– Да всяко бывало. Но, как видишь, до последней приборки бог не доводил.

– А что это такое – последняя приборка?

– Люди гибнут, но чтоб на корабле все чисто было – такая традиция на флоте.

– Ну-у! – удивленно протянула Саня.

Дядя Сима вдруг присел перед ней на корточки, потряс ласково за плечи.

– Эх, Звоночек, Звоночек… – дрогнувшим голосом сказал он. – Ну, не робей! – И, поцеловав девочку в нос, прыгнул в ялик.

Горегляд с силой оттолкнулся веслом от подводной лодки – и за яликом на буксире потянулся тяжело груженный понтон.

– Дядя Сима, а я?! – спросила Саня и кинулась к борту. Но ее вовремя за рукав ухватил командир. – А меня?!

А меня, дядя Сим?! – отчаянно завопила Саня и стала вырываться из рук Волкова. – Предатели! Я вам так не дамся!

– Ой, кто предатель?! Ты что, забыла, – а шефский концерт?! Волков ловко перебросил визжавшую девчонку через свое плечо и по узкой палубе понес ее к рубке.

Среди ленивых волн под светлеющим рассветным небом в утренней дымке мчался белый бурун – перископ подводной лодки.

В большой, мерно раскачивающейся стальной трубе, в ее шести отсеках, кто спал, кто стоял на вахте. Выверенная до последнего винтика «Малютка» работала как часовой механизм – четко и слаженно.

В первом носовом отсеке – с камбузом и электроплитой – в торпедных аппаратах мирно лежали две двухтонные торпеды. Во втором – жилом – на узеньких койках, одна над другой, матросы посапывали во сне или читали книги.

В третьем, самом главном на корабле – центральном посту, – над маленьким штурманским столиком колдовал с линейкой в руках лейтенант Каширов – широколицый, с приплюснутым носом. Здесь же на горизонтальных рулях был боцман – мичман Козлов, с красными, воспаленными глазами; в наушниках сидел гидроакустик старшина Ширяев; на станции погружения и всплытия – трюмные.

Старпом Меняйло, скуластый, с седыми висками, что-то записывал в вахтенный журнал.

Волков прошелся по лодке. Постоял в четвертом отсеке у амперметров и вольтметров аккумуляторных батарей. Перешагнул комингс и, пригнув голову, заглянул в пятый – дизельный, где весело звенели моторы, похожие на длинные саркофаги. Затем шагнул в шестой отсек – электромоторный, существующий на лодке для бесшумного хода под водой на аккумуляторах. Выслушав рапорт электриков, он наконец направился к себе в каюту, как всегда, приказав радисту:

– Если что – буди!

Однако соснуть часок-другой ему не пришлось.

Вскоре усталый и небритый радист, расшифровывая приказ из штаба флота, зашевелил губами:

– «Изменить курс… Следовать в район Севастополя. Торпедировать вражеский транспорт».

Расшифровал, задумался, и его мысленному взору вдруг очень ясно представилось, как где-то в море, в окружении эсминцев топает противолодочным зигзагом немецкое судно. Большое, в серую краску. Под белым флагом со свастикой. А на борту – танки и артиллерия.

Прочитав радиограмму, Волков немедленно собрал в крохотной кают-компании своих офицеров. Он развернул перед ними на продолговатом столе карту района боевых действий и озабоченно сказал:

– Если нам изменили задачу – значит, дело серьезное. Видно, здесь поблизости нет никакой другой лодки, кроме нашей. И мы должны действовать наверняка. Скоро десант!

– Водный район Севастополя окружен минным полем, – хмуро заметил старпом Меняйло.

– Вот об этом и речь, – подтвердил Волков. – Но где нам лучше искать немца – внутри минного поля или снаружи?

– Естественно, внутри, – сказал старпом.

– Золотая голова! – похвалил Волков друга. – Внутри поля он как на ладони. Его сразу увидишь. А снаружи – пока его найдешь – язык высунешь. – Это, конечно, правильно, – вставил свое слово штурман Баширов. – Но как же мы войдем в Севастопольскую бухту? Ведь нам нужны незаминированные проходы. А где они – неизвестно.

– М-да, проходы неизвестны, – озабоченно сказал Волков. – Но, как сказала одна старушка, а мы их поищем, поищем!

– Если не найдем – будем форсировать минное поле вслепую?

– Подойдем к минам – там видно будет, – сказал Волков. – В первый раз, что ли? – Он оглядел своих товарищей и, помолчав, добавил: – Задача ясна? Пройдите по отсекам и сообщите команде о новой операции!

Офицеры вышли из кают-компании.

Волков постоял еще немного с карандашом над картой, снял с ее краев круглые грузики, и она, сама по себе, свернулась в рулон.

А в каюте напротив, с койками в два яруса и тумбочкой, уже шла своя жизнь.

Свесив босые ноги, Курт сидел на верхней койке и, подперев ладонью подбородок, с любопытством наблюдал за Саней.

Она была чем-то раздражена. Перетряхивала одеяло, бросала из стороны в сторону подушку, становилась на четвереньки и заглядывала под койку. Потом, заметив взгляд Курта, накинулась:

– Ну, чего смотришь?! Мою ленточку для волос не видел?

– Найн.

– А гребенку – такую поломанную? – Саня была в майке и трусиках, с распущенными волосами.

Курт с покровительственной усмешкой – о, женщины! – полез в свой кителек, аккуратно висевший на крюке, и, достав из кармана расческу, протянул ее Сане.

Она небрежно бросила расческу на тумбочку и снова стала искать.

– Черт, черт, поиграй и отдай! – бормотала она. – И юбка куда-то запропастилась… У тебя там случайно на койке нет?

Курт не спеша откинул свою подушку, заглянул под узкий матрац:

– Найн!

– «Найн», «найн»! – передразнила его Саня. – Сам небось стащил, а теперь глазки невинные строит.

Саня приподняла газетку на тумбочке, а под ней – ой! – ленточка и поломанная расческа. Девочке стало стыдно перед Куртом, но она сказала:

– С врагом свяжешься – всегда так бывает.

В каюту, постучав, вошел Волков. Положил на тумбочку принесенные брезентовые робы.

– Тут сухое, – сказал он и, оглядев ребят, улыбнулся: – Ну, робинзоны, как спалось?

– Данке шон, – мрачно ответил Курт.

– Крокодилы виделись! – еще не забыв вчерашнего конфликта, огрызнулась Саня.

– Ух ты, как страшно, – улыбнулся Волков. – Тогда пойдем к речке, крокодил!

Он по-отечески оглядел ее не очень-то чистую майку, тронул рукой волосы. Потом через коридорчик подвел Саню к умывальнику.

В маленьком закутке он снял с себя китель, повесил его на крючок и взял в руки мыло.

– Слушай, а что это за человек рядом с тобой? – спросил он тихо у Сани. – Ты его давно знаешь?

– Кого? Курта, что ли?

– Ну да.

– Да какой он человек?! Фашист! Понятно?

– Что ты говоришь?!

– Это вы – что говорите? Ведь я-то могу быть пионеркой? А он – фашист!

– А что – верные слова… Ну ладно, наклоняй голову и закрой глаза.

– Вы что, меня мыть хотите? Я и сама могу.

– Делай, как тебе дядя Миша говорит!

– Дядя Миш, – усмехнулась Саня, – ну, честное слово, не надо!

– Ничего, потерпишь. – Командир решительно наклонил Санину голову и стал намыливать волосы.

– А вы как мама… – похвалила его девочка, – только уж больно скребете.

– Посильней поскребешь – почище пойдешь, – сказал Волков, с удовольствием взбивая пену. – А у тебя мама где – в партизанском отряде?

– Не… ее убили.

– А папа? – перестав намыливать голову, спросил Волков.

– Он в гестапо сидит. Ну что ж вы не льете, глаза уже щиплет.

Волков открыл кран и лихорадочно заскреб Санину голову.

– Слушай, придем на Большую землю, будешь в моей семье жить… Хочешь?

– Не-а, я дядю Симу не брошу, он меня бросил, а я его – нет, – бесхитростно отвечала Саня.

– А я, что – плохой, да?! Вот спроси у моих дочек, какой я папа!

– А вы и Курта могли бы взять к себе?

– Могу и Курта, – серьезно ответил Волков.

– Да вы что, сдурели?! – ахнула Саня. – Я же пошутила!

– Звонок! – Волков легонько щелкнул ее по макушке за грубость. – Смотри у меня!

Рыжеватый, веснушчатый кок, в белом колпаке и переднике, держа в руках бачок с кашей, вел за собой по коридорчику Саню и Курта. Подойдя к кают-компании, он легонько толкнул ногой дверь и, распахнув ее, спросил у сидевшего за столом Волкова: