Куда идти, непонятно. Она немного побродила по городу, и ей казалась, что вся общественность видела, как она дрыгала ногами, вися на Шурце. Будто все на нее смотрели и смеялись. Не совладала с эмоциями. А прав тот, кто спокоен. Значит, она в чем-то не права? Ну нет! Она отстаивала свое. Шурец принадлежит… вернее, принадлежал ей. Перешла ей дорогу Даша. Но еще не все потеряно. Она еще попортит им кровушку.

Надо кому-то выговориться, срочно. Или ее разорвет изнутри.

Кира пошла к подруге Таньке. Та сразу поняла: что-то произошло. Но спрашивать не стала. При всей своей наглости, она была удивительно деликатна в личных вопросах. В душу не лезла. Что расскажут, то и расскажут.

Кира села на диван и закурила. Рассказала, что произошло в кафе. Танька быстро отреагировала:

– Сдался он тебе? От него толку, как с козла молока.

– Ты знаешь, сколько молока я в этого козла влила? Кормила-поила, одевала…

– А он тебя просил?

– Вместе жили. Я думала, у нас все общее.

– А он думал, что твое – это общее, а его – только его. Ты свою деловую хватку переносишь на личную жизнь. На работе тебе эта хватка помогает, а в личной жизни как-то нелогично получается. Потому что характер у тебя чисто бабский. Кошачий, – рассудила Танька.

– Да ты психолог!

– Да ладно! Что делать теперь будем?

– Она претендует на его сердце, а я претендую на ее легкие – перекрою ей кислород.

– Это как? – не поняла Танька.

– Мы у их агентства самый крупный клиент. Ну вот. Я всеми путями докажу Игнатовой, что с ними работать не надо. Скажу, что подводят постоянно по срокам. Рекламный блоки не всегда на радио ставят. Креативы дебильные предлагают.

– Да она отчеты все время Игнатовой шлет. Там все в порядке.

– Ничего! Я буду капать-капать, и накапаю сто грамм, – засмеялась Кира.

– И чего ты добьешься?

– Эта Даша – менеджериха. Получает процент от рекламы. Я ее лишу дохода. Им даже на прожитье не хватит. А Шурец привык к хорошему.

– И что? Он к тебе вернется?

– Может и вернется.

– Че в нем бабы находят, не пойму, – вздохнула Танька. – Еще войну ведут. Пусть она будет владычицей его пропитого сердца. Тебе-то зачем?

– Он красивый, с ним приятно по городу пройтись, – ответила Кира.

– Выставочный экземпляр мужа, что ли?

– Девушке неприлично быть одной.

– А с таким охламоном – прилично? – спросила Танька.

– Не знаю… Может, ты и права. Только порадоваться я им не дам. Не на ту напали.

– Дело твое. Но я не советую.

Кира пришла к себе домой. Вспомнила, что ключи от ее малосемейки остались у Шурца. Надо отобрать. Она написала ему по телефону два слова: «верни ключи». Он пообещал принести завтра.

Кира открыла шкаф, и остолбенела. Он был полупустой, там не было мужских вещей. «Сученок, когда ты успел?!» – выдохнула Кира. Она увидела на полке шкафа только единственную свернутую красную рубаху, в которой был Шурец в день их знакомства.

Кира со психом схватила эту рубаху, и бросила ее на коврик, где лежал пес. Рубаха ушла в прямом смысле псу под хвост, как их с Шурцом отношения. Пес принюхался к рубахе, зачуяв запах хозяина, и разлегся на ней поудобнее.

– Ах ты предатель, – проговорила Кира.

У нее наступило состояние, будто бежала-спешила, и врезалась на полном ходу в бетонную стену. Больно ударилась. И только когда закурила сигарету на унитазе, с каждой затяжкой стала осознавать, что произошло. Он ушел. Кира посмотрела на стакан, где одиноко стояла ее зубная щетка. Шурец свою забрал.

Кире надо срочно придумать «подачу» перед общественностью. Историю о том, как она выгнала Шурца. Не наоборот. Надо обернуть фиаско в победу. Действительно, кого она потеряла?

Но истории будут в понедельник. А сегодня данность – ее бросили. Надо что-то делать. Кира, наконец, разревелась, опершись на стиральную машинку, которую вместе с Шурцом покупали. «Ладно, только одежду взял, а мог бы и машинку прихватить по пути к счастью», – подумала она между слезами. Слезы текли произвольно. Кира их ела. Вернее, пила. Они горько-соленые. Она впервые поняла выражение – горькие слезы. От них щиплет глаза. Помаленьку становилось легче. Это как в детстве – когда плакала, тоже слизывала с губ слезы, и почему-то успокаивалась. Как будто проглотила собственное горе и переварила его.

На другой день пришел Шурец. Кира как раз выгуливала пса во дворе.

…Когда-то Кира с Шурцом подобрали бездомного щенка. Назвали его в честь любимого пива «Жигулевское». Сокращенно – Жигуль. Он вымахал до размеров нормального дворового пса с неестественно большими торчащими ушами, и стал занимать собой все пространство квартирки. Кормили Жигуля со своего стола и даже иногда подпаивали одноименным пивом. Тезкой. Шурец дрессировал: «Жигуль, фу!», «Жигуль, взял!». Пес с радостью подчинялся.

Кира протянула руку и потребовала:

– Ключи!

– Дай я хоть с Жигулем по-человечески попрощаюсь.

Жигуль скакал вокруг Киры, закручивая поводок.

– Он не хочет с тобой прощаться.

– А ты его спросила? – Шурец обнял Жигуля, потрепал его по волосатой морде.

Пес ластился к хозяину. Кира его отбивала:

– Жигуль, фу!

Пес был дезориентирован: хозяин, и вдруг «фу». Посмотрел на Киру, и снова стал крутиться вокруг Шурца.

– Прости. Так все получилось, – сказал Шурец Кире.

– Что получилось?

– Ну все у нас закрутилось. С Дашей.

– Аааа. Ты же теперь стал Александром, – Кира презрительно хмыкнула.

– Че ты прикалываешься? Я думал, у нас все так… Чисто поугарать.

– А он-то думал, а оно-то оказалось… – издевательски протянула Кира.

– Да, влюбился, – откровенно объявил Шурец. – Женюсь.

– Где-то я уже это слышала.

– Нет, щас стопудово.

– А со мной что было?

– Ты прикольная…

Кира отвернулась, не могла на Шурца смотреть. Это все, что он в ней оценил? После того, что она для него сделала?

– У меня ел-пил, а на ней женишься, – не удержалась Кира от упрека. – Да еще одежду забрал, которую я тебе покупала.

– Тебе она зачем? – искренне удивился Шурец.

И правда, зачем ей мужские вещи? Не носить же. Или другой мужик придет, будет носить и поминать Шурца?

– У тебя у самого-то че есть, трахторист-вводитель?

Она бы больше сказала. Но истерика ничего не изменит. Шурец посмотрел на Киру пристально.

– Ты никогда не будешь другой, и у тебя нет шансов, – отрезал он.

Кира аж задохнулась от негодования. Он еще будет определять ее шансы – какой-то Шурец!

– А какая я, по-твоему?

– Ты конь с яйцами, – доходчиво объяснил Шурец. – Ты дышать не даешь.

– Иди отсюда к своей белобрысой корове! – Кира с силой оттолкнула его.

– Я буду жить, как хочу. Я тоже другим не буду.

Шурец пошел от нее по дороге. Жигуль взвизгнул, кинулся было к нему. Кира успела схватить за ошейник. Пес вырвался и побежал за Шурцом, виляя хвостом. У Киры защипало в носу, глаза увлажнились. Все от нее сбегают, даже дворовый пес. Она осталась с поводком, на котором некого водить. Кира отвернулась от уходящего Шурца. И не видела, как тот, ласково погладив Жигуля, отправил его обратно к Кире:

– Давай гуляй. Беги к хозяйке…

Правильно, она конь с яйцами, трудяга. Все везет на себе. Вспахивает землю, на которой растут травы и сады. Даша, корова, жует эту зелень. Собирает то, что не сеяла. Но с ней Шурец чувствует себя мужиком. А с Кирой – простой телегой, которую тянет конь. Кире без телеги плохо, ей надо тянуть какой-то воз. Без этого она страдает. Трудности – ее стихия.

Кира пришла с собакой домой. Ее взгляд уткнулся в магнит на холодильнике «Сладкая жизнь фигуру не портит». Они с Шурцом часто по ночам ходили «на поиски еды». Доставали из холодильника варенье или сгущенку, мазали на общий кусок хлеба и кормили друг друга. Неужели это все можно так быстро и бесследно забыть? И разве только это?

Так стало одиноко. Еще этот Жигуль, расстроенный, лег на Шурцову рубаху. Тоску наводит – предатель. Да позвонила мама Шурца, неслучившаяся свекровь, надавила на больную мозоль.