Наина вынула из сумочки конверт.

– Когда готовить сумму под расчёт?

– Я думаю – через четыре дня. А ампулу сейчас могу вам выдать.

– На предоплату и на дозу здесь не хватит.

– Да разберёмся мы, какая ерунда.

– У снадобья, наверно, есть названье?

Врач отчеканил по слогам: «Декапептил».

– А если я двух доз не пожалею для пущей безопасности своей?

– Он будет импотентом больший срок. А это может и на психике сказаться.

Они простились и расстались на неделю. Наину ждали важные дела.

И в тот же день она звонила в Томск.

– Да что же ты такое натворила? – испуганно запричитала мать. – Неужто, всё настолько безнадежно?

– О чём ты, мама, что-то не пойму? Вот, захотела с вами повидаться.

– А я подумала, что выгнали тебя. Как разъезжать весной, когда занятья?

Наине вовсе не хотелось объяснять, что навсегда рассталась с институтом.

– Каникулы, как и у всех студентов. А мы вот с зимней сессией зависли. Один профессор был в командировке. Сейчас уже второй семестр идет. Да на два дня, не больше, прилетаю.

– Ну, вот и хорошо, когда всё так. Отца, ты не волнуйся, подготовлю.

– Тогда скажи – ты видела Ларису? (Наперсница, подруга детских лет).

– Сегодня видела. Что надо передать?

– Да так, спросила, – просто бросила Наина, хотя Лариса ей была нужна. – Я, в общем, предварительно звонила. Как точно выясню, уже куплю билет, я всё тебе скажу, и номер рейса.

И набрала Ларисин телефон. Довольно долго шли прозвоны до ответа. Ответила подруга с теплотой.

– Ну, Ная, как же рада тебя слышать. Не очень одиноко там, в Москве?

– Да, всё нормально. Может быть – приеду. А как там Лазаревы братья поживают?

– Тебе про них обоих важно знать? Ну, Вячеслав теперь большой начальник. За городом себе построил дом. Так, по рассказам – чистые хоромы. Конечно, там такие деньги платят – хозяин разрабатывает нефть.

– Да, что мне Славка. Как там Николай?

– Соскучилась? Так вы же разбежались? Да что я говорю, твои дела. Не знаю толком, будто бы нормально. Пока он у родителей живет. Я на ходу с ним как-то повстречалась. И не женился, я бы знала, если что. Так ты когда приедешь?

– Позвоню.

Так, постепенно, добралась она до Коли. И это была школьная любовь. Наверное, ещё с начальных классов. И все настолько часто говорили: «Какая пара! Что – невеста! Что жених!», и постепенно это стало так привычно. Но, тем не менее, портрет был – хоть куда!

Она была красавица из первых, коль не сказать, что первая совсем. Смотрелась, как скульптура из музея, где в экспозиции представлен древний Рим. Так стала выглядеть, как только повзрослела. В младенчестве была, как ангелок. А царственная простота в общении, что потрясла продюсера вконец, была её манерой поведенья, ещё и этим выделяла из толпы.

С ней рядом Коля Лазарев возник, как только деток в школу снарядили. Он был немногословен и спортивен, силен физически, при стройной худобе. Ещё до школы его звали «цыганенком» товарищи по играм во дворе. Поскольку был он смуглый, кареокий, и блеск держался в чёрных волосах. Да и глаза горели грозным блеском, когда, случалось, игры сверстников-подростков из безрассудства обращались в бой. Из опыта таких ребячьих битв возник урок – не доставать «цыгана».

Сам с дружбой он ко сверстникам не шёл, хотя в общении был неизменно ровен. Он был самостоятелен во всём – в поступках, в неприступном мире мыслей. Советы, может и мотал на ус, но был порою неожиданным в решеньях, и к «стаду» никогда не примыкал. Он знал, что означает «чувство локтя», но с обостренным голодом свободы в своей душе не мог поделать ничего.

Лишь только сверстник по прозванью Тахтамыш считался Николаю близким другом и тенью всюду следовал за ним. Однажды паренёк чуть не погиб, когда весною от горы над Томью, в то время бывшей грозною рекой, стремившей в Обь бурлящие потоки с высоких мест от таянья снегов, вдруг отломился огромадный снега пласт, всю зиму прослуживший, как площадка. Так Гриша этот, позже – Тахтамыш, с обломком этим с берега крутого к стремнине кубарем, буквально, полетел, и всё лишь долями минуты исчислялось. Никто не рыпнулся в компании парней, стоявших рядом и оставшихся на круче. Тем более, что день уже угас, и Гриша в темень непогоды рухнул. Один «цыган» сорвался ему вслед, и будто взнуздывал природу жутким воплем. Крик постепенно снисходил на умолканье, а видеть ничего было нельзя. Григорий крепко головою приложился и был бы несомненно не жилец, нашли бы труп пониже по теченью, не подоспей подмога в тот же миг. Так Лазарев, и сам ещё ребенок, товарища от верной смерти спас. А Тахтамышем Гришу стали звать, когда поправился. Прилипло постепенно. Поскольку где-то там, недалеко, разбит был хан из Золотой Орды, который и носил такое имя.

И Тахтамыш был Коле Лазареву друг. Вернее, так сказать, оруженосец. И научился абсолютно не мешать.

Как Кай и Герда, нет, верней – Адам и Ева, прошли рай детства абсолютно безмятежно Наина и бессменный Николай. Она его ценила, и любила… Как брата… пока время не пришло. И стали возникать другие чувства.

Тогда пришла действительно любовь: его – зажгла стремительным огнем, а у Наины ровным пламенем горела. Наверное, ещё и потому, что он был рядом, и поэтому – привычен.

Всё состоялось – и прогулки до зари, и поцелуи до самозабвенья, и познаванье вожделенных тел. Но бабушка замучила про «флауа», она звала то место гордо – “Hymen”, и говорила: «Гимен – дар Богов». И Николай оберегал «цветок», когда ему Наина рассказала. «Всё будет, ведь она и так моя». И с девочкою бережно возился, и напридумывали многого чего.

Так и прошло, наверно, года три… Но как-то раз приехали в их школу какие-то ребята, рок-ансамбль. Совсем не самобытны, так, неплохо, могли исполнить ходовой репертуар. И барабанщик, не скрывая восхищенья, Наине чуть ли не рукой махал. В какой-то миг к ней подобрался осветитель, и передал послание: «Тебе». Она прочла и сунула в карман. А позже, когда стали расходиться, от всех отстала и замешкалась в фойе.

Тут рядом оказался Тахтамаш. «Он не придет», – сказал, в глаза не глядя.

«О ком ты?» – и невольно встрепенулась. «Да я о барабанщике об этом. Пойдем, „цыган“ велел мне проводить». Наина, всё-таки, пошла, но возмущалась, само собой, конечно, про себя.

А барабанщика избили хулиганы. Всё в тот же вечер. Знать не суждено придти ему к Наине на свиданье. И неудачно на руку упал, так что врачи её загипсовали.

Но дети всё-таки немного отдалились. Не то, чтобы у них прошла любовь. Но столько юностей других вокруг бурлило.

Девчонки Коле «строили глаза», а быть с Наиною не мог он постоянно. И не хотел, наверно – жизнь звала. Другие девочки не берегли бутон, а жаждали его цыганской страсти. Его терзала «гиперсексуальность» – так бы, наверно, психотерапевт Васильев научно состояние назвал. И Коля Лазарев стал властвовать гаремом.

А к царственной красавице Наине, ну, что тут скажешь – каждый сверстник вожделел. Не говоря о тех, кто был постарше. Как только Лазарев немного отдалился, другие парни её стали осаждать, как будто слух прошел – попробовать возможно. И кое с кем она была близка… Конечно – до означенной границы.

Но Лазарев не изменял любви, да и Наина – не сказать, что разлюбила. А просто жизнь немного развела. И вот, она уехала в Москву. А он не знал ещё, как с армией дела – год проучился при военкомате на шофера, сейчас могли водителем призвать. Но старший брат мог взять охранником на вышку, он в нефтяной компании служил. Там делали из «срочников» отряд, и даже строили подобие казармы. Тогда, наверно, Коля бы женился – устал от многочисленных подруг, пресытился их постоянной сменой.

Наину он свою не разлюбил, но увела её судьба в другие жизни, а он хотел невесту для семьи. И тут ему Наина позвонила.

– Я приезжаю, может – на три дня. Ты сможешь быть на эти дни свободен?

– Зачем ты странные вопросы задаешь? Давай я лучше за тобой приеду.