В замке входной двери неожиданно заскрежетал ключ.

– Ох… Он же сказал, что поздно сегодня будет… – прошептала Оксана и побледнела. Ребенок сморщил нос и снова заорал.

Немая сцена. Ну, если не считать орущего младенца, конечно.

– Ксана, уйми Митьку, чего ты застыла, как эта самая?! – раздраженно рявкнул Гарик. Оксана вжала голову в плечи и выскочила из кухни. Значит вот ты какой, друг детства… Неровные темные волосы прикрывают шею, как сейчас модно, над верхней губой – жидкие усишки. Кажется, он мне не рад ни капельки. Глаза прячет. Растерян или напуган? Или удивлен?

– Гарик… – начал я.

– Зачем явился? – довольно грубо перебил меня друг детства. Судя по выражению лица, явно бывший друг.

– Поговорить хотел, – ответил я, простодушно улыбаясь. Как же меня утомили эти все сложные щи и недомолвки! Прямо хоть в лоб рассказывай, что я и раньше-то не особенно был силен в телепатии, а сейчас у меня вообще потеря памяти. И что если у вас есть какие-то претензии, то говорите уже прямо. Без вот этих вот обезьяньих ужимок, которые я даже трактовать не могу. Потому что не очень представляю, в какую сторону думать.

– Поговорили же уже, – Гарик посмотрел на меня исподлобья. – Кажется, я ясно тебе дал понять, что…

– Слушай, Гарик, мы же были отличными друзьями, – проигнорировав его прозрачный намек с указанием на дверь. – Ничего мне от тебя не нужно, я просто хотел, чтобы стало как раньше.

– Друзья! – сказал, будто выплюнул. – Друзья вообще-то так не поступают!

– А как я поступил? – я не сводил взгляда с его лица. Что за хрень? Он вроде бы меня в чем-то обвиняет, но при этом ведет себя так, будто это ему за что-то стыдно. Дело в этой Оксане? Или в чем-то другом?

– Тебе напомнить? – набычился Гарик. Его взгляд блуждал где угодно, не не встречался с моим.

– Да, напомни, пожалуйста! – сказал я. Он бросил быстрый взгляд на открытую дверь, потом закрыл ее. Сомнительная звукоизоляция, кончно, но хоть так.

– Ты вспоминаешь обо мне, только когда тебе что-то нужно! – злым шепотом проговорил он. – Уехал в свою Москву, хотя мы по-другому договаривались. Не звонил, не писал, а потом как снег на голову – бабах! Папку свою оставил и снова исчез. А потом как ни в чем не бывало появился… И опять потому что тебе надо что-то.

– Сегодня мне ничего не надо, клянусь! Зашел просто потому что мы старые друзья, – сказал я, изо всех сил стараясь придать голосу искренность. – Каюсь, я закрутился в своих делах, но у тебя же семья…

– Да как ты… – Гарик скрипнул зубами и снова бросил взгляд в сторону двери. – Так. Давай я тебе скажу это уже раз и навсегда. Мы с тобой никакие не друзья. И после того, что ты сделал, никогда и не будем. Забирай свои вещи и уматывай!

Он с грохотом распахнул дверь. Только что замолчавший ребенок от резкого звука заорал снова.

– Гарик, ты что? Гарик! – испуганно ахнула Оксана.

– Отстань от меня! – рявкнул Гарик. Что-то грохнуло, будто в комнате упал стул, потом снова грохнуло, зазвенели стекла. Потом снова раздались тяжелые шаги Гарика. Он появился в дверях, в руках он держал папку из коричневого дерматина на металлической молнии. Он с размаху хвырнул ее мне на колени и указал на дверь. Теперь не в переносном, а в прямом смысле. Вытянул руку с указующим перстом. Весь такой воплощение праведного гнева или чего-то подобного. Я схватил папку, и сердце мое радостно екнуло. Ну наконец-то! Записи, документы или что там еще? Что-то конкретное и материальное. Которое можно изучить и сделать выводы!

– Гарик, ну зачем ты так? – я укоризненно покачал головой.

– Убирайся, или я тебе лицо сейчас разобью! – заорал он.

Я медленно поднялся. Лицо разобьет? Он? Хм… Героическим сложением Гарик ну никак не отличался. Не то, чтобы совсем дрищ, конечно, но лучше бы дрищ. Свитер на животе топорщился, обтягивая начинающееся пузико, сутулый, плечи вперед. Типичный такой сисадмин карикатурный. Разве что он занимается каким-нибудь тайным инженерским кунг-фу.

– Гарик, не надо! – заверещала Оксана и протиснулась мимо него в кухню вместе с ребенком.

– Ты чего приперлась? – грубо рыкнул Гарик. – Чем вы тут вообще занимались? Ты знала, что я приду поздно, вот и притащила его в гости, да? Ты думаешь, я не знаю, зачем ты в Москву моталась прошлым летом, да? Проститутка…

– Ты бы не заговаривался, – холодно произнес я. Ну не люблю я, когда женщин оскорбляют. И неважно, как я сам к ним при этом отношусь.

– А ты ее не защищай тут! – Гарик гордо вздернул подбородок и чуть ли не в первый раз за всю нашу встречу посмотрел мне в глаза. – Она моя жена, ясно тебе? И я буду говорить с ней так, как она того заслуживает!

Он вышел из кухни и выволок следом за собой Оксану. Ребенок заорал испуганно. Я не выдержал и шагнул вперед.

– Извинись перед ней, быстро, – ледяным тоном проговорил я.

– А то что? – губы Гарика презрительно скривились. – Чистоплюй нашелся, да?

Он замахнулся на меня кулаком. Я поймал его руку за запястье и вывернул.

– Ваня, что ты делаешь?! – заголосила Оксана. – Ваня, не надо!

– Ничего не делаю, – буркнул я. – Воспитываю.

Не отпуская захвата я потащил его в коридор. Он трепыхался, но не особенно. Боль в вывернутом запястье мешала. Открыл дверь в ванну. Выкрутил на полную холодный кран. Сунул его голову под воду.

– Давай-ка ты остынешь немного, приятель, – сказал я.

– Пусти! А ну отпусти, гад! – он отфыркивался и пытался отбиваться от меня свободной рукой. Напор воды был такой, что меня тоже забрызгало. В унитаз бы его макнуть башкой, но это только в зарубежном кино хорошо смотрится. В советских унитазах никакой воды не было. Так что разве что можно было только нос об фаянсовую полку разбить.

Я резко отпустил Гарика и отшагнул назад. Посмотрел на мокрого бывшего друга сверху вниз. Вздохнул и вернулся на кухню за кожаной папкой.

Оксана качала на руках ребенка и смотрела на меня воспаленными глазами. Мне ее было немного жаль. Но не настолько, чтобы оставаться в этой квартире еще на какое-то время и проводить сеансы прикладной психотерапии. Нельзя помочь тому, кто сам себе в карман насрал.

Надсадно заскрипела дверца коридорного шкафа. Я натянул пальто, сунул ноги в ботинки, нахлобучил шапку и шагнул за порог.

– Вот и проваливай! – раздался мне вслед крик Гарика. – И Прохору своему передай, чтобы в покое меня оставил, ничего я не знаю и знать больше не хочу ни о тебе, ни о твоей жизни!

На секунду даже захотелось вернуться и попросить его развернуть мысль подробнее. Черт, и Ирина на полном серьезе влюблена вот в это ничтожество? Бррр… Надо что ли ей мозги по этому поводу вправить при случае. Нашла тоже, из-за кого слезы лить.

Настроение было – гаже некуда. И даже засунутая под ремень штанов папка с неизвестным пока содержимым, мой привет самому себе из прошлого, ситуацию никак не улучшала. Да что там! Даже наоборот. Хотелось зашвырнуть ее куда подальше и быстрым шагом уйти. Сесть на троллейбус и ехать домой. Закрыть дверь, достать блокнот и поработать. Или просто завалиться на свой мегадиван из кирпичных поддонов и книжку почитать. Я топал по почти пустой улице, изредка бросая короткие взгляды на пляшущие в свете уличных фонарей снежинки. Хотелось поднять глаза к темному небу и проорать что-нибудь патетическое. Ну, там: «Зачем, мироздание?! Дай уже мне спокойно жить! Я не хочу ничего знать об этих мутных делах!»

И рядом с мусорным баком я и в самом деле замедлил шаг. Будто всерьез обдумывал идею выкинуть к чертям собачьим дермантиновую папку и даже не смотреть, что у нее внутри.

Ну а что? Заманчивое дело. Сейчас я просто забиваю болт на злобного Игоря, мутного Прохора, противоречивую Аню. И уйти с головой в свою многотиражку, заводской комитет комсомола, внештатную работу с Феликсом… Ездить в санатории-профилактории, выбить себе путевку на Черное море, сходить на чай к Насте. Выяснить отношения с Лизой. Составить Анне компанию в шоп-тур в Москву, она как раз недавно об этом заикалась. А еще Даша…