Муравьи-листорезы – настоящие огородники. Вырезав из листьев аккуратные пластинки, они уносят их в муравейник. Там, в особых галереях, теплых и влажных, на массе преющих листьев они разводят грибы, которыми и питаются. Всем этим сложным и целесообразным поведением муравьев руководит инстинкт.

Человек-собиратель, поступая так же, засевал территорию своего кочевья полезными растениями. Человек живет долго, он может обнаружить, во что спустя несколько лет превращаются его кладовые. И когда-нибудь осознать побочную пользу своих действий. Древние греки еще помнили, что их далекие предки питались желудя ми. Сажать дубы и плодовые деревья вдоль дорог, при переезде на новое место – древний и не очень понятный нам обычай.

Когда поспеет урожай, к диким плодоносящим деревьям приходит много животных – конкурентов человека. Отгонять, отпугивать их – естественное поведение, до этого первобытному человеку не нужно было додумываться. Но, обнаружив, что дерево можно оградить от посягательств колючими ветками, палками, как он ограждал на ночлег себя, человек открыл садоводство. Вокруг таких огражденных деревьев их молодые побеги не повреждались травоядными животными, они разрастались и начинали плодоносить. Одно дерево превращалось в сад, рощу. Культы старых плодовых деревьев, священные плодовые рощи – возможно, воспоминание о практических методах прошлого.

Сходно могло развиваться освоение мелких однолетних и двухлетних растений, превращаясь в примитивное огородничество. Кстати, во многих языках сохранилось это воспоминание: «огород— не важно, что посажено, что растет, важно, что огорожено.

Потребовались десятки тысяч лет, чтобы человек разработал весь процесс превращения не приносящей пищи земли в плодоносную ниву. Девять тысяч лет назад возникло кочевое подсечное земледелие, истинный продукт разума. Лес выжигался и вырубался, гарь засеивалась, плодоносила несколько лет, истощалась, и – вперед, и все снова. «Жги и руби— называется этот метод по-английски.

Выгорала, выдувалась ветром и превращалась в Сахару саванна, горели широколиственные леса, мелели реки, разрушались экосистемы. Человек начал преобразование планеты.

Как широко распространены гены, нужные для земледелия? Есть интересные подсчеты. Среди традиционно земледельческих народов их нет у 10–15% популяции. У остальных гены представлены, но обычно в неполном наборе. В полном наборе ими обладает всего 5% населения. Поэтому, пока земледелием занимается 50–80% людей, урожаи в стране невысоки. Они увеличиваются по мере того, как менее приспособленные к этому занятию работники уходят с земли. Когда же пашня остается в руках 3–5% – страна не знает, куда девать урожай.

Человек расселился по всей земле – шире, чем любой другой вид животных. И везде вместе с ним собака. Собака для охоты, собака пастух, ездовая собака, боевая собака, собака пищевая и собака без определенного применения – просто собака. Последних больше всего, и число их растет. Некоторые социологи считают число собак в городе одним из показателей жизненного уровня жителей.

Если вы хотите наглядно увидеть, что такое невозможность взаимопонимания, втяните в спор любителя собак и собаконенавистника. И если вы (редкое качество) не принадлежите ни к одному из этих миров – вы, пожалуй, согласитесь, что в ненависти вторых много разумных доводов. Хорошая собака не только стоила денег при покупке – их приходится тратить на нее все время. Ее нужно кормить. Покупать ей билет в поезде и самолете, платить за прививки и в клуб; во многих странах платить налог, покупать абонементы на площадки. Собака требует времени. С ней нужно гулять, и не только когда погода хорошая и прогулка приятна, но и «когда хороший хозяин собаку из дому не выгонит». Приходится специально заезжать домой, чтобы выгулять ее; пристраивать, если необходимо уехать. Собака стоит вам нервов. Вы жили в доме в мире со всеми, но завели собаку – и у вас появились не доброжелатели. Каждый раз боитесь, что она попадет под машину, потеряется, укусит кого-нибудь. Наконец, от собаки лишняя грязь в доме и есть небольшая опасность чем-нибудь заразиться. Всего этого довольно, чтобы убедить вас не заводить ручную козу, медвежонка, ворону или попугая. Но не собаку.

Эти рисунки бегущих собак сделали на скалах первобытные охотники.

Это все так, – ответит любитель собак, – но не это главное. – А что главное? – То, что я люблю собак, что с детства мечтал о собаке, что с собакой мне хорошо, а без собаки тошно.

И никаких разумных объяснений.

Собаку к человеку влечет инстинкт. А нас к собаке? Да он же!

Так и не удается установить, где и когда был заключен союз с собакой. Даже неясно, кем тогда была собака – волком, шакалом или просто дикой собакой, особым, несохранившимся животным. Очевидно лишь, что эту связь установили охотничьи племена, и притом очень давно. Долгие тысячи, а может быть, десятки тысяч лет у человека был лишь один друг – собака. Не обязательно полагать, что где-то и когда-то какой-то человек решил: приручу-ка я собаку, она будет полезна тем-то и тем-то. Очень важная для обоих видов связь могла устанавливаться путем постепенного схождения, на бессознательной основе.

Рыбка губан прячется от опасности в зубастой пасти барракуды, которая никогда не глотает губанов. За постой губан вносит маленькую лепту: соскребет налет с зубов хищницы и, как кот мышей, ловит паразитов.

Есть такая птичка – медоуказчик. Насекомоядная птица, питается личинками диких пчел. Летает по лесу, ищет улья, но расковырять их, добраться до личинок не умеет. И найдя улей, медоуказчик летит на поиск союзника – а им может быть и медведь, и барсук, и человек – все, кто не прочь полакомиться медом, но кому трудно самому найти улей. Медоуказчик с криком порхает вокруг зверя, пролетает вперед, возвращается – и делает это так убедительно, что зверь идет за ним, пока не будет приведен к улью. Он разорит улей, достанет мед, а птица съест личинок.

Австралийские зоологи изучали взаимоотношения лесных охотников-аборигенов с дикой собакой динго. Когда-то более высокоразвитые предки аборигенов приплыли в Австралию, не забыв взять с собой собаку – предка динго. В новых условиях союз распался: австралийцы деградировали, а собаки одичали. Но связь не утратилась. И теперь у охотничьих племен мы можем наблюдать модель первых этапов схождения человека с дикой собакой. Люди живут небольшими временными поселениями в лесу. Динго самостоятельно живут неподалеку. Ночью собаки приходят к хижинам питаться отбросами, но, пока люди в деревне, они не обращают внимания на собак, а те – на людей. Особых симпатий между ними тоже нет.

Трогательный союз рыбки амфиприона с «живым капканом— актинией. Амфиприон находит одинокую актинию и живет под ее защитой. Возле нее он выводит потомство, а при опасности прячется у актинии во рту. Актиния, убивающая рыб себе на обед щупальцами с ядовитыми стрекательными нитями, не трогает своего амфиприона. Тот даже трется о нее, как кошка о человека.

Когда австралиец выходит на охоту, одна или несколько собак бегут недалеко от него. Охотник следит за их поведением, так как они обоняют и слышат лучше его, а динго следит за его поведением, ведь он видит дальше их и умеет убивать с расстояния. Подранков – в основном птиц – охотник и динго ищут в густых зарослях вместе. Если подранка нашла собака, австралиец пытается его отнять, что удается не всегда. Если нашел абориген – собаки надеются на объедки. Если подранок так и не найден, собаки отстают и в конце концов находят его. Когда охота кончена, австралиец идет на стоянку, а собаки – в лес.