Annotation
А что, если в жуткий ледяной ад «мира Креста» Дема Михайлова попадёт женщина, рождённая в СССР? Выживет ли она в воздушной тюрьме, кружащейся вокруг застывшего Столба, посреди погруженного в темноту Белого Безмолвия? Сможет ли победить этот мёртвый шёпот? Принять извечное одиночество? Вынести свой крест?
Крест Марии
От автора
ПРОЛОГ
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
ЭПИЛОГ
Крест Марии
От автора
Мне нравится цикл «Крест» от Дема Михайлова. В принципе, у него все циклы прекрасны, но именно этот меня настолько зацепил, что я уже не первый год нахожусь под впечатлением от романа «Перекресток одиночества». Перечитываю его периодическио и каждый раз нахожу что-то новое.
Главная мысль, суть романа – то, что Автор взял за основу сюжет о Спасителе. Который спустился (попал) в эту мрачную реальность, выжил, зажег в сердцах людей надежду и повел их за собой. Только библейский Спаситель умирает, чтобы воскреснуть и спасти людей. А у Гниловоза – свой Путь: чтобы спасти людей, ему, наоборот, нужно выжить в ледяном аду одиночества и спастись самому.
Канон: https://author.today/work/22933
Моя рецензия на канон: https://author.today/review/310304
Казалось бы, простой незамысловатый сюжет, а вот не отпускает и всё. При этом я часто ловлю себя на мысли о том, а как бы такой ситуации повела себя слабая женщина? У Библейского Спасителя была Мария, и здесь, в этой истории, Дем Михайлов тоже значительную (хоть и второстепенную) роль отвёл именно Марии. В романе она изображена скупыми мазками, фрагментарно, с 13 по 14 главы. Её роль – будучи вдохновительницей обречённых на одиночество узников, показать своей случайной и страшной гибелью, что если долго ждать, то можно так ничего и не дождаться.
Я же хочу посмотреть на всю эту ситуацию её глазами, глазами немолодой женщины, которой довелось попасть в странный ледяной ад и жить, выживать, с надеждой на избавление. Мария – самая противоречивая и неоднозначная личность в этой истории, и поразмышлять о её судьбе мне показалось интересным.
Дем Михайлов дал мне разрешение на написание книги по «Перекрёстку одиночества». Более того, мы согласовали основные вопросы, возраст героини, дату попадания и так далее. И прежде, чем опубликовать эту историю, он её прочитал.
Надеюсь, вам будет интересно посмотреть на всё это с другой точки зрения.
Книга (фанфик) называется просто и незамысловато – «Крест Марии».
Приятного чтения!
ПРОЛОГ
Женева, 1982 год.
Когда на гроб Бенджамина упал последний ком земли, эта старая коза Адолфа, его мамаша, сказала:
– Собирай свои манатки, и чтобы я тебя здесь больше не видела! У тебя ровно час.
На поминальный обед меня не пригласили.
В последний раз я оглянулась на усыпанный белыми лилиями свежий холмик, на застывших, словно восковые статуи, братьев с толстыми глупыми женами, на исходящую ядом свекровь, на сутулого Йоргена, его сына от первого брака.
Как стая ворон.
Я вышла из кладбища через старые кирпичные ворота с башенкой, увенчанной потемневшей мраморной скульптурой пухлощёкого ангела. Он укоризненно смотрел на меня мудрым взглядом.
Я скривилась и показала ему кукиш. Он не ответил, а я пошла собираться.
Наш с Бенджамином дом находился в типичном фахверковом здании почти рядом с улицей Гранд-Рю, где, говорят, родился сам Жан Жак Руссо. Здесь мы прожили практически семь счастливых лет. Жаль, так и не расписались. Не могли, ведь развода от Геннадия я не получила. Да и кто ж знал, что всё так выйдет?
– Мари, mon cher ami, это ты? – донесся из соседней комнаты хриплый голос Мадлен, старшей сестры Бенджамина.
Бедняжка совсем сдала и её даже не взяли на похороны. Хотя не уверена, что она до конца осознавала, что происходит.
– Да, дорогая, не беспокойся!
Я прислонилась к стене и взглянула в зеркало: под глазами залегли синяки, щеки запали, – слишком тяжело мне дались последние месяцы, когда он слёг. Да, от той Машеньки Покровской, восторженной мечтательницы, которая семь лет назад бросила всё и сломя голову понеслась вслед за любовью, больше ничего не осталось.
Сейчас мне сорок четыре. И я теперь вдова. А с сегодняшнего дня стала ещё и бездомной.
Замечательная перспектива, что уж тут говорить.
Я напихивала вещи в небольшой дорожный чемодан, а в дверях соляным столбом застыла Глория, домработница, из греческих переселенцев, и внимательно следила, чтобы я не захватила чего лишнего.
Когда я уже выходила из дома, услышала, как Мариэтта, соседка, которая всегда так мило улыбалась, сказала мне в спину:
– И правильно, гнать её надо отсюда! Эти русские, дай им волю, захватят весь мир! Как саранча!
Я обернулась и показала ей кукиш.
Лицо Мариэтты перекосило, а я ей подмигнула и пошла дальше.
Я дошла до улицы Гранд-Рю, мимо улицы Кожевников, затем свернула к площади Фруктового рынка. Чуть не доходя, в старом готическом здании, был расположен антикварный магазин Огюста Больца, где я последние два года работала оценщицей букинистики и нумизматики. Мне повезло, что меня сюда взяли, а всё благодаря опыту работы в архивах Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина (ну и связям Бенджамина. Без этого здесь никак). Тринадцать лет там отпахала после института, всё-таки. А когда дышать пылью советских архивов надоело до крика – меня угораздило влюбиться в иностранца и сбежать в новую жизнь, чтобы дышать уже пылью архивов буржуинских.
Такой вот результат.
Я толкнула тяжелую дверь и вошла в полутёмное помещение под дребезжание колокольчика. Пахнуло запахом старой мебели, воска и кисло-пряных индийских благовоний. Пока глаза привыкали к полумраку, я подслеповато щурилась, – старик Больц с каждым годом становился всё прижимистее и экономил везде, где только можно.
– Мари? – от удивления его сморщенное, как печёное яблоко лицо ещё больше сморщилось. – Что ты здесь делаешь?
Он вышел из подсобки и вопросительно уставился на меня. Голова его тряслась.
– Можно я переночую в подсобке? – спросила я и, глядя в его выцветшие глаза за толстыми стёклами очков, торопливо прибавила, – в счёт зарплаты, конечно же.
– Эм-м-м… Мари… – скривив лицо, замялся Больц. – Мы тут с сыном подумали и решили сократить букинистический отдел. Он больше не приносит того дохода, как раньше. Спрос, к сожалению, сейчас сильно упал. Времена такие. Кассиан считает, что мы должны сосредоточиться на картинах.
– А я? – упавшим голосом переспросила я, уже заранее зная ответ.
– Извини, но мы в услугах букиниста больше не нуждаемся, – проскрипел Больц, отводя взгляд, и добавил. – Я хотел сообщить тебе завтра, но раз ты сама пришла сейчас…
– Понятно, – сказала я, стараясь держать себя в руках. – А расчёт получить…
– Это к Кассиану, – отмахнулся старик. – Он вернется из Цюриха послезавтра. Тогда и приходи…
– Ладно, прощайте, – упавшим голосом сказала я, размышляя, куда податься на ночь глядя, ведь в карманах у меня было не густо.
– Погоди! – напыжился Больц, – ты не закончила работу. Вот, возьми!
Он сунул мне в руки связку потрёпанных книг и сварливо добавил:
– Иначе Кассиан не сможет рассчитать тебя.
Машинально я ухватила увесистую стопку и рассеянно вышла из магазина, не прощаясь. В одной руке я несла чемодан с вещами, в другой – связку книг, на плече висела сумочка, но тяжести я совсем не чувствовала.
