Я все еще сомневался, стоит ли ехать в дом местной, я бы даже сказал — местечковой, знаменитости? Особенно учитывая два обстоятельства: во-первых, я вице-канцлер империи, и не к лицу чину столь высокого ранга идти за советом к купцу, пусть даже и торгующему с заграницей. Во-вторых, против идеи посетить Красный замок говорило еще и то, что сам-то Прозоров ко мне на встречу приходить не торопился. Даже прием в Благородном собрании проигнорировал. А теперь, получается, я, гордыню усмирив, должен сам в его особняк ехать? Навязываться. Просителем себя чувствовать…
— Давайте, любезный мой Валерий Иванович, поступим иным образом, — после долгих раздумий, заявил я. — Не ошибусь, если сделаю предположение, будто этот ваш купец — частый гость в вашем доме?
— Не скажу, что действительно частый, — подбоченился губернатор. — Но бывает, бывает. Иной раз, знаете ли, и по-простому, без приглашения захаживает. Я даже люблю вот этак вот принимать. Без чинов…
— Отлично. Тогда так и поступим, — который уже раз перебил я слишком словоохотливого чиновника. — Пригласите господина Прозорова к себе сегодня к ужину. А там и я, вроде как случайно, прибуду. Так и мне никакого ущемления чести не выйдет, и своего мы добьемся. Только вы так пригласите, чтоб этот слишком занятым не отговорился. С него станется…
— Тогда я, если позволите, приписочку сделаю. Что, дескать, и вы у меня вечером должны быть. И что это может стать единственной возможностью задать вопросы по реформе налогов одному из ее авторов. Торговые люди очень этим интересуются. Опасаются, как бы с той реформы империя еще каких поборов с них не затребовала.
— Тогда и Булгакова зовите, — благодушно посоветовал я. — Мне он показался на редкость благоразумным молодым человеком.
На том и порешили. Чарыков завез меня в «Стокгольм», где я отобедал, сменил наряд, и к вечеру велел Апанасу найти извозчика. Губернское правление обязано было предоставить мне экипаж для разъездов, но откуда ему было взяться? Как уже говорил: бричкой и той губернатор управлял лично. Лишних служащих у вятского начальника не имелось.
Прозоров больше походил на средней руки чиновника, чем сам Чарыков. Совсем не выглядевший дорогим костюм, обширные залысины, очечки в серебряной оправе — таких прозоровых по столичным присутствиям тысячи. Повстречайся он мне где-нибудь на набережной Мойки, я и внимания бы на него не обратил. В то время как, человеком он был по своему примечательным. Начать хотя бы с того, что он один из немногих российских купцов отправлял товары продаваться в дальнее зарубежье, а не скидывал все оптом заезжим торговцам. Кораблей своих Прозоров не имел, фрахтовал иностранные. Но торговые обороты его впечатляли даже меня, давно считавшего деньги десятками тысяч. Если верить Тихону Филлиповичу Булгакову, прибывшему в маленький, но уютный, особнячок Чарыкова, куда как раньше местной знаменитости, капитал Прозорова или уже перешагнул, или вот-вот перешагнет планку в три миллиона рублей серебром. Для маленькой провинциальной Вятки — космическая сумма. Подели достояние одного человека на всех жителей губернской столицы — на все двадцать пять тысяч человек — и то богато выйдет.
Впрочем, как выяснилось, чуть ли не половина города — я имею в виду недвижимость — именно Прозорову и принадлежала. С доходов, Яков Алексеевич постоянно приобретал все новые и новые дома. Жилые, коммерческие — не важно. Главное, чтоб они хоть одной стеной касались уже у него имеющихся. Тот длинный, похожий на амбар, корпус, в котором располагалась гостиница «Стокгольм», кстати, тоже входил в длинный список собственности господина Прозорова.
А еще он был городским головой. Закрепил, так сказать, не официальный статус официальным. Хозяин города. Иначе и не скажешь.
— И что же может меня заставить платить эти ваши новые налоги? — фыркнул Прозоров, даже меня не дослушав. А я ведь о новой системе налогообложения рассказывал. И остальные, присутствовавшие в доме губернатора, торговцы, слушали меня более чем внимательно.
— Закон, — пожал плечами я.
— Пф, — снова фыркнул городской богатей. — В нашем Отечестве, сами знаете как, ваше высокопревосходительство. Закон — что дышло. Как повернешь, так и вышло. Может статься, мне штрафы дешевле обойдутся, чем сами налоги.
— А не будет никаких штрафов, — криво усмехнулся я. — С введением новой системы, неуплата налогов станет уголовным преступлением. А чины гражданского управления, поспособствовавшие неуплате, станут соучастниками. Вы бывали на каторге, Яков Алексеевич? Могу поспособствовать посещению…
— Вот так, значит? — порозовел Прозоров. — Как же так? За долги банку какому-нибудь и то на каторгу не шлют. А тут эвон как.
— Отныне Империя считает деньги, что были скрыты от налогов, прямым ущербом государевой казне. Теперь это кража государственного имущества. Осведомитесь сами номером статьи Уголовного Уложения. Я так сразу и не скажу. Правительство и без того идет на беспрецедентно мягкие условия по переходу на новую методу. Первый год не будет таких уж жестких требований по ведению первичной документации. Мы прекрасно понимаем, что новой науке невозможно обучиться сразу. Понадобится время, чтоб привыкнуть к переменам. Оценить, на сколько, на самом деле, проще и более упорядочено будут вестись записи по сделкам. Кроме того, с введением новой системы, отменяется большинство существующих поборов и акцизов. В неизменном виде пока остается виноторговля и табак. Акцизов на соль, нефть, керосин и прочее, прочее, прочее более не будет.
— Как же тогда гильдии определятся станут? — прищурился Прозоров. Я заметил, стоило ему открыть рот, как все остальные в гостиной, включая губернатора, замолкали.
— Пока и эта схема останется, — кивнул я. — В качестве ограничительной меры. Плата за право торговли станет сдерживающим фактором для излишне оптимистично настроенных мещан и крестьян. Избыток торгового люда — тоже не есть хорошо.
— Так вот и получится, что казна теперь на нас, купцах, держаться станет, — развел руками и оглянулся городской хозяин.
— На купцах, фабрикантах, крупных землевладельцах и пропойцах, — улыбнулся я. — А разве ныне как-то иначе? Неужто вы всерьез полагаете, будто выкупные платежи и недоимки с крестьян оказывают на казну какое-то влияние? Я вон Валерию Ивановичу уже государственную роспись доходов цитировал. Так все сборы крестьян и четверти от винного акциза не составляют. Так что пока, выходит что казна наполняется пропойцами.
Тихон Филиппович Булычев
— Имеется надежда, — вступил в разговор Чарыков, — Что после введения реформы зерноторговли в империи, доходная часть казны сместится.
— Уже известны подробности? — оживился Булычев. — Что именно будет реформировано? Прежде, правительство в эту область особенно не вторгалось.
— Без особых подробностей, — быстро вставил я, опасаясь, что словоохотливый губернатор тут же начнет выбалтывать сведения, которые публике пока знать было рано.
— Предполагается, что цену выкупа зерна у крестьян теперь станет назначаться в правительстве, — многозначительно на меня зыркнув, все-таки выдал информацию Чарыков. — И у государственных чиновников будет первоочередное право.
— А хранить зерно, где предполагается? — тут же заинтересовался Прозоров. — Никак элеваторы, по американскому образцу, строить начнут?
— Ныне-то как? — принялся объяснять Булычев. — Крестьянин и рад бы придержать зерно до зимы, или даже до весны, да хранить негде. Оставит у себя в сарае, так к весне половину мыши сгрызут. Вот и торопится сбыть побыстрее. Да еще деньгу к осени приготовить. После сбора урожая в селах свадьбы да иные праздники затеваются. Ярмарки опять же. Себе вина хлебного прикупить, женам платки расписные…
— Платежи, да поборы тоже осенью, — подсказал я.
— Ах, ваше высокопревосходительство, — улыбнулся владелец пароходов. — Сколько тех платежей-то? Раз — два, да обчелся. А как пристав приедет, староста ему плакаться станет, что, дескать, урожаи совсем плохи, народишко голодом исходит, все только на поборы и работают. Тот и в бумаге отметит, что сборы ничтожны, по причине низких урожаев. Ему за то и подношение сделают. В одной деревеньке, да в другой. Вот приставу и на выезд, да на шелка для супруги и насобирается. А в гражданское правление, вместо платежей да недоимок, лишняя бумага пойдет.
