Посещение пристаней, тем не менее, принесло только положительные эмоции. Развитие торгового и пассажирского сообщений по рекам Сибири явно демонстрировало и общее развитие региона. Если пароходам нечего будет возить, то и строить сложные машины никто не будет. А раз с каждым годом транспортных компаний только больше становится, значит, объем торговли тоже увеличивается. И пусть до оборотов той же Волги Оби еще ой как далеко, тенденция просматривается уже сейчас. И радует.

На верфи к Магнусу не поехал. Моего там было чуть, состояние этой отрасли я уже успел выяснить, и тратить время на то, чтоб просто полюбопытствовать, чем датская технология отличается от какой-нибудь другой, посчитал излишним.

А вот оговорка Тецкова о том, что чуть ли не в каждом прибрежном селе имеется угольный склад, заинтересовал. Интересно вдруг стало, кто же это такой продуманный — догадался организовать гарантированный сбыт угля и навигацию пароходникам облегчил? У меня как раз приглашение на ужин от бессменного председателя губернского правления, Павла Ивановича Фризеля имелось. А кому как не этому матерому чиновнику должно быть известно, кто чем на его территории промышляет⁈

Признаться, была мысль переманить Павла Ивановича в столицу. В канцелярию премьер-министра грамотные чиновники всегда требовались. А Фризель — человек с железными нервами и богатейшим опытом. Но передумал. А вот иметь в Сибири некоторый кадровый резерв на случай, если заменить выбывшего губернатора окажется больше некем, это дорогого стоит.

Еще, честно говоря, опасался нарваться на отказ. Фризель в Сибири служит чуть ли не всю жизнь. Знает здесь все от и до. И его все знают. Супруга его, Елизавета Александровна, в Мариинской женской гимназии начальствует. Дочери за здешними же, сибирскими чиновниками замужем. Порвать все связи и уехать за чинами и наградами в малознакомый и неприветливый Санкт-Петербург? На это нужно огромное желание иметь, а я и прежде замечал, что Павел Иванович обостренным честолюбием не обременен.

Тем более что и здесь, в Томске, награды находят своего героя. Парадный мундир Фризеля, например, уже неплохо украшен сверкающими звездами орденов. Да я еще привез. И ему, и действующему губернатору по Станиславу второй степени. Для гражданских чиновников — довольно высокая награда. Значимая, я бы даже сказал.

Ну и еще одно останавливало: четкое осознание того, что Павел Иванович уже четырех губернаторов на своем посту пережил. В связи с этим, возникает вопрос: кто в действительности губернией управляет? Назначенный из МВД, пришлый, человек, или свой председатель губернского правления? И мог ли тот же Андрей Петрович Супруненко заниматься вопросами образования в губернии, если бы не понимал, что вся остальная деятельность гражданского правления под неусыпным контролем надежного, как швейцарские часы, Фризеля?

В том, что Павел Иванович осведомлен о делах губернии получше многих, я ничуть не сомневался. Но когда, в ответ на мой вопрос об устроенных на берегах судоходных рек угольных складах, тому и задумываться не пришлось, я был по хорошему удивлен.

— Так Щегловский это уголек, Герман Густавович, — пояснил Фризель. — Деревенька есть такая на берегу Томи — Щегловка. Там, где в Томь Искитимка впадает. Проживает там семь семей, и у всех фамилия единая — Щегловы. Вот они и роют, да по рекам на баркасах развозят. А торг ведут уже местные. И цену дают такую, у кого на сколько совести хватает. Иной раз в соседних селищах и в два раза цена может отличаться.

— И что же? — снова удивился я. — Все равно берут?

— Берут, — хмыкнул чиновник. — А куда деваться? Капитаны до последнего тянут. Пока из погребов последнюю труху не сожгут, к берегу не поворачивают. А там уж береговые глумиться начинают. С того капитаны теперь и товарец какой-никакой с собой стали возить. На угле его все одно береговые обманут, а так он хоть часть денег назад вернет…

— Чудны дела Твои, Господи, — покачал я головой. — Мне купцы на капитанов жаловались. А оно вон как все оборачивается.

— У всех своя правда, Герман Густавович, — развел руками Фризель. — У купца-пароходника своя, у речных волков — капитанов — своя. Щегловские вот свою правду по берегам развозят, а местные к ней наценку делают.

— И что же цены? — решил все-таки уточнить я. — Много ли выше тех, по каким уголь в Томск поставляется и на железную дорогу?

— Почему выше? — настала пора удивляться председателю губернского правления. — Ниже. Даже самые наглые выше Томских цену не задирают. А в самой Щегловке чуть не втрое ниже купить можно. Болтают, будто Щегловские инородцев каких-то в дыру земную засунули. Те уголь роют, а деревенские их за то кормят. Врут, поди. У базарных кумушек во всем дикий инородец виноват…

Инородец виноват… Кроме огромного желания вновь побывать на Родине, увидеть Томск, посмотреть, что стало с моими здесь многочисленными начинаниями, у меня была и официальная причина посещения Томской губернии. И если причине этой нужен бы был заголовок, он стал бы таким: «Инородческий вопрос».

Еще прошлой осенью в столицу прибыла… скажем так: делегация инородческих дворян Западной Сибири. Понятное дело, что Сибирь огромна, туземных племен в ней неисчислимое множество. Зачастую, народы севера совершенно не способны понимать язык среднего течения Оби. А те, в свою очередь, не могут общаться с жителями юга и юго-запада региона. И для всех для них языком межнационального общения стал русский. Тем не менее, собрать действительно представляющую все племенные союзы компанию, просто невозможно.

Туземные князьки, не иначе, как чудом сумевшие добраться до Санкт-Петербурга, представляли только несколько соседствующих племен. Если точнее, то черных татар, шорцев и оседлую часть алтайцев. И первым делом, эти господа естественно попали в полицейский околоток, ибо первый же встретившийся им городовой, вместо ответа на вопрос «Как пройти к царю?», препроводил их в камеру временного содержания.

Три дня провели в камере посланцы трех народов. За три дня маховики государственной машины империи провернулись, сведения по инстанции дошло до стола столичного градоначальника, генерала Трепова, Федора Федоровича.

Сам Трепов из обер-офицерских детей. Путь начинал с рядового, а унтер-офицерское и офицерское звания получал за храбрость на поле боя. Это я к тому, что Федор Федорович, при всех своих высоких чинах, куче орденов, и благоволении Государя, оставался нормальным, здравомыслящим человеком. Еще и любопытным. Пытливым даже. Естественно, его эта делегация заинтересовала, и он отдал приказ доставить сибирцев к себе в кабинет, на Большую Морскую.

А там уж завертелось. Поговорив с послами, Трепов не придумал ничего лучшего, как отправил ко мне вестового с запиской. Ну не самому же ему было представлять инородческих сибирских послов императору. А я, как бы — выходец из глубин Сибирских руд — считаюсь в обществе признанным специалистом по Сибири. И раз я от этой чести никогда не отказывался, значит, мне и заниматься дальнейшей судьбой делегатов.

Пришлось мне отправлять на Большую Морскую, дом сорок, чиновника по особым поручениям, с наказом разобраться в причинная явления этих господ в столицу. И деньги человеку выделил. На то, чтоб, в случае если жалобы депутатов окажутся похожими на правду, привести их внешний вид к тому, который не стыдно было бы предъявить Государю.

А после, когда отмытых, подстриженных и приодетых иноземных князьков доставили в Эрмитаж, в мою вотчину, и они начали свой невеселый рассказ, понял вдруг, что в своем стремлении заселить дикую Сибирь, совершенно упустил из виду нужды коренного населения.

Два дня понадобилось на то, чтоб делегаты надиктовали суть своих претензий трем, сменяющим друг друга, писарям. Потом из этого потока обвинений и жалоб два матерых столоначальника составили сравнительно краткое и осмысленное обращение туземных дворян к императору. И вот уже с этим документом я отправился в Никсе.