Безусловно, формирующееся в обществе похоронное сознание обязано своим зарождением постхристианскому обществу. Люди в большинстве своем уже не верят в высокое призвание небесного отечества, и смерть, имеющая для христиан весьма относительное значение, стала пред ними во всем своем страшном обличье. Так что очень скоро всякое упоминание о ней будет изгоняться с неменьшей ревностью, чем в Америке. Но, отвергая христианские ценности, они все же не могут смириться с неизбежностью смерти и в глубине души мало кто верит, что когда-нибудь умрет. Потому и несут на гробы письма к покойникам, наряжают там новогодние елочки, а весной втыкают веточки вербы. Я видел даже детские могилы, на которых постоянно появляются новые игрушки. Вот уж воистину, “некуда пойти” современному человеку, отвергшему сущность христианства и, приняв некоторые обрядовые действия, воздающему своим покойникам совершенно неподобающие почести.

Кладбище не засыпает и ночью. Местные бродяги наружно греются у больших и малых костерков, а внутренне — на любой скамейке. Стайка мальчишек пронесется порой по аллее, круша попутно железными прутьями плиты земных “райков”, непонятно для чего нужных взрослым. Собаки затеют вдруг во мраке драку с чужаками, или будут тихо лежать под голубыми елями и совсем южными кипарисами. А глубоко под землей наползают друг на друга пласты песка и глины, перемешиваясь с мертвыми костями, которым, в отличие от душ умерших, уже не нужна почти никакая забота.

НА ВОПРОСЫ ОБОЗРЕВАТЕЛЯ "ЗАВТРА"

АЛЕКСАНДРА ПРОКУДИНА

ОТВЕЧАЕТ АКАДЕМИК РАН

ЮРИЙ СТЕПАНОВИЧ КУКУШКИН,

ЗАВЕДУЮЩИЙ КАФЕДРОЙ

ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА МГУ

Александр Прокудин. Юрий Степанович, события последнего десятилетия в нашей стране, как бы их ни называли, — катастрофой, революцией или постыдным фарсом — это захватывающий материал для профессионального историка. Вторично в этом столетии Россия, со свойственной ей широтой, изменила ход мировой истории. Но теперь уже не могучим революционным порывом, а действием прямо-таки противоположным — почти добровольным отступлением по всем фронтам, "сложением полномочий" одной из двух мировых сверхдержав и уходом в себя, в глубокие думы о смысле сущего и своем предназначении.

Но что такое история? Мы говорим "история смуты" или "история гонки вооружений", и подразумеваем всю совокупность фактов, связанных с этими явлениями. В то же время монография с подобным названием не столько излагала бы факты, сколько попыталась бы их обобщить и объяснить. "Писаная" история — это всегда поиск утраченного смысла. Потому что вся полнота ушедшей жизни, будучи событийным космосом, очевидно непознаваема. Причем современность наименее понимаема из-за своего непрерывного движения. Поэтому одна и та же череда событий может стать совершенно разными "историями", особенно если в обществе идет борьба идеологий. А если взять официальную, "спонсируемую" государством историю, то правящий класс или режим всегда подводят ее "под себя", изображая свое явление миру венцом национального, а порой и мирового развития.

Так что же такое история? Бесформенный, податливый материал для пропагандистского "обеспечения" социальных проектов, которые способны вести общество в любую сторону? Или все-таки для каждого народа существует некий провиденциальный путь, и образ этого пути выстраивается в национальном сознании независимо от политических зигзагов и субъективных трактовок?

Юрий Кукушкин. В моем представлении отечественная история — это фундамент, на котором стоит настоящее и будет развиваться наше будущее. Надо сказать, что в последнее время очень многие пытаются разрушить этот фундамент. Но тогда может упасть и само здание… Одни это делают, увлекаясь малоизвестными ранее фактами, стараются наскоро слепить из них новые модели, объясняющие недавнее прошлое. А кто-то совершенно сознательно ведет линию на разрушение. Часто это бывают перепевы созданных за рубежом пропагандистских концепций. И не надо тешить себя иллюзиями, что мы, россияне, окружены друзьями, которые только и мечтают о том, чтобы заключить нас в свои объятия и дружно двигаться по пути прогресса. Сегодня все явственней видна опасная черта, к которой подошла страна. Под жестким нажимом извне мы оказались близки к тому, чтобы потерять не только свою ракетную оборону, но и национальную промышленность, сельское хозяйство, культуру…

В то же время никогда не ослабевало стремление лишить нас своей истории. И сегодня идет настоящая битва за историю. Вот что очень важно понять! Ведь без собственной уникальной истории у нации не может быть и собственного будущего. Тогда неизбежно возникают зависимость, колониальный вариант, деградация.

И вот в такой сложной ситуации крайне важно не дать извратить историю, работать над тем, чтобы она была предельно объективной. Только так можно помочь народу в осознании своего прошлого, ориентации в современном мире и определении целей и перспектив развития.

А. П. Что вы имеете в виду, говоря об "объективной истории"? Скажем, советская история по ленинской схеме, ставшей официальной, начиналась с декабристов, которые, выйдя на Сенатскую площадь, разбудили Герцена, а тот ударил в свой "Колокол" и так далее. Сейчас мы наблюдаем попытки создать новую мифологему подобного рода, что-то вроде: августовцы 68-го, выйдя на Красную площадь в знак протеста против ввода войск в Прагу, разбудили А. Сахарова, а тот возглавил диссидентское движение, и так все пошло-поехало вплоть до победы Б. Ельцина. Из этого может выйти лишь жалкая пародия на "Курс ВКП(б)". Потому что цели и энергии Октябрьской революции и сегодняшней "рыночной" России — несопоставимы: построить новый мир свободного труда и…движение вспять, пристроившись в хвост загнивающему капитализму.

В "холодной войне" с Россией, которая вовсе не окончилась, главные бои идут за умы людей. И у советской системы не хватило сил в ней выстоять, возможно, именно потому, что ею была отринута предыдущая русская история. Вспомним, как Сталин сумел опереться на нее в самые трудные дни гитлеровского нашествия. Но позднее русскому патриотизму вновь была объявлена война. Большая часть советской элиты оказалась оторванной от отечественных корней, от народа и потому катастрофически быстро утратила иммунитет к идеологическим атакам, идущим с Запада. Как вы ощущали этот иммунный дефицит советской системы?

Ю. К. Основная масса историков, включая и специалистов, занимавшихся послеоктябрьским периодом, находились просто в трагическом положении. Многие источники и факты им вообще были недоступны. Например, в архивах запрашивались описи, дела каких-то фабрик, заводов, которые были созданы еще в ХIХ веке и отнюдь не производили оборонной продукции. Документы по каким-то причинам не выдавались. А ссылка была общая: это секретный материал. Не могу забыть свои первые посещения Центрального архива Института марксизма-ленинизма, когда мне, тогда начинающему историку, кафедра поручила написать статью о деятельности Совета обороны. Во главе с В. И. Лениным он исполнял исключительно важную роль во время гражданской войны и интервенции. Сотрудники архива объяснили мне, что описи материалов на эту тему дать не могут, но у них есть достаточно квалифицированные специалисты, которые будут подбирать для меня все необходимое. Вскоре стало ясно, что мне приносят лишь малозначимые материалы. И случай помог проверить закравшиеся подозрения. В папке с архивными документами, положенной сотрудниками мне на стол, оказались бумаги, которые я принес при оформлении для работы, в том числе запрос из МГУ с обоснованием актуальности моей темы. На своем заявлении я увидел резолюцию тогдашнего директора архива ИМЛ. "Выдать ограниченное число второстепенных материалов". Мало того, что "ограниченное", но еще подчеркнуто:"второстепенных"! Я, конечно, возмутился. Переписал эту резолюцию и показал ее коллегам в МГУ. Мне постарались помочь, и я стал получать немного больше материалов. Не думаю, что я оказался тогда в каком-то особом положении. Такова была общая ситуация в архивах…