Фома набрал Ивана.

— Это правда?

— Правдее не бывает. Я сам его хоронил. Мы с женой и пара дальних родственников — охотники за флэтом. Он страшный был такой. Серый весь, как… холодец.

— От чего умер-то?

— Инфаркт. Пустую бутылку нашли у кровати. И два пива в холодильнике. Не дошёл. А вообще, я думаю, не смог он без матери.

Друзья помолчали.

— Сбежал всё-таки, — нарушил паузу Фома.

— Не понял, — спросил Иван, — откуда?

И сразу понял, откуда.

Психология одного преступления

За плотными шторами дремал свет. Я постучал, шагнул в сени. Неловко выбрался из сапог. Скрипнула обитая войлоком дверь.

— Эй, хозяева! Дома есть кто?

Тишина.

Отлучились в туалет? К соседям?

Лампа с абажуром высвечивала пачку денег на столе. Голубые пятирублёвки, на вид около сотни. Тут произошло необъяснимое. Часть меня отделилась, взяла деньги и уверенно сунула в карман. А вторая с ужасом за этим наблюдала. Затем мы соединились в человека, почти бегущего по тёмной, грязной улице. В нём гипотетические прохожие опознали бы учителя Чучминской средней школы Вячеслава Михайловича Смирнова.

Это случилось давным-давно, в первой жизни. Сейчас у меня четвёртая. Однако причины той кражи мне всё ещё не ясны. Начать с того, что в целом я — гражданин законопослушный. Не только из боязни уличения. И уж точно не из-за высоких моральных устоев. Похоже, дело в лени. Во-вторых, я не бедствовал: платили в школе сносно. Кроме своего предмета на меня взвалили два чужих. Мало ли, что сказано в дипломе — работать некому. Плюс тридцатка за классное, будь оно неладно. Плюс червонец за тетради.

А потратиться в деревне нелегко. Магазин пустой, закон сухой, короче — не Лас-Вегас. Четыре почти бескорыстные дамы, но… Возраст и наружность тупиковые, даже после самогона. Кроме того, за этих «девушек» легко могло прилететь в ухо или глаз. И без девушек, впрочем, тоже. Такое местное хобби.

Около нашей избы я сдвинул придорожный валун. Потрогал землю — сухая. Быстро сунул туда деньги, вернул камень на место.

— Принёс? — крикнул Рубик из продавленного ложа.

— Кого?

— Уже хряпнул что ли? Ты за чем ходил-то?

— Нет. Их дома не было.

— Блин! Ну зашёл бы куда-нибудь ещё!

— Да погоди ты! Слушай.

И я рассказал ему про деньги. Зачем? Поделить на двоих груз наваждения, страха, чувства вины?..

— Где спрятал? — Рубик приподнялся. — Слав, ты охренел? Здесь же кругом тотальная слежка. Надо принести домой и сосчитать.

Мы вышли под редкий дождь. Принесли, сосчитали. Действительно, сто рублей.

— Половину мне, — сказал коллега.

«За что?» — хотел спросить я. Но тут же понял, за что. Я бы ему все эти деньги отдал.

Рубен Катопян был последствием смешанного брака армянского отца (замначальника Ялтинской таможни) и русской мамы (начальника гаража КГБ). Как он с такой родословной угодил в самарский пед и чучминскую глушь, долго оставалось тайной. Однако за год в двухместной подводной лодке расскажешь о себе, что можно и нельзя. После школы Рубик трудился в обслуге гостиницы «Интурист». Попался на мелком валютном гешефте. Старики его, конечно, отмазали. Но мудро решили сослать куда-нибудь подальше. На всякий случай.

Думая о Рубике, я невольно вспоминаю фразу о том, что мир — театр и так далее. Известно, что большинство актёров — посредственности, годные только для массовки. Остальные делятся на имеющих амплуа и универсальных, то есть способных убедительно изобразить всё: от Гамлета до его лошади. То же в мире обычных людей. Подавляющая часть — биомасса, тире между датами, как замечено в старом фильме. У других мастерски выходит что-то одно, а прочее — так себе. Ну и есть многогранные таланты, вроде Ксении Собчак.

На инязе Рубик слыл великим ловеласом. В этом заключался его первый и единственный талант. Соблазнить барышню на женском факультете — дело нехитрое. Спрос намного обгоняет предложение. Любому овощу в штанах гарантировано внимание нежного пола. Однако чтобы заработать репутацию секс-машины, недостаточно менять девчонок раз в семестр. Иметь несколько параллельных связей — тоже. Важно — увлекательно об этом рассказать. Тут Рубик не знал конкуренции. Описывал затейливо, детально, подмигивая и чмокая губами в нужных местах. Где, когда, сколько раз, обстоятельства, позы… Как та или иная пассия реагирует на его сексуальное мастерство. Вскоре эти байки друзьям наскучили. Отравленный славой Рубик переключился на более-менее юных кафедральных дам.

Они были якобы доступней, чем студентки. Подходили к делу творчески: знали «Камасутру», охотно шли на изощрённый секс. В короткий срок Рубик (по его утверждению) отымел четырёх, две из них — замужем. Верилось ему с трудом. И всё-таки… а если?

Это внесло лёгкую изюминку в мои отношения с педагогами. Помню, «немка» Анна Соломоновна возмущалась:

— Чему вы улыбаетесь, Смирнов? Я не допускаю вас к экзамену, пока не отчитаетесь за все темы пропущенных семинаров. И в удобное мне время, а его почти нет. Ist es Ihnen klar?

— Ganz klar.

Я представлял, как Анна стонет в объятиях нашего мачо. И жить становилось чуток веселей.

Для усиления имиджа Рубик выучил пять аккордов на гитаре. Сочинил несколько душещипательных баллад. Мелодии и тексты звучали почти одинаково. Жуткий микс из хитов Кузьмина, Пугачёвой и группы «Воскресение». Вспоминаю, например, такие пронзительные строки:

…Как бедный художник разбитую скрипку

Утопит в бокале плохого вина…

Я тактично намекнул автору, что художник, скорее, утопит палитру или кисти. Кроме того, скрипка вряд ли утонет в бокале, хоть на щепки её разбей. Палитра, впрочем, тоже. «Это метафора, балда, — обиделся Рубик, — главное — в подтексте, между строк. Девчонки писают кипятком… Да что тебе объяснять!» Возражать я не стал. Факультетским мальвинам этот бред действительно нравился. Вскоре Рубик заменил «художника» на «маэстро». Скрипку оставил как есть.

Что происходит с таким человеком в условиях фатального дефицита женского общества? Правильно — он звереет, смысл его жизни утерян. В школе работали две местные незамужние учительницы. Обе подверглись домогательствам Рубика. И остались равнодушны, как дождь за стеклом. Испытанные годами методы здесь не работали. Физрук Люба с правильным телосложением и неправильным лицом откровенно издевалась над страдальцем. Учитель младших классов Лена, крупная, чуть заторможенная девушка, не сразу поняла, что от неё хотят. А осознав, произнесла старомодное: «Только после свадьбы. Но с вами — никогда». Жили учительницы вместе. Это в их доме я украл сто рублей.

Ночами Рубика терзали эротические сны. Он вставал, курил, искал на ощупь банку за печкой. Наливал стакан-другой, забывался кое-как. Изготовленная нами бражка редко попадала в аппарат. Едва в ней появлялись хоть какие-то градусы, мы её, увы, выпивали. В меня этот напиток укладывался худо. На рассвете я бывал в относительном порядке. Одевался, брился, заваривал чай. Пытался не смотреть в окно. Ландшафт до омерзения гармонировал с похмельем.

— Ты идёшь? — спрашивал коллегу.

— Нет, — глухо доносилось из-под одеяла, — скажи там что-нибудь.

Дорога, тяжесть грязи на сапогах. Постылое здание школы. Кабинет завуча.

— Тамара Семёновна, Рубен Генрихович заболел. Съел вчера что-то не то.

— Опять бражки напились?

Это звучит как утверждение. У Тамары Семёновны поблекшие, всезнающие глаза…

Мучений сотоварища я не разделял. У меня была постоянная девушка в Самаре. И ещё одна, поближе — в Альметьевске. С первой я встречался на каникулах. К другой теоретически мог ездить каждый выходной. Час по грунтовке до трассы и столько же на автобусе. Всего получалось — три. Время тогда двигалось неправильно. В реальности появились дыры. Месяц тянулся, как два. Зима казалась вечной. Снег внезапно превращался в дождь и наоборот.

Выбраться из Чучминки зимой удавалось исключительно на тракторе. Осенне-весенняя слякоть наглухо закрывала внешний мир. Когда выпадала сухая неделя, десятиклассник-мотоциклист Лёха подбрасывал меня до асфальта. Лёха собирался поступать куда-то в городе. Я обещал ему четвёрки в аттестате по своим и Рубика предметам.