У моей мамы словно вырвали сердце. За два года, она похудела и побледнела, и я очень сильно за нее беспокоилась. Затем она встретила отца-одиночку в поликлинике, где работала. Звали его Герман. Он пришел к ней на осмотр с маленьким мальчиком, и все изменилось. Несколько недель они встречались, мама была счастлива. Через три месяца, они решили жить вместе. Герману предложили работу в Москве, и маме ради него, пришлось бросить работу, продать наш дом и переехать вместе с ним в Москву, в арендованную квартиру, за которую маме пришлось платить самой, чтобы мы могли в ней жить, поскольку у Германа не сложилось с работой. Потом, он связался с непонятными людьми в поисках быстрого заработка. Я очень не хотела переезжать, и тем более жить с Германом под одной крышей. Я любила свою школу и свой уютный город. Но, у меня не было выбора. Место, куда мы переехали, я не могла считать домом. Ничего больше не будет домом. И кроме того, мне не нужен был дом – это слово сопровождало воспоминания, слишком болезненные, чтобы о них думать, мне достаточно было места, где я просто могла жить.
Год спустя, умер сын Германа, Тимофей. Несчастный случай в школе. И, Германа, как будто бы, подменили. Он всегда мне не нравился. Я ему не доверяла. После смерти сына, он начал пить, ругаться, кричать на маму и на меня, когда он злился, он пинал вещи так, что это меня пугало.
Потом, начались побои. Синяки, которые она пыталась скрыть макияжем. Треснувшие ребра, из-за которых было больно дышать и говорить. Я пряталась в своей комнате и смотрела на журнальные картинки, которыми обклеила стены, на далекие места, такие как Байкал и Якутия, и попыталась представить себя там во сне.
Когда мне было двенадцать, моя мама попыталась бросить его и бежать обратно в Новосибирск. Герман поймал нас на полпути, отправил мою маму в больницу и сказал ей, что убьет нас обоих, если она снова попытается бросить его. Он потерпел неудачу в роли преступника, потерпел неудачу в роли кормильца. Он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что он тоже не смог стать мужем.
Через несколько недель, после этого, Герман пришел пьяный и рухнул в кресло. Он крикнул моей маме, чтобы она принесла ему пива, но она лежала в постели с переломами ребрами, после его побоев, и едва могла ходить. К тому же, у нее начал развиваться сахарный диабет. Я была в их спальне, присматривала за ней, и увидела, как она изо всех сил пытается встать, стиснув зубы от боли.
«Нет, мама, лежи», – сказала я ей со слезами на глазах. Я вышла в коридор, не обращая внимания на ее протесты. Я подошла к холодильнику и принесла Герману пиво.
Когда он увидел, что это я, он проклял меня, сказав, что я такая же пустая трата места, как и моя мать. И когда я подошла достаточно близко, он впервые ударил меня – удар открытой ладонью по лицу, от которого у меня затряслись зубы, и я увидела звезды.
Но, с той ночи я приносила ему пиво и еду, и убиралась в доме. Я была маленькой и ничего не могла с этим поделать. Но, я старалась делать все, чтобы держать его подальше от моей мамы, которая не могла вставать после его побоев.
Он бил меня, а мама так его боялась, что ничего не могла сделать. Однажды, когда мне было четырнадцать, я уронила горячую сковороду, и она оставила темный след на линолеуме. Герман поднял ее, задрал мою футболку и прижал ее горячий край к моему боку, чтобы преподать мне урок. Я слышала, как моя кожа шипела, как кусок мяса, брошенный на сковороду. Я знала, что не смогу обратиться в отделение скорой помощи, поэтому обработала ожог сама, а шрам все еще остался. Однако, это послужило мне уроком. Чем меньше он меня видел и слышал, тем меньше он меня бил.
И так я стала невидимкой. Моя уверенность в себе исчезла. Каждый день я слышала, какая я никчемная. Он смеялся над моими мечтами о зеленых далеких местах и рвал фотографии, которые я приклеивала на стены. Я ушла в себя, одевалась в бесформенные кофты с капюшонами и джинсы, стараясь вести себя максимально нейтрально, чтобы меня было легче игнорировать. Мальчики смотрели прямо мимо меня. Учителя даже забыли, что я была в их классе.
В один из дней, когда мне было шестнадцать, я поднялась на крышу многоквартирного дома. Мне было так одиноко, я чувствовала себя такой разбитой, что готова была прыгнуть с крыши. Но, я волновалась за маму. Если я оставлю ее одну с ним наедине, он снова станет ее избивать и ее уже некому будет защитить.
Именно тогда я увидела его, балансирующего прямо на краю крыши. Птичье гнездо, на краю которого сидела белая голубка, кормящая своих птенцов. Это было самое прекрасное, что я когда-либо видела, и я была так близко. птицы меня совершенно не замечали.
И тогда, я поняла, что моя невидимость для чего-то может быть полезна. Я была такой тихой, такой ненавязчивой, что могла подойти к птицам и животным ближе, чем кто-либо другой.
Я начала совершать прогулки в город, незаметно пробираясь через заброшенные здания, находя летучих мышей, бродячих кошек и собак, за которыми можно было наблюдать. Нахождение рядом с этими маленькими животными было достаточно, чтобы поддерживать меня в здравом уме от того, что происходило дома.
Однажды, исследуя заброшенный бизнес центр, я обнаружила, что я не одна. Старый грузин с седыми волосами фотографировал птиц, за которыми я наблюдала. Сначала я настороженно с ним общалась. Но, он был дружелюбен, и через несколько месяцев мы сблизились. Его звали Алико, и когда-то он был военным репортером. Его квартира, недалеко от Петровки, была увешана желтыми выцветшими фотографиями Афганистана, Пакистана и Ирака. Он подарил мне одну из своих старых камер, и с первого же момента, как я попробовала ее, она меня зацепила. Моя невидимость означала, что я могла приблизиться к любимым животным, а камера означала, что я могла поделиться с миром увиденным. Через несколько недель, Алико посмотрел на сделанную мной фотографию гнезда новорожденных мышей, прижавшихся друг к другу, чтобы согреться. Один мышонок открыл глаза и взглянул на меня, и в этих больших черных глазах отразился горизонт Москвы. «Ты в этом естественная», – сказал мне Алико. «У тебя есть внимание к деталям.»
Наконец-то, я нашла свое дело.
В течение следующих двух лет, моя жизнь заключалась в том, чтобы защищать маму дома, готовится к экзаменам в школе, я заканчивала одиннадцатый класс, и несколько драгоценных часов, каждый день, учиться у Алико. Он спрашивал меня о синяках, и я знала, что он злится, что кто-то причиняет мне боль. Но, я также знала, что Герман сможет причинить ему вред, поэтому я молчала.
Затем, когда мне было девятнадцать, Герман умер, получив ножевое ранение в драке в переулке с другими бандитами. Я знала, что мне следует грустить, но все, что я чувствовала, это облегчение, которое заставило меня задуматься, ужасный ли я человек. Я думала, что моя жизнь изменится, но, мы с мамой все еще застряли в Москве, у нас не было денег, чтобы вернуться обратно в Новосибирск. Поэтому, я устроилась работать в продуктовый магазин, продолжала учиться, присматривать за мамой и фотографировать. Я мечтала стать фотографом дикой природы.
Однажды ночью, я услышала крик девушки, у нас во дворе, и выстрелы. Я подбежала к окну и увидела, как молодой человек с пистолетом в руках убегал в сторону парка. Я его хорошо разглядела. Я его видела несколько раз у магазина, в котором работала. Возле пожарной лестницы лежал труп мужчины, а рядом лежала, потерявшая сознание от удара, девушка.
К тому времени, как приехали полицейские, убийца уже убежал. Мужчиной, которого убили, оказался мой друг Алико. Я не знала, что произошло. Почему Алико этой ночью оказался в переулке у моего дома.
На похоронах Алико я была единственной скорбящей. Я стояла там, и дождь смешивался с моими слезами, горячая, горькая несправедливость этого дождя наполняла меня изнутри, пока я не подумала, что взорвусь.
Я не была храброй. Я была никем.
Но, кто-то должен был что-то сделать.
Поэтому, я взяла фотоаппарат, который мне подарил Алико, упаковала сумку с едой и водой, и три дня подряд я следовала за этим убийцей, как призрак, прячась в переулках и на крышах, фотографируя каждое его движение. Мой взгляд на детали позволил мне увидеть мелочи, которые могли изменить ситуацию. царапины на его машине, которые доказывали, что это его машина, когда он уезжал от того места, где забирал упаковку с наркотиками. Татуировка на его руке, когда он передавал взятку полицейским.
