, которые в конечном счете привели меня – человека, далекого от политики, – в Белый дом, к самому могущественному человеку свободного мира.

В Вашингтоне мне пришлось столкнуться с внешнеполитическим истеблишментом, в котором доминировали сторонники жесткого курса и кремленологи, десятилетиями считавшие Советский Союз своим непримиримым противником, а также с теми, кто строил политическую карьеру на растущей напряженности. Мой интерес к русской культуре, искусству и религии русского народа, мои познания сделали мое мнение не просто необычным, но действительно уникальным в среде внешнеполитического истеблишмента, чьи взгляды часто были диаметрально противоположны моим. Я находила, что общепринятые ортодоксальные взгляды на Советский Союз/Россию являются весьма ограниченными, а во многих случаях просто неверными. Моя позиция всегда сильно отличалась и была непопулярна в официальных кругах обеих стран: я была против советского режима, но за русский народ.

Из своего собственного опыта я вынесла, насколько русские ненавидят, когда ставят знак равенства между ними и режимом, который им насильственно навязали. Российские граждане постоянно именовали собственных правителей они, а самих себя – мы. Они страдали, видя, как вульгаризируют их древнюю культуру, фальсифицируют их историю, разрушают их религию, а язык обесценивают коммунистическим двоемыслием. Обычная западная манера использовать слова советский и русский как взаимозаменяемые – это почти то же самое, что смешивать всех немцев и нацистов. И правда это поражает, поскольку в своих школах русские учителя очень аккуратно различают понятия немецкий народ и фашисты.

За те четыре года (1984—1988), что я служила президенту Рейгану, мне пришлось совершить четыре поездки в Советский Союз, передавая секретные дипломатические послания и работая над тем, чтобы убедить первых лиц в этой стране, что наше правительство желает мира, а не войны. В Соединенных Штатах я провела много часов с президентом, делясь с ним своими соображениями о русском народе, включая роль религии в народной жизни, и это тот факт, на который совершенно не обращали внимания в правительстве США и наших средствах массовой информации. Это помогло президенту, глубоко верующему человеку, обратиться к миллионам советских граждан помимо непрошибаемого коммунистического руководства. Я давала свои предложения, чтобы помочь ему при подготовке изменивших мир встреч с Генеральным секретарем Михаилом Горбачевым, и знакомила с моим ви́дением значения и воздействия гласности на простых русских людей. И научила его русской поговорке «Доверяй, но проверяй», которую он воспринял и с таким огромным эффектом и громогласно использовал во время многих встреч с Горбачевым. Однако моим самым значительным вкладом было то, что я предложила ему более глубокое, человечное понимание русских людей, позволившее ему не видеть в них лишь безликих коммунистов. Мне предоставилась исключительная возможность поделиться своей любовью и с Америкой, и с Россией и приложить усилия к тому, чтобы улучшить взаимоотношения двух стран на обычном человеческом уровне. Этим я горжусь, и за это я благодарна судьбе.

Соединенные Штаты – это страна инициаторов и бунтарей, знаменитая тем, что здесь находят, признают и ценят непривычные способы обретения знаний. Наш великий президент Линкольн и многие из наших замечательных президентов известны своей находчивостью и смелостью в применении необычных подходов, которые часто входили в противоречие с общепринятым мышлением своего времени. Увы, с течением времени наше правительство слишком увлеклось преклонением перед бюрократическими титулами и академическими мозговыми центрами. То что президент Рейган оказался настолько необыкновенным человеком, чтобы прислушаться к идеям обыкновенной женщины, избрать меня, совершенно неизвестного человека, никогда не работавшего на правительство, своим неофициальным советником, соответствовало самым лучшим традициям американского независимого мышления. За четыре года его второго президентства произошли драматические перемены в подходе Рональда Рейгана к стране, которую он однажды назвал «империей зла», и когда он покинул свой пост в 1988 году, отношения между Советским Союзом/Россией и Соединенными Штатами были лучше, чем когда-либо со времени начала холодной войны, или, если брать только этот период, чем когда-либо раньше.

Однажды в Вашингтоне холодным январским днем 1984 года советник президента Рейгана по вопросам национальной безопасности Бад Макфарлейн* вел меня вверх по лестнице из цокольного этажа Западного крыла Белого дома, где находился его офис, в Овальный кабинет, расположенный на первом этаже. Все, кого мы встречали по дороге, приветливо ему улыбались и здоровались. Это была недолгая прогулка по узкому коридору к Овальному кабинету, но, даже находясь в полупарализованном от волнения состоянии, я смогла заметить замечательные акварели Джорджа Кэтлина**, висевшие на его стенах. Благоговейная тишина окутывала все, что окружало президента: это была осязаемая атмосфера власти, подобная той, что наполняет приемную императора. Перед плотно закрытыми белыми дверями, ведущими в святилище, люди из секретной службы с неизменными наушниками что-то шептали в свои микрофоны. Фотограф пребывал в готовности. Затем внушительные белые двери стали медленно отворяться. Мне предстояло встретиться с самым могущественным человеком на Земле, знаменитым «ястребом», чтобы поговорить с ним о стране, с которой мне довелось близко познакомиться и которую я полюбила. Как об этом правильно рассказать? Казалось, мой язык меня не слушается. Почти бесшумно, но эффектно сработала вспышка фотоаппарата.

Прежде чем состоялась моя первая встреча с Рональдом Рейганом, прошло очень много времени. Встреча стала итогом совершенно неспланированного пути, на котором произошла целая серия событий, абсолютно не предусматривавших того, что в конце концов они приведут меня в Овальный кабинет. И это стало кульминацией всего путешествия, начавшегося семнадцатью годами ранее, в марте 1967 года, когда я впервые приехала в Россию.

Позвольте мне в нескольких следующих главах обрисовать, почему все-таки это была Россия и каким образом вообще могла состояться та невероятная встреча.

Весной лед на Неве в Санкт-Петербурге ломается с грохотом пушечной пальбы, разносимой по всему городу, а к самой реке возвращается полноценная жизнь. Огромные серо-голубые льдины, подталкиваемые быстрым течением освобожденной реки, устремляются в Балтийское море. В жизни каждого человека бывают моменты, когда кажется, что все произошедшее с ним прежде вело к одному-единственному пробуждению. Весной 1967 года именно это произошло со мной во время моей первой поездки в Ленинград и стало началом путешествия, полного личных открытий и изменившего мою жизнь. Та первая встреча со страной, которой мне предстояло со всей страстностью посвятить свою жизнь, до сих пор в деталях запечатлена в моей памяти, будто произошла вчера.