И, наконец, во многих (хотя и не во всех) тоталитарных сектах есть подставные группы, которые выступают в роли внешнего слоя их «луковичной» структуры. За всю историю существования «Замысла Ньюмена» насчитывалось множество подставных организаций – некоторые из них продержались буквально считаные дни, в то время как другие просуществовали несколько десятилетий. Тайные внутрипартийные органы контролируют работу этих подставных групп, имеющих самые разные формы – от политических партий и центров социальной терапии в нескольких городах до театров, перформанс-групп и программ детского «развития». Подобные подставные группы выполняют роль «передаточного ремня» (это определение приводится в «Истоках тоталитаризма» Ханны Арендт), который соединяет секту с внешним миром[46].

Тотальность (тоталитарность) той или иной идеологии или системы убеждений определяется, повторю, не ее содержанием как таковым, а ее структурой и функциями. О тотальности структуры такой системы убеждений свидетельствует следующее: она закрыта и недоступна, не допускает существования других убеждений, отрицает иные интерпретации и запрещает иные привязанности, а также объявляет себя единственной истиной – во веки веков и при любых условиях[47]. Сам Ньюмен говорил, что его «Замысел» поддерживал «историческую тотальность, у которой нет начала, середины или конца, никакой точки отсчета»[48]. И в то же время он заявлял, что социальная терапия способна научить людей думать «как создатели и преобразователи всего и вся»[49]. Идеология устанавливается лидером и может быть изменена в мгновение ока – им и только им. Наличие противоположных мнений недопустимо. Таким образом, всеобъемлющая природа и единая точка отсчета идеологии отражают закрытую, строго иерархичную структуру группы.

Ключевой элемент тотальной идеологии – ее ориентация на одну-единственную истину. Эта истина – священное слово лидера, а иногда и воля божества, с которым напрямую связан только лидер. Все знания исходят от лидера. И если лидер всегда может изменить свое мнение в свете новых «откровений» или «озарений», то последователям это не всегда удается, но они все равно должны быть начеку, чтобы вовремя отозваться на внезапные идейные перемены со стороны лидера.

Функции тотальной системы убеждений заключаются в укреплении тотальной структуры и абсолютных полномочий предводителя, в требовании преданности группе, в установлении жесткой границы между группой и внешним миром, в предотвращении формирования у членов организации других взаимоотношений. Не последнее место среди этих функций занимает необходимость поддерживать последователей в состоянии диссоциации: оно возникает вследствие травмирующих отношений и не позволяет людям трезво оценить ситуацию, в которой они оказались. Так, Ньюмен утверждал, что социальная терапия «помогает членам группы говорить ни о чем»[50] и что она (если брать шире) «способствует тому, что собеседники – члены группы – отказываются от реалистичных представлений об относительности истины»[51]. Побуждая изолированных и травмированных последователей отказаться от различий между добром и злом, лидер получает возможность навязать им свою собственную – беспринципную – оценку их жизненного опыта. Таким образом, день становится ночью, а белое – черным. Прекрасный пример подобного усваивания идей лидера – эксплуатируемый всеми Боксер, ломовая лошадь из повести Джорджа Оруэлла «Скотный двор»[52]. Боксер трудился до изнеможения и храбро повторял: «Товарищ Наполеон всегда прав» и «Я буду работать еще упорнее». Но в то же время это представляет собой и сильнейшую уязвимость тоталитарных систем: у последователей возникает ощущение несоответствия между обещанными свободой или раем на земле и мрачной, гнетущей жизнью внутри системы.

Под промыванием мозгов[53] я предлагаю понимать весь процесс, запускаемый лидером, протекающий в рамках закрытой структуры и поддерживаемый тотальной идеологией. У этого процесса есть несколько других названий, использующихся разными учеными: насильственное убеждение (Шайн)[54], преобразование мышления (Лифтон)[55], вторичная социализация (Бергер и Лукман)[56], тотальное обращение (Лофленд)[57], управление сознанием (Сингер, Хассен)[58], насильственный контроль (Старк)[59], а также самое новое – ограничение выбора (Лалич)[60]. Все эти исследователи описывают разные варианты одного и того же – чередования любви и страха в изолированной среде, в результате чего человек превращается в последователя: оторванного от жизни, верного, готового исполнять приказы. Теперь его можно научить действовать в интересах лидера, а не в интересах собственного выживания и благополучия.

Замена прежних доверительных отношений члена секты на новые строгие связи внутри группы в сочетании с чрезвычайно сильнодействующим составом – ужас плюс «любовь» – делает последователя заложником организации. Из этого следуют три характерные особенности поведения. Сначала у человека вырабатывается тревожная зависимость от группы: постоянное нервное возбуждение (страх) заставляет его беспрерывно тянуться к группе в безуспешных попытках обрести покой.

Затем поиск контакта с источником угрозы вызывает когнитивный коллапс, или диссоциацию, – потерю контроля над сознанием, когда оно как бы отделяется от тела, разобщается с ним. Из ловушки никак не выбраться, а попытки обдумать ситуацию ничего не дают: мозг просто отказывается нормально воспринимать новые условия. В книге «Наружу» я детально рассказываю, как меня вовлекли в участие в политической секте: я поклялась хранить тайну о группе, в которой провела шесть недель. Рядом со мной все это время находились только члены секты, и, следовательно, некому было помочь мне разобраться в этой невероятно сложной ситуации:

Позже я записала в дневнике:

Это чувство хаоса и потерянности – прелюдия к следующему шагу. Мне удалось справиться с когнитивным коллапсом (который и был вызван стратегией группы, направленной на изоляцию и диссоциацию) посредством полного приобщения к самой группе – единственному оставшемуся источнику безопасности. Об этом опыте я тоже писала в дневнике, неосознанно повторяя горькие слова верного коня Боксера из «Скотного двора»: