Конечно, после такого Лану наверняка уволят. Вот только это будет уже совсем другое «после» – с международной рекламной кампанией за плечами.
Это заявление должно было разозлить Ирину или хотя бы смутить. Однако начальница не прекратила улыбаться.
– А у вас не получится, – с показной заботой сообщила Ирина. – Вы свой контракт вообще читали, дорогая моя? Права на все, что вы создаете в этих стенах, автоматически переходят к «Вирелли».
– Но с обязательным указанием имени!
– Оно и будет указано – в документах. Рекламу вам никто не обещал. Светонька, милая, я вам многое прощаю в этом разговоре, потому что мне самой несколько неловко за такую неожиданную смену курса. Но вы поймите: мое терпение не резиновое. Давайте поскорее минуем эту неприятную ситуацию и двинемся дальше, прошу вас.
Лане казалось, что мир вокруг нее рушится. Кабинет оставался неизменным – но он же как будто осыпался, растворялся, грозя в любой момент швырнуть Лану в темноту. Слишком сильным было ее недавнее счастье, слишком плотно эта победа переплелась с ее планами на будущее. А теперь вот оказалось, что никакой победы не было…
Неудача болезненна сама по себе. Но обманутые мечты ранят куда сильнее, иногда – смертельно.
– Я так не могу… – прошептала Лана. – Я не могу притворяться, что ничего не было, и двигаться дальше. Я сегодня же напишу заявление на увольнение.
– Светонька, ну что за детский сад? Вы думаете, шантаж вам поможет?
– Это не шантаж. Я уже поняла, что вы готовы насадить на черенок Охримовского и тащить его вперед, как хоругвь. Но я не буду делать вид, что согласна с этим. Работы, которые отобрали для конкурса, ваши, а новые я создавать не буду.
– Не рубите с плеча, подумайте хорошенько! Куда вы пойдете? С вашей… историей.
– Я еще не знаю. Но здесь я не останусь… я здесь дышать не могу.
Ирина по-прежнему лишь посмеивалась над ней. Она не верила – да и понятно, почему. Контракты в «Вирелли» были составлены умно и жестко, Лана прекрасно знала, что такое быстрое увольнение навредит ей. Возможно, даже разрушит всю карьеру, станет ударом, после которого она уже не оправится.
Но понимала она и то, что оставаться здесь не лучше – если не хуже. Ей каждый день придется видеть общий праздник, яркую рекламную кампанию, довольную физиономию Охримовского…
Нет.
Хватит.
Лана понимала, что будет трудно. Еще утром она двигалась к счастью – а теперь готовилась прыгнуть в пропасть. Ну и пускай. Она уже много лет заботилась только о себе и подвести могла только себя.
Кто вообще заметит, если она вдруг исчезнет?
* * *
– Значит, она ушла? – задумчиво поинтересовался Юрий. – Нехорошо получилось.
Ирина не спешила отвечать, она просто наблюдала за ним. Он стоял сейчас у окна, глядя не на свою собеседницу, а на укутанный в весенние сумерки город. Последний свет дня очерчивал фигуру мужчины, делая ее слишком четкой, строгой, как будто двухмерной.
Фигура, надо признать, была отличной, получше, чем у иных моделей, которых в «Вирелли» нанимали для показов. Вот так должен выглядеть человек, представляющий ювелирный дом! Ну а девица… Не тот уровень. Стандартная симпатичная мордашка, которой обязательно требуется помощь визажиста, чтобы она стала достойна оказанной ей чести.
Да и потом, если внешность можно исправить, то манеры – нет. Поздно уже. Выходка Егоровой с увольнением лишь доказывала это. Она ведь действительно настояла на своем: прямо из кабинета Ирины рванула в отдел кадров. Накропала заявление, собрала вещички и удрала, не удосужившись даже узнать, отпускают ее или нет.
– Ее никто не гнал, – наконец сказала Ирина. Она не сомневалась, что Охримовский заметил, как она рассматривает его. Ей было все равно. Чего тут стыдиться, если на него все так смотрят?
– Но у нее были причины уйти. Я бы на ее месте тоже ушел, если бы со мной так поступили. Вы сказали ей, что я был против такого решения?
– Да как-то до этого не дошло… Беседа вообще нехорошая получилась, в основном Егорова скандалила. Она была не настроена на то, чтобы цивилизованно все обсудить. Ей хотелось истерики.
– Опять же, я ее понимаю. У нее забрали ее работы, если называть вещи своими именами.
– Никто у нее ничего не забирал, ей заплатят!
– Вы знаете, о чем я, – Охримовский обернулся к ней, и Ирина в который раз отметила, насколько синие у него глаза. Она больше ни у кого такого цвета не встречала. – Она создала значительную часть коллекции, которую выбрали из очень многих наших предложений.
– Не половину даже!
– Треть. Треть – это много. Мы оба знаем, что вы представили партнерам работы нескольких десятков дизайнеров, при этом настойчиво продвигали только меня.
– Ну что вы, Юрий, в самом деле! – вспыхнула Ирина.
– О, нет, я не против. Я прекрасно понимаю истинное значение рекламы, и речь вообще не обо мне. Я просто пытаюсь сказать, что у Светланы были причины реагировать вот так. Примите мой совет: не подписывайте заявление об увольнении. Дайте ей внеплановый отпуск, она заслужила. Она успокоится и вернется, и всем так будет лучше.
Ирина едва удержалась от того, чтобы презрительно фыркнуть. Перед Охримовским ей хотелось быть очаровательной и женственно мягкой, только и всего. Кому-то другому она бы сразу заявила, что Егорова – сомнительный ресурс. Талантлива ли она? Безусловно. Но ценность сотрудника определяется как его талантами, так и вредом, который он способен принести.
– Для этого уже слишком поздно, – вздохнула Ирина. – Егорова так хотела уйти, что я сразу же подписала ее заявление.
– Вот как? Это очень печально.
– Вы что, действительно хотите, чтобы она вернулась?
– Это будет к лучшему, – указал Юрий.
Слышать такое от него было неприятно, однако Ирина решила не спорить. Особенно при том, что сейчас она могла ему угодить, а это ее всегда радовало.
– Что ж, я бы на вашем месте не спешила с ней прощаться.
– Что вы имеете в виду?
– Так ли много компаний, где может устроиться дизайнер ювелирных украшений? – усмехнулась Ирина. – Нет, совсем не много. А с такой записью в трудовой – тем более. Полагаю, наша блудная дочь немного погуляет, успокоится и вернется к вам. Тогда, возможно, я позволю вам лично провести с ней собеседование и решить, нужна ли она в нашей команде. А теперь давайте все-таки вернемся к основному проекту.
* * *
Лана только сейчас заметила, в какой бардак превратилась ее жизнь.
Причем буквально.
В последние дни, когда стало известно, что представители конкурса красоты будут отбирать работы дизайнеров «Вирелли», Лана жила там – в мастерской, за своим столом. Там она проводила большую часть времени, в квартиру возвращалась поздним вечером, чтобы отдохнуть и переодеться. И даже в эти короткие часы ее не отпускали мысли о работе: об этом напоминали эскизы, валявшиеся повсюду. На столе, на диване, даже на полу… Ненужные рисунки. Напрасные мечты.
Ей нравилось жить в таком ритме. Когда несешься вперед и думаешь только о будущем, не обязательно оборачиваться, и за спиной можно оставить что угодно – и грозовые тучи, и могильные кресты. Она надеялась, что так будет и дальше. Если бы все сложилось как надо, сейчас она жила бы конкурсом… Обведенный день календаря казался теперь издевательством.
Ей нечего было делать, некуда спешить, и ничто уже не могло отвлечь ее от тупой боли в груди. Нужно было взять себя в руки, двигаться дальше, а сил просто не осталось. Зачем дергаться, если все равно обманут? Она столько лет отдала «Вирелли», столько сил… и что? Кто-то оценил? Кто-то хоть на секунду задумался, прежде чем отнять у нее проект, который мог изменить ее жизнь?
Лане теперь казалось, что все не по-настоящему. Она как будто застряла в кукольном доме, в котором другие решали за нее, где она будет жить, что делать, как одеваться. Боль в груди нарастала, из памяти выбирались черные мысли. Ради чего ей вообще держаться? Одинокая тетка, уже не самая молодая, если совсем честно, в захламленной квартире, где в пыли можно рисовать новые эскизы…