По другую сторону коридора – две небольшие комнаты. Одну занимали сын хозяйки с женой, вторую сама хозяйка.

В комнате Ираиды Соломоновны стоящий перпендикулярно к стене шкаф отгораживал закуток, в котором за кисейным пологом находилась кровать хозяйки. Дальше стояли диванчик, на котором предстояло спать Марине, напротив сервант времен СССР с коллекцией фарфоровых статуэток, в углу стол-книжка, над ним висел телевизор. А рядом с диванчиком – та-дам! – выход на просторную, до самого края крыши, террасу с шезлонгом, кофейным столиком и цветущими геранями в горшках. Справа и слева от террасы простиралась крыша с антеннами, дымоходами. Маринка почувствовала себя в гостях у Карлсона. И какой чудесный открывался с террасы вид на город! Девушка смирилась со всеми условиями хозяйки, лишь бы остаться в этой квартире. Впрочем, выбора у нее все равно не было.

Начались студенческие будни, новая, непривычная жизнь: новые лица, новые предметы и учителя. Однокурсники быстро перезнакомились, на глазах складывались компании, завязывались дружбы, у кого-то до конца учебы, а у кого-то на всю оставшуюся жизнь. Марина была довольно замкнутой особой, с людьми сходилась не быстро, но и у нее появилась приятельница Люся, почти землячка. Обе девушки скучали по дому, по привычному укладу быта. Какой бы ни была интересной жизнь в столичном городе, она немного пугала обеих. Вот и ухватились друг за друга, вдвоем не так страшно. После лекций подружки вместе бежали в столовку, потом готовились к следующим занятиям на лавочке в Ботаническом саду, либо гуляли по городу. Они купили туристическую карту Петербурга и, ориентируясь по станциям метро, осваивали город по кусочкам. Частую дождливую погоду пережидали в кино или недорогой закусочной.

В съемный угол Марина возвращалась ближе к «комендантскому часу» – к девяти часам вечера. Люсе повезло, ей удалось заселиться в общежитие, а Марине там места не хватило. А может, не хватило настойчивости, чтобы это место отвоевать. Пришлось приспосабливаться к требованиям квартирной хозяйки.

Ираида Соломоновна, бывший педагог, всерьез взялась за воспитание новой жилицы. Любимым словом хозяйки было «нельзя». Она постоянно приводила в пример квартирантке бывшую жилицу Танечку, и Марина уже тихо ненавидела эту незнакомую образцово-показательную девушку. Похоже, та была ангелом бестелесным и не нуждалась ни в еде, ни в душе, не занимала туалет и не развешивала на балконе свое белье. У Марины так жить не получалось, и поэтому она постоянно зарабатывала замечания. Теперь девушка поняла, что равнодушие мачехи было не худшим вариантом, оказалось, что гораздо труднее вынести такое пристальное внимание, каким опутала ее Ираида Соломоновна. Маринка честно старалась соответствовать всем требованиям.

В этот воскресный день хозяйка ушла в гости, ее сын-художник с женой, тоже художницей, укатили на несколько дней «на плэнэр», и Марина на террасе наслаждалась теплым сентябрьским днем и покоем. Она сидела в шезлонге, любуясь городом с высоты крыши, и раздумывала, как же построить добрые отношения с Ираидой Соломоновной. Ведь незнакомой Танечке это удалось, значит, возможность существует. И Маринка не придумала ничего лучше, как устроить уборку в комнате. Инициатива, как известно, наказуема, что в итоге и получилось.

Стерев пыль со всех горизонтальных поверхностей, Марина открыла сервант. Стоило только коснуться тряпкой пыльной стеклянной полки, как та вдруг накренилась, и коллекция фарфора поехала вбок. Оказалось, что один из штырьков, на которых держится полка, сломан. Перепуганная девушка удержала полку, на пол упали только фарфоровый заяц и декоративное блюдце, стоявшее на подставке с самого края. Заяц лишился уха, а блюдце раскололось на две части. Уфф. Всё могло обернуться гораздо хуже. Марина решила, что завтра же купит клей и починит фарфоровые вещицы. Набрав ведро воды, она взялась за полы. Мокрый пол весело желтел в косых лучах закатного солнца. Вдруг сзади раздался сдавленный крик. Маринка оглянулась. В дверях стояла Ираида Соломоновна и смотрела на нее с таким ужасом, словно увидела вместо жилицы чудовище.

– Ты… ты что наделала?!

– Я? Полы решила помыть… прибраться в комнате… пыльно тут… было.

– Это паркет! Его нельзя мыть! Ты испортила мне полы!

Тут Ираида Соломоновна узрела останки зайца и блюдца на письменном столе и перешла на визг.

– А это еще что такое? Ты зачем полезла в сервант?! Что ты там искала? Кто разрешил тебе лазить в моих вещах?

– Я пыль протирала, а там полка качается. Я все починю, склею… Или новые куплю.

– Ты? Купишь?! Да ты знаешь, сколько стоят эти вещи? Это же антиквариат! Я так и чувствовала, что нельзя тебя одну в квартире оставлять. Сразу полезла по шкафам шарить.

– Я не шарила! Я хотела как лучше, доброе дело сделать!

– Не ври! Кому другому сказки свои рассказывай.

Марина поняла, что оправдываться бесполезно, хозяйку не переубедить. Соревнование с безупречной Танечкой она явно и окончательно проиграла.

Никогда еще ее не подозревали в воровстве. От обиды слезы застили глаза. Марина вытащила из-под дивана чемодан и побросала в него свои вещи. Ираида Соломоновна, выпустив пар, внимательно за ней наблюдала.

– Все собрала? Я тут моток кружев найти не могу, может, случайно к тебе попал?

Она подошла и бесцеремонно обыскала чемодан.

– Хм, нет. Ты можешь идти куда хочешь, а чемодан твой пока побудет у меня. Рассчитаешься за ремонт антиквариата, тогда и вещи заберешь.

Ираида Соломоновна захлопнула чемодан, застегнула замки и сунула его под кровать.

Марина вышла из парадного и остановилась в растерянности. Куда идти? Денег у нее оставалось немного, только-только дотянуть до даты отцовского перевода. А сколько придется отдать бывшей хозяйке, чтобы выкупить чемодан? Позвонить отцу, попросить помощи? А как же ее самостоятельность и независимость? Что придется выслушать от отца? Была бы жива мама, она бы все поняла. Марина вспомнила о маминой подружке и позвонила ей.

Анна Антоновна отнеслась к девушке сочувственно:

– Конечно, Мариночка, приезжай. Буду рада с тобой познакомиться. Вместе что-нибудь придумаем.

Анна Антоновна Гусева жила недалеко, в районе Пяти углов. Вскоре Марина оказалась в классической питерской коммуналке.

Семья маминой подруги занимала две комнаты и состояла из нее, ее мужа и двоих сыновей. Маленькая, проходная комнатушка служила одновременно гостиной, столовой и учебной комнатой мальчишек. В большой комнате находилась спальня с двухъярусной кроватью для сыновей и супружеским ложем родителей, отгороженным затейливой китайской ширмой.

Кроме Гусевых в квартире проживало еще три семьи. На общей кухне теснились две газовых плиты и четыре разнокалиберных стола, над ними громоздились какие-то допотопные полки. Кафельная плитка местами выкрошилась, стены окрашены грязно-зеленой краской. Зато высоченные потолки украшала роскошная, прямо-таки дворцовая лепнина. Из центра розетки вместо люстры свисала лампочка на длинном шнуре. В ванной с такими же щербатыми полами и зелеными стенами под потолком висели четыре таза, вокруг мутного зеркала в старинной оправе приколочены четыре полочки с мыльницами и прочими умывальными принадлежностями. Весь этот коммунальный антураж показался Марине странным, неприятным. Неужели в самом парадном городе страны люди по-прежнему живут так же неустроенно, как сто лет назад? Что-то ей эта экзотика не очень…

Анна Антоновна отнеслась к дочери подруги радушно, пригласила к столу, к семейному ужину. Остальные члены семьи приняли ее доброжелательно-равнодушно. Выслушав рассказ Марины о случившейся с ней неприятности, Анна Антоновна успокоила девушку:

– Не расстраивайся, дорогая. Конечно, мы тебя приютим на первое время, а там видно будет. Может, после зимней сессии в общежитии местечко освободится. А пока устроишься на этом диване. Нет-нет, никаких денег я не возьму. Бедная Аллочка, бедная моя подружка! Так рано ушла из жизни! Такое несчастье! Так мы с ней и не повидались… Всё собирались, всё планировали. То одно мешало, то другое. Кто ж знал…