Тем не менее, возня на берегах далекого Японского моря европейцев не волновала. Известия с Балкан, где повстанцы отклонили все предложения заинтересованных держав, и решили продолжить борьбу до полной победы. Силы были несопоставимы, но в Стамбуле прекрасно понимали, что стоит им взяться за инсургентов основательно, стоит пролить море крови, и тут уж и России и Австрии придется вмешаться. Франция и Англия по привычке пытались сгладить углы, барон Жомейни продолжал попытки решить проблему мирным путем, Вена многозначительно молчала, а Берлину было плевать на турок.
В России все шло своим чередом. В Одессу привезли еще одну партию пушечных стволов, но что-то французы не шевелились отправлять корабль за грузом. Слава Богу, первую партию полностью оплатили, и то хлеб. Ходили слухи, что теперь франки стали покупать сталь у бриттов. Ну так и что? Железо подождет. Дефицит металлов у воюющих стран так никуда и не делся. Не купили эти, предложим другим. Германцам тоже качественные орудия из чего-то делать нужно. Единственное что, в пушках немецкой армии использовались другие калибры. Но, как по мне — тоже не беда. Был бы спрос, а предложение создадим.
Порадовало, что Веня начинал расправлять крылья. Да по нему видно. Ожил, разрумянился, плечи расправил. Он теперь не просто отставной полковник, коих в столице тысячи. Он управляющий одного из крупнейших в стране торгово-промышленных холдингов. Считай, топ-менеджер ведущей корпорации.
На службе тоже были новости. Толя делился известиями. Хвастался, что налогов и правда собрали больше обычного. Бюджет на год расписан по старым цифрам, но уже по итогам предыдущего, семьдесят пятого, года ясно — профицит составляет более ста миллионов. Рейтерн собирается половину истратить на выкуп немецких облигаций займа с тридцати процентным дисконтом. С тем, чтоб продать в империи, но уже дороже. Чудны дела твои Господи! Прежде Михаил Христофорович в склонности к авантюрным предприятиям замечен не был.
Как по мне, так я бы излишки на выкуп у частников железных дорог пустил. Тикульская катастрофа хорошенько так встряхнула страну. В газеты и гражданские присутствия сплошным потоком хлынули сообщения о нарушениях, допускаемых частными владельцами чугунок в эксплуатации путей и машин. На этой волне, национализация выглядела бы как благо, а не как грабеж среди белого дня.
Только, похоже, я свое уже отслужил.
— Хромота останется с вами до конца жизни, — признался один из врачей после ежедневного осмотра. — Кости срастаются хорошо. Их мы, под руководством господина Пирогова, сложили. Однако, все указывает на то, что поврежден нерв. Его было защемило осколками, и от того вы не чувствовали боли в месте ранения. Пришлось резать вас повторно. Тем не менее, методы сращивать нервы наука еще не открыла.
И развел руками. А я ему улыбнулся. Хотя, не то чтоб ему. Просто — иронии Судьбы. В феврале случилось ровно двенадцать лет с момента моего вселения в тело несчастного Герочки. Дюжина лет, а столько со мной за это время всякого случилось, что всего и не упомнить. И каждый раз, после очередного приключения, я подымался, и, словно стойкий оловянный солдатик, маршировал на службу. Вечно к чему-то стремился, ломился вперед к одному мне видимой цели. Тащил всех вокруг на собственном горбу. И что же? Единственный человек, которого я был бы горд называть настоящим другом, умер. Великая женщина, так много для меня, да и для страны, сделавшая — тоже. А я все колочу в свой барабан, все марширую…
Приехал Варешка. Как-то, как может только он, проник в палату, когда сумерки сгустились уже едва ли не до полной тьмы. Сел у изголовья, и тяжело вздохнул.
— Отвратно выглядите, ваше высокопревосходительство, — заявил господин Пестянов. — Раны все еще беспокоят?
— Не особо, — фыркнул я. — Сказать по правде, в кои-то веки мне покойно здесь. Отдыхаю. Душой и телом.
— А поезжайте ка лучше в Крым. Там чудо, как хорошо летом. Ну ее, эту службу.
— Да я собственно и не собирался… — непонятно от чего принялся оправдываться я. — Хватит. Отслужил свое.
— Вот и хорошо, Герман Густавович. Вот и славно, — расслабился Варешка. — Душегубец-то ваш, не далее чем за неделю до покушения из жандармерии был выпущен. Не нашла охранка в его деятельности состава преступления.
— Разве такое бывает? — удивился я, начиная догадываться, куда клонит мой надежный супер сыщик.
— Как видите, дорогой мой Герман Густавович. — Я, признаться, и сам в некотором ошеломлении. А еще, злодея кто-то предупредил. Бомба-то с часовым механизмом была, и нужно было точно ведать, когда именно вы изволили к Университетскому подъезду прибыть.
— Как же это могли сделать?
— Телефон, — лаконично пояснил сыщик. — Вы сами выпустили джина из лампы, ваше высокопревосходительство. Ближайший к месту событий аппарат в особняке графа Ильина расположен. Так там незадолго до взрыва сообщение приняли, и сигнал нужный подали. А сам граф в ведомстве князя Владимира служит…
— Вот как? — даже растерялся я. — Это что же выходит…
— Выходит, что вас испугались, Герман Густавович, — прошептал Пестянов. — Слишком много власти у вас было. В народе болтают, к вам и члены императорской фамилии за дозволениями что-либо предпринять ездят.
— Не было такого, — твердо возразил я. — Наговаривают.
— И что с того? Вы вот здесь ныне лежите, от ранений оправляетесь. И это хорошо. И не спешите снова в битву кидаться. Отдыхайте пока. А то и в отставку проситесь. Чай жалование вам и не к чему. Своих средств на две жизни хватит.
— Да я собственно, так и хочу… Ладно. Что все обо мне да обо мне. Сами вы как? Как жена? Как дети?
Поговорили о житейских делах, да и все на этом. Совета мне от Пестянова не нужно было. Я, честно говоря, и собственное расследование не хотел затевать. Промелькнула такая мысль, но отмел ее в Ад в тот же миг. Будто бы я сам не догадывался, откуда вдруг взялся бомбист. Помнится, меня и конвойные стращали злобными террористами, но, учитывая жесткий контроль всевозможных бунтовщиков и революционеров, который создал князь Владимир, верилось мне в страшилки с большущим трудом. Если уж сотрудники охранки могли организовать наблюдение за мной на всем протяжении пути от столицы до Томска, то уж присмотреть за возможными террористами сам Бог велел.
А это значит что? Это значит, что без попустительства СБИ, никаких революционеров ко мне и близко бы не подпустили. Казачий конвой — это конечно хорошо, но телохранители из них никакущие. Так. Статусное сопровождение, и успокоение тревог. Не более того.
И первым звоночком что что-то затевается, для меня стал тот факт, что на поминальной трапезе ни один из великих князей не попенял мне за смелые, или даже — крамольные, слова на том памятном Совете Министров. Остальные-то сбегали, отчитались, отмели от себя подозрения в причастности. Только мы с Рейтерном уперлись. Да мне, признаться, и мысли не пришло куда-то бежать, и на соратников кляузничать.
А Романовы, выходит, запомнили. Да и нарисовали для меня «черную метку». И князь Владимир все организовал. Рассчитались со мной за многолетнюю верную службу на благо Отечества.
Я, по их замыслам, скорее всего и выжить-то не должен был. Коли бомба бы по-умному была сделана, а не так, дилетантски, просто взрывчатка в деревянном ларце, так не сносить бы мне головы. А вот в вероятность «добития» здесь, в медицинском учреждении, совсем не верилось. Хотя, чего проще? Сделали укол ядом. Я-то и знать не знаю, какие снадобья для меня готовят. И все. «Не смотря на все усилия ведущих медицинских светил Империи, вице-канцлеру графу Лерхе стало хуже. Будущим же днем, не приходя в сознание, первый министр гражданского правления представился».
Но, нет. Им довольно и того, что здоровье мое к службе теперь не располагает. Чтоб в этом убедиться, они и дежурства у моего тела организовали. И справлялись чуть не ежечасно. Думается мне, именно так все и было. Все. Списан.
Следующим же утром, не смотря на то, что руки были еще слабы, и с трудом могли удержать перо, я надиктовал приглашенному писарю прошение об отставке. И тут же, в присутствии лечащего врача, его подписал. На том история графа Лерхе, реформатора и соратника Великого Государя Николая Второго, и закончилась.
