— Привет, Боб, — протянул он. — Это выглядит интересно. Вы видели?

Я кивнул.

— Должно быть, это те же самые красные самолёты. Пойдёмте.

Мы вышли на поле, где нас ждал наш «Горбатый». Это был первый самолёт такого типа, который я увидел, наверное, один из первых построенных экземпляров. Он был основан на конструкции автожира Хуана де ла Сьервы, более известном как «самолёт — ветряная мельница». Но в нашем случае была предусмотрена возможность втягивать вращающуюся мачту в фюзеляж, останавливать ротацию и складывать лопасти, чтобы в воздухе машина превращалась в обычный моноплан, способный развивать гораздо большую скорость, чем у автожира. По желанию пилота нажатие на кнопку освобождало мачту и лопасти, и машина превращалась в автожир, который мог, медленно вращая ротор, снижаться почти вертикально для безопасной посадки на небольшом участке земли.

Машина получила ещё одно новшество в виде турбинного двигателя Райта. У него была всего одна важная движущаяся часть — вал, на котором крепились роторы, фланцевое колесо, втягивающее смесь в камеру сгорания, и пропеллер. Благодаря своему чрезвычайно лёгкому весу и высокой эффективности, турбинный двигатель внутреннего сгорания обещал найти широкое применение.

Своё название «Горбатый» получил из-за своеобразного горба на задней части мачты, прикрывавшего рычаги для подъёма и опускания вращающейся «ветряной мельницы».

В носовой кабине самолёта был установлен пулемёт 50-го калибра.

— Забирайтесь на борт, Боб, и мы взлетаем, — сказал Билл, когда мы надели парашюты. — Японец снялся с якоря сегодня в четыре утра, а эсминцы ушли часом позже. Мы сможем их догнать.

Пять минут спустя наша изящная маленькая машина катилась вперёд, вращая «ветряную мельницу». Она плавно взмыла вверх, Билл включил устройство, сложившее мачту, и вскоре мы оказались над холодным серым Тихим океаном, а город исчез в дымке голубого горизонта на севере.

Билл управлял самолётом, и мои мысли вернулись к доктору Вернону и его дочери. Доктор был пухлым, взрывным человечком, который думал о науке, питался наукой и дышал наукой. Его невысокая, беспокойная фигура всегда носила на себе следы лабораторных катаклизмов, а его жизнь была омрачена тем, что ему не удавалось усовершенствовать страшную машину, которой он посвятил свою жизнь. Мне всегда казалось странным, что человек с таким мягким сердцем так усердствует, создавая смертоносный инструмент, и я задавался вопросом, что он будет делать с ним теперь, закончив работу.

Прошло пять лет с тех пор, как я видел Эллен в последний раз. Она всегда была изящной девушкой-эльфом. Я запомнил её главным образом потому, что однажды на вечеринке она сыграла важную роль в том, чтобы заставить меня опуститься в предполагаемое мягкое кресло, которое оказалось бочкой с ледяной водой.

Маленький «Горбатый» был настоящим чудом. Мягкий шепчущий гул турбинного двигателя скрывал его огромную мощь. Тонкие крылья из белого металла рассекали воздух со скоростью две с половиной мили в минуту. Вскоре мы увидели дым там, где голубое море встречалось с ещё более голубым небом впереди, и спустя некоторое время маленькая машина опустилась на палубу эсминца.

Второй эсминец находился в четырёх или пяти милях по правому борту. Два корабля намеренно двигались со скоростью около десяти узлов, держась примерно в двадцати пяти милях позади парохода, за которым они следили. Один из офицеров проводил нас на мостик, и мы узнали, что корабли отслеживают японца с помощью своего радиооборудования.

Радист пригласил нас и позволил послушать разговоры между пароходом и кем-то далеко впереди. Это были самые странные звуки, которые я когда-либо слышал. Тонкие, запинающиеся, прерывистые писки и визги! Даже с учётом искажений при передаче было трудно представить, что могло их издавать.

— Это какой-то разговор, — сказал Билл. — Но человеческие существа не издают таких звуков.

— Возможно, — сказал связист, — то, что мы слышим, является всего лишь обычным разговором, зашифрованным, чтобы посторонние не могли его понять, и расшифрованным получателем. Такие устройства используются уже не первый год.

Но в его голосе не было убеждённости. И уж конечно, эти странные звуки показались мне похожими на общение каких-то инопланетных существ. Но кем они могли быть?

Позже мы с Биллом по очереди поднимались на «Горбатом», чтобы следить за передвижениями парохода, так как радиосвязь прекратилась. День прошёл, и белое солнце скрылось за сверкающими волнами на западе. Жаркой безлунной ночью эфир был спокоен, и нам ничего не оставалось, как продолжать двигаться в том же направлении. Я дважды взлетал, но на японце не горел свет, и я не смог его обнаружить. В полночь на палубу поднялся Билл, и я пошёл полежать на койке.

Сразу после рассвета прозвучал сигнал тревоги. Меня разбудил грохот носового орудия нашего корабля. Когда я вышел на палубу, стрельба уже велась непрерывно, и я услышал мешанину звуков — завывала сирена, раздавались крики, приказы и проклятия, сопровождаемые выстрелами из стрелкового оружия.

Я увидел, что «Горбатый» исчез с палубы. Билл был снова в воздухе. Когда я ступил на палубу, снизу донёсся сильный лязг. Гребные винты были подняты из воды! Двигатели бешено работали в течение минуты, а затем остановились. Я побежал к трапу, чтобы посмотреть, что же произошло, что вызвало такое смятение у команды. И действительно, моим глазам предстало удивительное зрелище!

Корабль парил в воздухе, на высоте ста футов над волнами! Воздух был неподвижен, море — гладким и чёрным… Небо на востоке было освещено серебристой пеленой зари, в которой висела убывающая луна. Впереди и ниже нас, в двухстах ярдах, виднелся странный светящийся холм — мерцающее облако красно-фиолетового пара, которое тяжело стелилось по чёрной воде. Я увидел два похожих клубящихся газовых кургана за кормой, мерцающих болезненным сиянием. А корабль поднимался в воздух!

Он стремительно нёсся вверх по неподвижному воздуху, и казалось, что ветер дует на нас. Я увидел винтовку, висящую в воздухе в десяти футах надо мной, и стальную лодку, взлетевшую на дюжину футов над мачтой. Внезапно до меня дошло, что что-то нейтрализовало гравитацию для металлических частей корабля. Я вспомнил историю о бомбах, разрушающих гравитацию, использованных во время ночного налёта на склады тория.

Переднее орудие всё ещё продолжало вести непрерывный огонь, хотя напуганные люди покинули остальные. Я увидел человека, указывающего куда-то, и посмотрел в том направлении. Красный самолёт с толстым фюзеляжем и короткими крыльями бесшумно и быстро промчался прямо перед нами. Когда он пролетал, из него что-то выпало. Это был тёмный предмет, который взорвался прямо над нами, превратившись в густое клубящееся облако сияющего фиолетового тумана. От его света у меня заболели глаза. И корабль устремился вверх ещё быстрее.

Учитывая то, что произошло позже, можно не сомневаться, что светящийся газ был радиоактивным элементом, полученным в результате принудительного ускорения распада тория. Это было похоже на инертный радиоактивный газ нитон, или «эманацию радия», который образуется при выбросе альфа-частицы из атома радия. И не может быть никаких сомнений в том, что его эманации воздействовали на магнитные элементы, железо, никель, кобальт и кислород таким образом, чтобы обратить вспять действие силы тяжести. С изобретением пермаллоя (магнитного сплава с особыми свойствами) и других подобных веществ в последнее десятилетие подобная вещь стала гораздо менее невероятной, чем это могло показаться десять лет назад.

Через несколько мгновений красный самолёт скрылся из виду. Ошарашенно глядя на запад, я увидел несколько ярких точек фиолетового цвета, горящих на фоне глубокой синевы неба — это были радиоактивные облака, испускающие сводящее к нулю гравитацию излучение. Тёмный силуэт другого эсминца, перевёрнутый вверх дном, плыл среди них. Должно быть, он был уже почти в миле над землёй. Пока я стоял там, поражённый, офицеры предпринимали яростные попытки восстановить порядок. Затем люди забегали вокруг, перекрикиваясь и ругаясь в полном смятении. Я видел, как один человек надел спасательный пояс и как безумный перепрыгнул через поручень — чтобы с размаху рухнуть в воду в пятистах ярдах внизу. За ним последовала ещё дюжина бедолаг, прежде чем один из матросов смог остановить их самоубийственный порыв. Хотя, возможно, судьба оставшихся на борту была не лучше, чем судьба спрыгнувших.