Я стоял возле окна и смотрел на улицу. По стеклу ползли крупные капли дождя. Он лил уже третий день с короткими перерывами, с того самого момента, как Кью привез меня к дому Орлова.

Он высадил меня и, прежде чем отъехать, окинул взглядом из окна машины небо с набрякшими тучами, потом дом и спросил:

– Какая квартира?

– Пятьдесят первая.

Когда негры уехали, я сел на лавочку напротив дома и стал ждать Сашу, который, по моим расчетам, должен был вот-вот подойти. Его сутуловатая фигура появилась в конце пустынной улицы минут через двадцать. Он шагал, глядя в одну точку прямо перед собой, и едва не прошел мимо лавки. Когда я его окликнул, Саша остановился и, заметив меня, заявил:

– Что-то ты плохо выглядишь.

– Да, потрепало немножко, – согласился я. – Отлежаться мне надо. Как в доме?

– Вроде тихо. Шатались тут два детектива, несколько дней все что-то вынюхивали, но потом ушли с концами. Зибельман выкрутился. Ты вовремя его предупредил. Контрабандисты погорели, самогонщики тоже.

– А что Орлов говорит?

– Говорит, что руководство в участке поменялось. Он даже не знал. Расстроен старик. Сказал, что стареет.

Едва мы вошли в дом, как пошел дождь, который так и лил до сего дня, почти не переставая.

Врач от Кью пришел в обед. Это был маленький вьетнамец. Он втирал мне в грудь какие-то мази, делая при этом пассы руками, потом ушел, оставив две бутылки с бесцветной жидкостью.

– Пить, – показал он мне жестом. – Утро, день, ночь, – затем вытянул передо мной вверх темную, тонкую, как черенок лопаты, руку и показал три пальца.

По-английски вьетнамец говорил совсем плохо.

Когда он ушел, я уснул и проспал до вечера, а проснувшись, заметил, что от мази вьетнамца мне заметно полегчало. Я глотнул какой-то жидкости из одного из пузырьков, которые он оставил, и стал гадать, кто же пытался меня убить – Пенс со своим приятелем или та пара типов на «Ягуаре». На первый взгляд, у Пенса было больше оснований для этого, но выманил меня из бара как раз один из тех, кого прислал Луис. Если учесть, что Кью сказал, что с некоторых пор эти ребята вьются возле Боты, то мотив для моего убийства у них имелся основательный. Луис, видимо, не знал, что они снюхались с Ботой. Он не из Гарлема. В конце концов я остановился именно на это версии.

На другой день, в обед, меня посетил Саша, он принес борщ собственного приготовления и кусок жареной курицы.

– Я думал, ты отсыпаешься после работы, – удивился я.

– Какая к черту работа. Всю ночь лило. Тебе пить можно?

– Вроде врач не запретил.

– Тогда я сейчас, – Саша исчез за дверью и вскоре вернулся с бутылкой. – Это самогон. Я у братьев пять бутылок перед шухером взял, как чувствовал, что прикроют их лавочку.

Мы пили самогон, перед которым хваленое шотландское виски казалось дешевым пойлом настоянным на кирзовых сапогах, и смотрели на дождь, который все лил не переставая.

Через три дня безвылазного торчания в комнате я чувствовал себя так, словно меня накрыли ватным одеялом. Жизнь теряла остроту. А еще через два дня я вышел на улицу, купил в газетном киоске на углу подробную карту Нью-Йорка и стал тщательно изучать район Гарлема.

Гарлем – это место, где в Нью-Йорке зарождается ночь. Именно отсюда она наползает на город черными сгустками, сначала заполняя собой его бетонное и асфальтовое дно, а затем поднимается все выше, до самых верхушек небоскребов.

Я вступил в Гарлем на границе дня и ночи с его юго-восточной окраины. Под курткой у меня был легкий бронежилет, на голове парик – шапка курчавых черных волос, на лице грим, придававший моей физиономии кофейный оттенок. Кроме того, в наплечной кобуре находился здоровенный «магнум», раздобыть который в этом городе мне удалось без особого труда.

Неделя, проведенная за картой, и ежедневные поездки в Гарлем на такси, во время которых я изучал район в натуре, закрепляя теоретические знания на практике, позволяли мне вполне сносно ориентироваться на местности.

Мне по-прежнему был нужен Морозник, единственный человек, который мог пролить свет на то, что произошло со мной в Москве, и Нурет, которая знала, как его найти и до которой от бара Буша было всего несколько минут ходьбы. Но прежде чем возвращаться к Бушу, надо было найти тех типов на «Ягуаре» и основательно разобраться с ними, чтобы опять не стать удобной мишенью. Кроме того, у меня кончались деньги, и я намеревался потрясти мошну черных гарлемских братков. Занятие рискованное, но, по крайней мере, при этом ты чувствуешь себя мужчиной.

Стояли поздние сумерки. Я с беспечным видом двигался вдоль домов, в которых зажигались огни. В душе стоял легкий холодок, в точности такой же, какой я испытывал, стоя когда-то среди югов с узкой полуметровой полоской олова в руке. Нам предстояло разгромить почти вдвое превосходящую группировку речников или пасть под их натиском. Это было очень давно! И теперь холодок в груди казался мне старым знакомым, которому я был рад. Мне нужен был адреналин, чтобы не закиснуть в этом проклятом городе и не стать его частью. «Все мужские беды на свете происходят от нехватки адреналина, – иногда повторял Че-пер. – Тогда мужик превращается в буржуя, импотента и барана». И я, вспомнив эти слова, перестал часами бездумно торчать возле окна, а пошел и купил карту Нью-Йорка.

Мимо проезжали редкие машины, иногда попадались прохожие. Гарлем и днем никогда не был многолюден, разве что за исключением нескольких центральных улиц, а с наступлением темноты он еще больше пустел. Зато в это время можно было неожиданно нарваться на толпу бездельников, мающихся от скуки возле подворотни. Мне предстояло углубиться внутрь Гарлема на три квартала и подойти к бару «Амосадор», с которого я и решил начать свое дело. Первый квартал я миновал благополучно, в середине второго на пути попалась кампания черных шалопаев, которые косились на меня, когда я проходил в нескольких метрах от них, но задеть не решились. На мне был прикид крутого парня – набор барахла, который далеко не каждому по карману в этом районе и в которое здесь одевались серьезные ребята, занимающиеся серьезными делами. Правда, они в основном носились здесь на машинах, но иногда могли пройтись и пешком. Когда впереди уже была видна надпись над баром, горящая зеленым светом, дорогу мне преградила кампания из шести человек, три темных парня лет по двадцать и с ними три девицы. Все были навеселе. Я благополучно миновал и их.

«Амосадор» являлся заведением средней руки и стоял на перекрестке двух второстепенных улиц. Перед ним маячили несколько машин – раздолбанный «Олдсмобиль», «Бьюик» небесного цвета, далеко уже не новый, и темный «Мустанг» предпоследней модели. Это было уже интересно. Я перешел на другую сторону улицы, сел на скамейку и стал ждать. Часа через полтора появились владельцы «Бьюика». Они сразу сели в него и уехали, а минут через двадцать на их место встала желтая спортивная «Хонда». Несколько минут из машины никто не выходил, потом фары ее погасли, и с обеих сторон одновременно открылись дверцы. Из них выбрались черные джентльмены, если судить по прикиду, примерно моей масти.

Я поднялся, пересек улицу и направился к ним. Они заметили меня и остановились в нескольких шагах от своей машины. Их лиц я почти не разглядел, потому что с ходу снес ударом пятки в лицо того, что был поплотней, а потом перекинулся на второго. Он попытался было закрыться рукой, но не успел. Мой кулак угодил ему в челюсть. Потом я быстро ощупал недвижные тела обоих. Моей добычей оказались два бумажника, золотая цепь и два перстня.

Сунув все это в карман, я скользнул вправо от бара в плотную темноту и, пройдя по улице метров пятьдесят, свернул в переулок. Теперь я не плутал, заранее наметив путь отхода. Только шел уже не вразвалочку, а довольно быстрым шагом, и через двенадцать минут миновал границу Гарлема. На ходу содрав с головы парик и стерев с лица грим, я встал под ближайшее горящее окно, которых здесь было немного и, достав зеркало, внимательно осмотрел свою физиономию.