На этом отдыхающем абрамцевском поле и происходила «натаска» Пирата по перепелам. Среди лабиринта снопов три участника забавы: мой отец на одном конце длинной сворки, неуемный Пират на другом и я – юный охотник-наставник посредине.

Пират, обладавший превосходным чутьем, довольно быстро находил перепелов и картинно замирал на стойке. Превосходно! Но стоило перепелам взлететь, он, не обращая внимания на мой отчаянный призыв: «Лежать», срывался в погоню, опрокидывая отца, с трудом удерживающего в руках сворку. В развитие этого действа, я стрелял вдогонку улетающей дичи, приучая темпераментного охотника к выстрелу.

Отец изначально не был сторонником охоты, и стоило неимоверных усилий уговорить его помочь мне в натаске Пирата. Но когда я в который раз промазал по взлетающим перепелам, его терпение лопнуло. – В конце концов, ты когда-нибудь попадешь, Мазило! – вырвалось из его груди. Он так и остался до конца дней своих противником охоты. Но уму непостижимо, как во мне сочетались любовь и сострадание к диким животным с развивающейся охотничьей страстью.

На полевых испытаниях, проходивших на угодьях Фрязевского охотничьего хозяйства в сорока километрах от Москвы, мы с Пиратом, разумеется, провалились. Но условия договора с Отделом собаководства Московского общества охотников выполнили – приняли участие.

Со временем к нашей мальчуковой компании примкнула единственная сверстница в поселке – Надя Исакова. Подрастала новая смена: Светлана Немоляева, чьи родители постоянно снимали в Абрамцеве жилье на лето, Ростан Тавасиев, Сергей Радимов, Млада Финогенова. Супруги Финогеновы построили дом в нашем поселке сразу после войны.

Мы же, входящие в пору отрочества, по-прежнему дружно играли в футбол, правда, уже не между собой, а с ребятами из соседних деревень. Эти эмоциональные встречи порой заканчивались массовыми драками. Сева Волков, внук Всеволода Саввича Мамонтова, вспоминал позже, что среди суровых развлечений были и кулачные бои, и ему, младшему среди нас, доставалось особенно крепко.

На территории усадьбы, на поляне, обрамленной старыми липами, между банькой и церковью, располагалась волейбольная площадка. Со всей округи вечерами здесь собиралась молодежь и дотемна шумно играла в волейбол. Порой и нам удавалось приобщиться к игре.

Разумеется, у каждого из нас были свои любимые занятия. Что касается меня, то массовым дружеским развлечениям я предпочитал счастливое одиночество на лоне природы.

Какое блаженство брести босиком с сандалиями в руках по наполненной теплой пушистой пылью дороге, пролегшей среди полей и перелесков. Слушать пение птиц, стрекот кузнечиков, уединившись в необъятном мире. Мне представлялось, что когда-то, шестьсот с лишним лет назад, в самоуглубленном созерцании, бродил по этим лугам отрок Варфоломей. В нашей семье среди глубоко верующих бабушек, мне довелось не раз слышать о Преподобном Сергии Радонежском и о его детских годах в здешних краях. И в моем воображении возникал древний Радонеж с белокаменной церковью, крепостными стенами и башнями на том холме, где ныне расположилось сельское кладбище.

Я любил приходить туда и, выломав в кустарнике палку, ворошить ею землю у подножья холма. Порой находил что-то интересное: старые изъеденные ржавчиной кованые гвозди, остатки каких-то предметов домашней утвари. Однажды я показал свои находки знакомому моих родителей – археологу-профессионалу. Он похвалил меня за любознательность и посоветовал весной после обильного дождя прогуляться в тех краях по свежевспаханному полю. Мой весенний археологический улов еле уместился в большой холщевой сумке от противогаза. Экспертиза показала, что среди собранных черепков многие относились к XIV–XV векам. Истинно святые места для русского человека!

Постепенно я осваивал окрестности Абрамцева. Прогулки становились все длиннее и длиннее. Иногда возвращался домой уже в сумерках. По вечерам, перед сном, с увлечением и со слезами на глазах перечитывал проникновенные рассказы о животных Сетон-Томпсона. А утром, опровергая нормальную логику, заряжал патроны и воспитывал Пирата – страстного охотника.

Но этим дело на собачьем фронте не ограничилось. Судьбе было угодно, чтобы мое охотничье хозяйство пополнилось. Как-то темной зимней ночью воры проникли в наш сарай и похитили козу-кормилицу. Мама и Баба Вава надеялись при помощи козьего молока подкормить меня после голодных военных лет. А тут такая оказия. Решили приобрести новую козу и дворовую собаку для охраны.

За поиски подходящей собаки взялся я. В Московском обществе охотников была книга со списками продаваемых собак. Не без труда мне удалось убедить родителей в том, что ничего лучше неприхотливой русской гончей для охраны сарая просто быть не может. Так впридачу к легашу Пирату у нас появился гончак Соловей.

Как и положено сыну художника, я время от времени что-то изображал на бумаге и иногда ходил на этюды с отцом или с соседкой – художницей Татьяной Радимовой. Но, ни мне, увлеченному радиотехникой, ни моим родителям моя карьера на изобразительном поприще не виделась. Думали, что я пойду по стопам отца моей мамы – технаря.

Но произошло событие, волею Всевышнего, изменившее все предположения по поводу моей будущей профессии. Как-то в конце сороковых годов мой московский приятель и тезка – сын художника Т. Г. Гапоненко – пригласил меня на просмотр работ учащихся Московской средней художественной школы. Эта школа в Лаврушинском переулке была известна в среде художников и имела хорошую репутацию. Наряду с официальным названием МСХШ было еще шутейное прозвище: школа детей одаренных родителей – ШДОР. Шутки – шутками, а на стенах были развешены подлинные шедевры, сотворенные моими сверстниками. Я был буквально ошарашен увиденным. С малолетства приобщенный к рисованию и не увлеченный этим занятием, где-то в закоулках подсознания я не сомневался в своих художнических способностях. Как же так? А я что? На всю жизнь осталось в памяти ощущение того момента, ощущение собственной несостоятельности, разочарования в самом себе.

Я твердо решил поступать в художественную школу. Родители не приветствовали это мое запоздалое решение, но и не противились ему. Сложность состояла в том, что мои сверстники учились художественному ремеслу уже пять лет и мне, предполагавшему поступать в шестой класс МСХШ, что равнялось десятому классу общеобразовательной школы, надо было выдержать строгий экзамен на профессиональное соответствие.

После занятий в обычной десятилетке, размещавшейся недалеко от Савеловского вокзала, я отправлялся на Масловку в мастерскую моего отца, где меня ждал приготовленный им натюрморт. Вскоре ко мне присоединился мой приятель – сын одаренного родителя[7] Вася Ливанов, пожелавший тоже попробовать поступить в МСХШ. Мы всю зиму с неимоверным упорством рисовали, писали акварелью и маслом, копировали рисунки классиков.

В начале лета в Абрамцеве я продолжил усиленно трудиться на художническом поприще, пытаясь хоть в какой-то мере приблизиться по профессиональной подготовке к моим будущим одноклассникам.

Однажды я писал на территории усадьбы пейзаж, примостившись рядом с васнецовской церковью. Незадолго до конца работы ко мне подошел худенький симпатичный мальчик в когда-то красном застиранном свитере. Он молча, внимательно наблюдал за моим живописанием. Когда я закончил работу и отправился домой, он пошел следом. По всему было видно, что мой застенчивый спутник стремится к общению.

– Тебя как зовут? – спросил я, нарушив затянувшееся молчание.

– Шурка, – охотно отозвался мальчонка и продолжил: – Я недавно приехал сюда и живу в усадьбе в доме, где помещается почта.